Фальшь

Фишль снова врывается к Моне, громко колошматит в дверь, едва дождавшись ответной реакции, чуть ли не влетает в маленькое помещение, прямо как Оз, который как всегда маячит за её спиной. В Мондштадте уже заметно смеркалось: солнце уплыло за горизонт, позволяя небу темнеть. На обычно слишком оживлённых улицах стало тихо и пусто.

И Моне даже не нужно использовать натальную карту, чтобы понять, что что-то не так. И не нужно прибегать к гидромантии, чтобы понять, что именно.

— Вам выпала честь принять в своих скромных владениях Принцессу осуждения, леди Мегистус, — произносит Фишль как ни в чём не бывало. — Пусть тьма ночи сомкнётся за нашими спинами, так и не коснувшись наших благочестивых одеяний.

— Миледи приветствует Вас и говорит, что очень рада, что Вы приняли нас в столь поздний час, леди Мегистус, — как обычно переводит Оз.

— Ну да, ну да, проходите, располагайтесь, — говорит Мона словно в пустоту уже прошедшим и расположившимся гостям.

Мона просто садится за стол и продолжает исследования, не обращая внимания на пришедших. Работы у неё всегда много. Совсем недавно Мона заказала очередной дорогущий астрологический прибор из Ли Юэ, поэтому ей не терпелось проверить догадки. Она всегда упорно трудится, даже если никто не способен эти труды оценить.

Фишль это понимает, конечно, поэтому безмолвно лежит на кровати Моны, тупо глядя в потолок, не мешает. Оз пристроился рядом с ней, притихши ткнувшись в её бок. Ворон переживает за состояние хозяйки. Фишль знает, что в любое время может отвлечь астрологиню, заявить о себе, начать рассказывать, и Мона совсем на неё не обидится, лишь тут же бросит все дела, но всё равно не хочет рушить их уютное молчание, хрупкую атмосферу спокойствия, которая окутывала её только рядом с волшебницей. Поэтому она терпеливо ждёт.

Когда Мона заканчивает, на небе, усыпанном звёздами, уже сияет луна. Астрологиня, зевая, встаёт, чтобы размять затёкшую спину и конечности. Затем она подходит к уже задремавшей Фишль, тихо присаживается на край кровати и мягко касается её лица, выводя из состояния сонливости. Мона улыбается лёгкой растерянности в её глазах и всё-таки спрашивает:

— Так что же послужило причиной вашего визита?

— Мона, погадай мне, — просит Фишль, забывшись спросонья.

— Миледи, выражения, — напоминает Оз.

— Ах да. Леди Мегистус, я прошу Вас обратить свой взор к бескрайним звёздам, дабы прочесть величайшую судьбу Принцессы осуждения и всей Нирваны Ночи, — исправляется Фишль без особого энтузиазма.

— Ты пришла, чтобы я тебе погадала?

— Конечно. Зачем же ещё мне являть себя на пороге придворной волшебницы? — врала Фишль.

Фишль и фальшь — слова удивительно похожие, и для Моны они почти что синонимы. Вся Фишль состоит из маленьких хитросплетений лжи, которые собираются в огромную паутину фальши. Но Мона — астрологиня, её не обманешь. Она смотрит не на поверхность, а в самую глубь людей, ныряет с головой на дно океана их судеб и видит их насквозь.

Фишль всегда на сцене и блестяще отыгрывает свои роли. Фишль из разбитых осколков склеила свою личность заново. Фишль создала себе мир, куда любому закрыта дорога. Фишль вообще неуязвима, пока сидит на своём пьедестале в цитадели Нирваны Ночи, охраняемой сотнями стражей-воронов. Поэтому Моне не нравится называть Эми Фишль.

— Оз, может, ты слетаешь в королевский замок, чтобы разведать обстановку? — предлагает Мона.

Она знает, что пока рядом фамильяр, Фишль не перестанет притворяться. Владычица Нирваны Ночи быстро понимает план, сейчас ей не хочется быть Принцессой осуждения:

— Замечательная мысль, леди Мегистус. Отправляйся на разведку, Оз.

— Миледи, но как же я могу оставить Вас одну? — недоумевает ворон.

— Разве я одна? Или ты смеешь сомневаться в силе королевской волшебницы, отобранной мною лично, Оз?

— Никак нет. Прошу простить мою глупость, миледи. Я сейчас же отправлюсь в королевский замок.

Оз улетает, и Фишль становится легче. Она упирается лбом в плечо Моны и ещё раз просит:

— Погадай. Просто так.

Мона вздыхает и открывает натальную карту. Она знает, что позже Эми опять попытается всучить ей мешок моры за оказанную услугу, гораздо больше, чем нужно. А ей опять придётся объяснять уже в тысячный раз, что она не берёт плату за свои предсказания. Но Эми всё равно оставит. Скажет, что это спонсорская помощь, вложение в дальнейшие астрологические исследования. Мона знает, что на астрологию ей глубоко плевать, но деньги в итоге берёт.

— Опять родители? — спрашивает Мона, не отвлекаясь от расчётов.

— Ага, — тихо бурчит Эми.

— Опять насчёт… Фишль? — в это слово Мона вкладывает всё: стражей-воронов, ночные замки, величие принцессы осуждения и фальшь, фальшь, фальшь, бесконечную фальшь.

Конечно, не Моне её винить в этом. Часто она сама бывает честна только в своих предсказаниях. Врёт, что уже поела. Врёт, что вовремя легла спать. Врёт, что достаточно денег. Врёт, что совсем не устала работать в никуда и получать в ответ лишь упрёки, обвинения, неверие.

В них обеих концентрированная фальшь, разбавленная лишь капелькой воды и щепоткой звёздной пыли. Прямо с ночного небосвода, так любимого ими обеими. В конце концов, ночь хорошо умеет хранить тайны и заметать следы.

— Ага, — соглашается Эми, снова падая на кровать, но укладывая голову уже не на подушку, а на колени Моны. — Я позор для своих родителей.

— Ты же знаешь, что это не так, — Мона, закончив изучать будущее, начинает нежно перебирать белокурые волосы девушки.

Она слишком боится спугнуть порыв искренности в словах, который происходит между ними непростительно редко.

— Я знаю, что это так. Они стыдятся меня, так и сказали. Всем не нравится Фишль, и я понимаю почему, но она моя часть. Я не могу просто… выкинуть её из себя, понимаешь? Не могу предать Оза и своё королевство.

— Я понимаю, Эми.

Мона и правда старается понять. Пусть родителей у неё нет, а из чего-то подобного только неприятные воспоминания о вечных наставлениях и нравоучениях старухи, нескончаемое обучение и упрёки. Но она знает, как Эми любит своих родителей, а те любят её, поэтому ей тяжело и больно даже от мелких ссор.

— Думаю, «король и королева», — Мона хихикает, а Эми только закатывает глаза, — бывают резки в выражениях, но им важна ты целиком. Ты сама сказала, что Фишль — часть тебя, но ведь только часть. Это не вся ты. Не выкидывай Фишль, но и не жертвуй Эми.

— Не хочу быть Эми. Она слабая и никогда не знает, чего хочет.

— Разве может тогда сильная Фишль быть частью слабой Эми? — говорит Мона, но добавляет на всякий случай. — Ты уже взрослая и самостоятельная, ты вправе сама решать, как тебе поступать.

— Да? Тогда я могу решить переехать к тебе? — внезапно спрашивает Эми.

— Что? — Мона почти вздрагивает от этого вопроса. — Ну, не то чтобы я была против…

— Конечно, ведь рента уменьшится в два раза, — ухмыляется Эми.

— Не только поэтому! — сердится Мона. — Но не думаешь, что твои родители будут себя винить, если ты съедешь сейчас?

— Ты права, как всегда права, леди Мегистус, — Фишль приподнимается на кровати. Она снова собрана и несокрушима. — Так что там с будущим?

Гадание по правде не сильно её интересует. Эми, Фишль привыкла сама вершить свою судьбу. Помощь звёзд ей в этом не требуется, никогда не требовалась.

— Звёзды говорят, что всё будет хорошо, — улыбается Мона, хитро прищуриваясь. Она понимает, всё прекрасно понимает. — Ты знаешь, я никогда не вру в своих предсказаниях.

Пускай они обе фальшивы, но так уж вышло, что и разглядеть друг в друге правду способны только они вдвоём.

В конце концов, главный принцип гидромантии заключается в том, что лживое небо отражается в обманчивой воде и порождает истину мира.