Плохая кровь

Семеро детей было у Короля, и семеро советников. Из всех своих детей он безмерно любил первых пятерых, а из всех советников наиболее близким к нему оказался старый Габелла, который заведовал торговой гильдией. Габелла был высоким, волосы у него были черные, как смоль, хоть и огибали лысую макушку, как полумесяц, а шея длинная, а еще отличали его орлиный нос и тонкие губы с выпирающей нижней челюстью. Королевским отпрыскам он рассказывал о торговых делах и во всем старался угодить своему Королю, которого, кажется, любил искренне и больше жизни. Правым для него было единственно слово Короля. И если Король предпочитал любить первых пятерых своих сыновей, то и старый Габелла обращал на них больше внимания. Седьмой был невидимкой, а про шестого все предпочитали и вовсе не вспоминать. И сам Габелла, разумеется, презрительно ломал губы, когда Его Высочество проходил мимо, когда глаза его вспыхивали задорным огоньком, замечая сварливого советника, и когда он, издевательски строя дамский книксен, кланялся ему и тут же заливался горьким-горьким смехом. Это всегда смешно, когда твой родной отец предпочитает какого-то дряхлого купца тебе и твоему младшему брату. Габелла, правда, этого не понимал. Над ним Благословенный Вестеле мог разве что насмехаться, так похабно и пошло. Что взять с этой необразованной бестолочи, которая, едва дали глотнуть свободу и стали выпускать за дворцовые стены, тут же стала ошиваться по борделям и притонам?

Не принято было говорить, однако шестой сын, Благословенный Вестеле, славился своими кутежами и теплой любовью к публичным домам, не говоря уже про алкоголь и опиаты. Помимо подобного образа жизни, который частенько принуждал главу стражи искать королевскую задницу пускающей слюни по вертепам и прочим злачным местечкам, по замку ходили и иные… слухи. Разные, и от их количества старому Габелле было не по себе. Принц, хоть и походил внешне на своего отца больше остальных, был крайне глуп, говорили одни; его так и не смогли научить считать, каких бы учителей ни подбирали ему в наставники, да и память на лица у принца была совсем ни к черту, хотя был он молод. Это часто позорило его, выставляя на потеху публике: на одном из светских раутов он не смог сосчитать гостей, которым надлежало представить себя, и был при этом совершенно трезв. Однако от служанок советник слышал, будто он, опять-таки, когда не пьян, всегда вежлив и мил с ними, и развлекает своих милых наивных нянек, читая стихи и размышляя над вопросами благосостояния их королевства, но глаза Благословенного Вестеле при этом прислугу пугали, потому что были чрезмерно живыми, умными, дикими.  

Габелла не слушал этих глупых куриц; привычней было считать принца самодуром, особенно при столь благочестивом, праведном и мудром отце. Габелла умел сравнивать, и во сравнении продал свою преданность бесконечной, слепой любви.

Пятеро любимых сыновей было у Короля и один любимый Габелла, и всех их в один момент накрыла абсурдная волна несчастий и невзгод. Первого отравили, второго зарезала вдова старшего брата, у третьего от страха быть убитым не выдержало сердце, четвертый упал с лошади и сломал шею, пятый… пятого отправили на учебу на Восток, где он слишком увлекся дегустацией местных вин. С отчаянием старик Габелла смотрел, как увядают в королевском цветнике лучшие его розы. И только хуже ему становилось от мысли, что теперь прямым наследником его Короля стал Благословенный Вестеле.

Он и в самом деле подозревал его в заговоре, сгубившем родных братьев, но, поразмыслив немного, пришел к заключению, что Его Высочество был чересчур наивным и праздным, чтобы продумать что-то подобное.

– Да он же не умеет даже считать, – смеялся старик Габелла, смотря в зеркало на то, насколько фальшивым выходит его злое веселье.

Скрепя сердце, но наследника надлежало подготовить, даже если все прошедшие годы его не особо посвящали в тяжбы правления. Вестеле это не нравилось; шестой сын был более чем удовлетворен своим нехитрым местом младшего ребенка. Младший – это когда самый свободный и избалованный. Никто не воспринимает младшего как наследника престола, а значит и угрозы в нем не видит. В распоряжении младшего балы, литература, философия, придворные интриги и королевская казна. Какой ему смысл взваливать на себя ответственность за целое царство, когда можно греться под крылышком у настоящего монарха и самодурствовать в свое удовольствие?

Так думал старый Габелла, пока не захворал его Король. Тогда он, подвергшись эмоциям, впервые позволил себе ударить Вестеле – влепил пощечину, когда тот на внеочередные обвинения ответил, что ни при чем, что никогда бы не стал убивать свою родную кровь. Габелла был выше любого королевского ребенка, он мог делать с ними, что угодно, но ранее не позволял себе рукоприкладство. И сейчас он наконец-то понял тех «глупых куриц», когда мальчишка, которого он всегда считал капризным, избалованным дурачком поднял на него свои светлые, почти прозрачные глаза. Они не блестели от слез, они дрожали от гнева и ненависти к старому Габелле, к его сухим узловатым рукам, которые он посмел на него поднять. Впервые он всерьез отнёсся к своим обвинениям именно тогда, именно тогда перестал считать мальчишку дураком, потому что глаза у него были действительно от дьявола. Были живыми, умными, дикими.

Сказал он тогда следующее, когда молчание стало нестерпимым для обоих:

– Думай, что хочешь. И делай, что хочешь. Но трон я тебе не отдам.

Дьяволёнок хмыкнул, ни разу не улыбнувшись. Перестал смотреть на него, развернулся и вышел из зала, оставив Габеллу в тишине.

Через два дня Королю стало хуже настолько, что остальные шесть советников срочно стали готовить Благословенного Вестеле к статусу регента, пока Король не будет способен снова вести дела, или пока «регента» не сменит «король». Тогда-то Габелла решил, что больше не оставит его одного. Габелла был лучшим. Он знал, что ради благой цели иногда нужно идти по головам. В конце концов, изначально советников при королевском дворе было вдвое больше.  

***

– Звали, Ваше Высочество? – Габелла пренебрегал стуком и легким поклоном, всем своим видом показывая отсутствие верности. Габелле нравилось его раздражать, хоть он до сих пор и пребывал в крайне удручающем состоянии: три дня назад на принца совершили покушение, которое он, удивив весь двор, успешно пережил. Благословенный Вестеле, считавшийся при дворе дураком, смог уличить убийцу еще до того, как тот занес над ним нож! 

Старый Габелла всё никак не мог понять, где ошибся. Глупый мальчишка не умел считать, он не мог догадаться, что в зале было на человека больше.

Принц сидел в кабинете, окна которого выходили на королевскую оранжерею, и легкое перо в его руке выводило кому-то письмо. Габелла взглянул на него и поморщился; почерк у принца тоже был ни к чёрту.

– Звал, - произнес он, не отрываясь от письма, и Габелла не смог противиться мысли о том, как сильно он похож на своего отца. Вестеле – юноша высокий, статный, с ровным, мягким носом и мягкими губами, и волосы у него русые, шелковистые. Как у его Короля когда-то давно. Советник не любовался, он скорбел; скорбел по тому, что с такой внешностью сын, по его мнению, совсем не унаследовал строгости и кротости своего отца. А Вестеле, тем временем, поднялся, поправил платье и тоненький ободок, служившей принцам короной, и повернулся к нему. И снова на Габеллу смотрели прозрачные глаза, обнажали его, оставляя в одежде. – Хотел кое о чем спросить.

– О чём же?

– Это ведь вы, да? – и голос его – резкий, холодный – и голос так напоминал отцовский! Габелла даже не сразу услышал произнесенное им. – Вы подписали указ о преследовании хозяев опиумных и публичных домов?

Ни тени вины не легло на лицо королевского советника.

– Да, это я. Я посчитал, что вы зря проигнорировали этот вопрос на последнем совете. Всем известна ваша... любовь к подобным местам. Видели, как реагировала знать, когда вы отказались принять подобный указ? Вы настроили бы против себя их всех, поэтому я перенес совет и позволил себе такую вольность. 

Вестеле улыбнулся. Он прошел по кабинету, сложив руки в замок за своей спиной.

– Ты же вроде умный. Попрекаешь меня. Ударил даже один раз. А может... слушай, а из дворца тебя как часто в город выпускали при моем отце? Хочешь, я тебе отпуск дам? – сказал он, прекрасно зная, какую реакцию вызовут его слова, но поднял руку, забирая у советника воздух после возмущенного «ах ты». – Меня вот постоянно выкидывали из дворца, чтобы я не мешал. Шлялся по улицам, как сейчас помню: мне лет восемь, куда идти - не знаю. Выпнули няньки, потому что... да опять нашкодил, пожалуй. Лез к братьям. Это не так важно, важно то, что я набрел на один дом. Портняжий, и когда ты заходишь внутрь, то действительно видишь, ну... что должно быть в швейной? Ткани, манекены, работниц. Те очень мило со мной обошлись, накормили, умыли, сюсюкались и постоянно говорили, как я мил лицом и как похож на короля. Спрашивали, где мама. Обрадовались почему-то, когда узнали, что мамы нет, - Принц остановился и ощупал карманы королевской накидки. Когда он нашел, что нужно, губы его едва вздрогнули уголками вверх, и из невидимого кармашка молодой мужчина вытянул тонкую шкатулку, а из нее – резную курительную трубку. Насыпав что-то, Вестеле поднес её к свечке, приложил к губам и едва слышно запыхтел, раздувая курительную смесь. В Габеллу полетел сладко-едкий дымок. - Про папу не спрашивали. А потом меня очень вовремя нашла дворцовая стража. Отпустившую меня няньку казнили, а подпольный публичный дом уничтожили. Но знаешь, что произошло потом, через три месяца, четыре? На том же месте появился новый. Проблема не в том, что я хочу и дальше развлекаться и трахаться, и от этого не стал рассматривать этот вопрос. Проблема в людях, для которых выгодно сидеть на обоих стульях при обдолбанном короле.

Габелла молчал, презрительно сморщив губы. Принц решил продолжить.

– Я хочу решить эту проблему, - звучал он серьезно и смотрел не менее холодно и жестко. – Но таким способом ты ее не решишь. Я понимаю, почему ты так сделал, Габелла. Ты хотел в очередной раз убедить всех, какой я отвратительный правитель, а в итоге в долгосрочной перспективе посадил всех в лужу. Но вызвал я тебя не ради того, чтобы сказать, как сильно ты всех подвел.

– Нонсенс, как ты смеешь попрекать меня!..

– Я вызвал тебя из-за попытки меня убить.

Габелла зашел далеко в своей ругани и попытке очистить свою совесть, и слова, прогремевшие, разорвавшие между ними воздух, ошарашили его, как удар молнии. По-глупому он раскрыл рот и вжал голову в плечи, и принц, этот молодой высокий человек, холодный, как тысячи льдов, и злой, как тысячи жён, смотрел на него, и на красивом его лице не дрожал ни единый мускул. Он выдохнул очередное облако, прокашлялся и отошел к стеклянной дверце, ведущей в вечерний сад.

– Глупости, Ваше Высочество. Я не…

– Пойдем, – ласково поманил он пальцем. Советнику ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Они прошли в тёмный сад оранжереи, где от позднего времени и влажности было прохладно, но принц не ёжился. Он шел и явно что-то искал. Габелла шел следом. – Ты подумал, я не замечу лишнюю служанку, потому что не умею считать и не различаю лица, так? – он смотрел внимательно, будто занёс клыки над тонкой советничьей шеей. – Вы же все считаете меня дураком, который так и не понял, почему пять плюс пять равно десять? В какой-то мере мне стоит быть благодарным, ведь именно из-за ваших насмешек я потратил столько сил на то, чтобы узнать, что этот недуг, он у меня в голове, - Вестеле легко кивнул, несколько небольших прядей упали ему на лоб. – И появился он не от ленности и глупости. И я решил, что, раз считать по-обыкновенному у меня не выходит, значит, надо будет выкручиваться по-другому. Милый мой Габелла, я знаю голос каждого в этом замке, а в мою комнату можно заходить только по строгому расписанию. По количеству голосов я могу определить, как много рядом знакомых мне людей. И когда та служанка, которую я ни разу не видел и не слышал, подала голос, стоя где-то за моей спиной, я сразу понял, что в моих покоях находится больше человек, чем должно быть.

Дальше Вестеле сделал то, от чего советник едва не упал назад. Закатив светло-синий рукав, он резко утонул в свисавших лиан и узловатых стволов, а через пару мгновений вытащил к ним извивающуюся тварь. Габелле помнил их – сколопендр маленький Вестеле упросил завести из чистого любопытства. Массивная, одна из них дергалась и все пыталась достать до нежной кожи принца, но не могла, а потому ей оставалось лишь верещать, и от этого звука у Габеллы холодело нутро.

В два шага принц оказался рядом со старым Габеллой, свободной рукой схватив того за запястье. Он уставился на него своим стеклянным взглядом, а тот все пытался вырваться из цепкой, жесткой хватки. Благословенный Вестеле зашептал:

– Ты обнаглел за эти несколько месяцев, и даже не в своем ко мне отношении. Я привык быть тем, кого не замечают, в какой-то мере это удобно, но ты… как бы поступил Король, если бы узнал, что какой-то старый гад подписывает за него важные бумаги? А как бы на Короля смотрели остальные, если бы видели, что он не делает ничего, чтобы бороться за свою власть?

– Только ты, - тяжело дышал Габелла, не отрывая взгляда от насекомого. – Только ты не Король.

Вестеле улыбнулся. Мягкое лицо не смягчало ту дьявольщину, которая выползала вместе с его голосом и верещала в его руке. Он вжал ногти в дряблое запястье, потянул старика к себе. Тот, не смея пошевелиться, наблюдал, как принц, которого он всю жизнь считал несмышленым дураком, протягивает руку со сколопендрой к его воротнику.

– Я им стану, - прошептал он ему на ухо, проследил за взглядом и улыбнулся. – Сколопендры не столь ядовитые, она тебя не убьет. Если у тебя нет природной слабости к ее яду. А у тебя ведь нет? – старик дышал тяжело, потеряв за полчаса всю свою гордость. – Я не убью тебя, просто хочу проучить. За ту пощечину. В конце концов, ты вполне себе умный советник, - усмехнулся стеклянноглазый Вестеле. – К тому же, умеешь считать. А еще тебе доверяет мой отец. Ты мне кое в чем поможешь, а я за это сохраню тебе жизнь при условии, что больше никогда не будешь ставить себя выше меня и моего младшего брата. Согласен?

Старый Габелла еще раз осмотрел комнату, осмотрел Принца, эту дрянную кровь, которая улыбалась ему спокойно и размеренно, осмотрел визжащую дрянь, которую молодой мужчина держал почти у его шеи. Старый Габелло, скривившись в презрении, поджал морщинистый рот и кивнул.