Необходимые ограничения

От прошлой охоты остались одни лишь воспоминания, и всё чаще и чаще в затылке чесалось от настойчивого шёпота, не слышного более никому. Он уговаривал вцепиться пальцами в чужое горло, откинуть голову и выгрызть трахею. Кровь была бы солоноватой и плохо утоляла жажду, набухала в собственной глотке и требовала залить себя холодной водой. Тогда бы нужно было оттащить тело в свою землянку, правильно освежевать и разделать, найти самые здоровые и вкусные внутренности. При нужной термальной обработке мясо станет почти безвредным. Но таким сытным! Сладковатым. Ему обязательно понадобятся специи, травы и другие усилители вкуса.

Если бы Артемис захотел съесть Руруку, то приготовил бы его голени и бёдра в вине, нашпиговав их для яркости вкуса чесноком, натерев можжевельником и чёрным перцем. Тогда это мясо будет изумительно сочным, а если добавить к нему перетёртую горчицу… Да, Орта следовало подавать именно так. Обязательно на белоснежных глазурованных тарелках, обложив картофелем и имбирём. Он бы запил его сладким вином или сидром. Но скорее вином, нежели сидром – наверное Рурука обиделся бы на него, если бы узнал, что его столь неизысканно употребили. Стол бы сервировался полным набором столовых приборов, салфетками и полотенцами, а главное блюдо подал бы вышколенный слуга. И горели бы свечи. Их пламя напомнило бы Артемису о том, как пылали огнём рыжие волосы, намотанные на кулак, как он зарывался в них носом и не мог удержать рычание от невозможности растерзать это сексуальное тело когтями и зубами. И он бы надрезал мясо ножом, цеплял зубцами вилки, отправлял в рот и смаковал пряно-пьяный вкус. Продлевал его во рту и жмурился от удовольствия. Вдыхал бы винные пары над бокалом и делал маленькие глотки.

А вот Роккэн… этот жилистый парнишка был не самым съедобным из всех мужчин Артемиса. Но и его можно было правильно употребить. Например, рёбра. О, да. Их стоило запечь в сладком медово-горчичном соусе. Раскрыть худую грудную клетку и посмотреть на богатый внутренний мир чуткого художника, в который он впускал далеко не всех. Но четверых впускал в себя с завидным постоянством и жадностью. Напрашивался на их ласки, принимал их и не отпускал до последнего. Так что же будет в итоге в его внутреннем мире, кроме кишок, желудка, лёгких, сердца и прочего ливера? Где среди кровоточащего мяса уместилась его душа? О, вобрать в себя чужую душу, поглотить страхи и чаяния – это было самым любимым деликатесом Охотника. Не все они были приятными на вкус, не все хотелось растянуть, не все стоило вдумчиво вкушать. Некоторые были омерзительны. Но какой будет на вкус душа Роккэна? Такой же, как и его рёбра, запечённые в сладко-остром соусе? Или же пресной? Горькой? Артемис обязательно узнает когда-нибудь этот вкус. Тогда же, когда будет слизывать медовую патоку и жир с пальцев, обгрызая кости дочиста, облизывая их и откладывая в сторону. Двенадцать пар рёбер должны быть подогнаны под одну длину, их обязательно будет чётное количество, и к ним непременно подадут свежий хлеб и сладкий сидр. Обгладывая кости, Охотник будет вспоминать, как целовал грудную клетку Роккэна, гладил его торс, сжимал в объятиях и оставлял россыпь поцелуев.

Что до Пассисы… в этом утончённом книгочее было так мало мяса, что стоило смотреть на внутренности и надеяться, что из них и костей получится сделать салат и наваристый суп, а может холодец. Будет ли приятно съесть его печень? Стоит замочить её в молоке на час-другой, чтобы она стала мягкой и нежной. А потом непременно пожарить её с чесноком, перцем и шалфеем, предварительно обваляв в муке. Но печень одна, и у Пассисы наверняка найдутся ещё органы, которые бы разнообразили кухню. Язык? Лёгкие? Может быть нафаршировать его кишечник фаршем из его же собственного мяса? Да, это бы помогло не растратить весь материал ради одной только печёнки. Можно будет взять его кости и сделать из них украшения, амулеты или оружие. Не зря же они у вампиров такие крепкие? Наверняка он бы хотел, чтобы из его костей сделали закладки для книг, писчие перья, подсвечники для чтения. Ведь где ещё ему приносить пользу, как не среди обожаемых книг? Будет печально потерять такого хорошего друга и нежного любовника, но его было бы не столь жаль, как Руруку, Роккэна или…

Или Гилберта. Его будет жаль больше всех. Но когда Гилберт хватал его за волосы, бёдра, впечатывался в него сильными грубыми движениями, когда держал за горло или прижимал к себе до того, что воздух покидал лёгкие, Артемису хотелось вонзить зубы в его плечо, расцарапать спину, подставить лицо под поток холодной вампирской крови. Вырвать из его шеи кусок мяса, откусить губы, разрывать его на части, которые потом непременно попадут на стол. Он готов съесть его целиком, но оставить голову. Положить её в банку и иногда говорить, рассказывать, как прошёл день. Возможно, самоудовлетворяться перед ней, думая, как бы он повёл себя, если бы в этот момент открыл глаза? Наверное ужасно разозлился. Именно с ним Охотник не хотел расставаться совершенно.

«Я потеряю куда больше, если сделаю это», – повторял он себе постоянно, улыбаясь всем четверым перед тем, как нырнуть в их огромную общую постель и отдаться удовольствию. Когда они ласкали его, когда вжимали в перину, когда заставляли закусить подушку, Артемис отпускал свою манию. Она оставляла его, давая в полной мере насладиться сексом. И тогда Охотник закрывал глаза, стискивал челюсти, чтобы не укусить кого-то из них сильнее, чем было оговорено, не думать о терзающем его голоде. Никто из этих четверых не боялся его, не ждал подвоха и доверял.

– Ты любишь нас сильнее, чем хочешь сожрать, – спокойно припечатал его как-то Рурука, когда Артемис поделился своими страхами за стаканом рома. Охотник трясся и рассказывал, как представляет себе их убийства, как планирует мариновать их, жарить или отваривать, как это возбуждает его голод, что физический, что сексуальный. Что он боится не удержаться за все те сотни ограничений, что не дают ему напасть на любовников. Но Рурука поймал его за руки и заглянул ему в глаза: – Мы любим тебя, слышишь?

Он кивал, тяжко вздыхал и уходил на охоту. Ловил оленей, кабанов и глухарей, чтобы затем готовить из них свои умопомрачительные блюда, наполняя кухни замка Орт запахами специй и мяса. Будет шутить о том, кому принадлежало это мясо, клацать зубами рядом с ушами и шеями любовников, делать вид, что покушается на вампирскую кровавую трапезу. И весь остальной квинтет будет делать вид, что всё хорошо, всё под контролем. Они уже проходили через это несколько лет назад, когда его скрутило с такой же силой. Тогда он выследил и убил деревенского парня, и наконец сделал всё то, что мечтал сделать со своими любовниками. Упоительные вкусы и чувство силы были до одури приятны, и Артемис заливисто смеялся, когда покидал охотничью землянку и возвращался домой.

Но так больше нельзя. Говорят, подобное не лечится. Что, однажды вкусив человеческую плоть, будешь желать её снова и снова до скончания своих веков. Главное не есть мозги, иначе неровен час, как начнёшь биться то в слезах, то в приступах смеха. Нет, Охотник был осторожен, вдумчив и внимателен. Если хоть один из семьи умрёт во славу безумного голода, то та же участь постигнет и всех остальных. «Что я могу сделать?» – думал он каждую ночь, пытаясь улечься так, чтобы не чувствовать запах тёплых и немного потных после секса тел. Всё чаще и чаще его клали между вампирами, выделения которых были минимальны и контролируемы. Да и шанс выжить у них был значительно выше, чем у Руруки или Роккэна. Когда Артемиса начинала разбивать сильнейшая дрожь, Гилберт и Пассиса обнимали его с обеих сторон, удерживали и не давали сорваться.

Спасение снизошло от деда – Повелитель жрецов отправился в длительную дипломатическую поездку за океан и посадил на своё место внука.

– Я давно готовил тебя к этому, Артемис, – бросил он уже в дверях, почти не удостоив наследника вниманием или взглядом. Это было нормой их отношений, и они никогда не искали друг в друге что-то большее. – Пора перенимать мои дела.

«Вот оно!» – шепнул тот самый голос в затылок, и мурашки пронеслись по телу Охотника.

Влиться в работу вышло на диво легко: и дед, и внук были педантичны, любили порядок и структурированность. Поэтому сориентироваться в записях и расписании не составило никакого труда. Более того, он ощущал азарт, близкий к охотничьему, когда видел, что необходима встреча с просителями и дипломатами других фракций. Когда они появлялись на пороге его кабинета, Артемис одаривал их улыбкой, мысленно разрезал чужое тело, отделяя самые аппетитные куски и перенося их на политическую карту.

– Вы нуждаетесь в нашей помощи, – мурлыкал он одному из лордов элементалистов, облокачиваясь на стол и не сводя взгляда с мерцающих, как огонь, глаз. – И я могу подписать с вами контракт, но вы же понимаете, что у контракта есть две стороны?

– Давайте решим, чем мы можем быть выгодны друг другу? – улыбался Охотник эльфийским послам и вонзал зубы в привезённые ими яблоки.

– Господин, пришло письмо от Его величества Алексиса. К нам направляются дипломаты. Что будем делать? – вежливо уточняла первая помощница скорее из вежливости, чем из желания принести пользу. Её дело было маленьким, и всё проходило через руки заместителя.

– Сожрём их, – ухмыльнулся Охотник, – живьём.