Хранилище души

Сидя в своей одинокой квартире-студии, Коля занимался двумя вещами, которые получались у него лучше всего на свете: рисованием и рефлексией. Последняя была, как и всегда, направлена на свои ощущения и, как и всю его жизнь до этого, не помогала прийти к оптимистичным выводам, пробуждая в душе исключительно ненависть к человеку, который всё портит. К самому себе, конечно же.

 Уголь скользит по шероховатой бумаге, заполняя чёрной пылью незримые поры материала. Постепенно разрозненные линии соберутся в единое целое. Художник сам ещё не решил, оставит своё творение грубым наброском или же доведёт до совершенства. Зависит от того, хватит ли ему сил. Терпения всегда хватало. У него на всё хватало этого ресурса. На холодную безразличную мать, на отца, которого вечно нет дома, на брата, ведущего себя, как законченный придурок. На насмешки в школьные годы, когда его дразнили девчонкой и постоянно вырывали листы из альбома. На однокурсников в академии, которые всегда были готовы попросить помочь с эскизом, но никогда не приглашали присоединиться на отдыхе. 

 Больно было осознавать, что никому не нужен. Ещё больнее – что душевно нездоров и как раз поэтому один. Коля прекрасно понимал, что неправильный. Он же боялся практически всего. Высоты, громких звуков, фильмов ужасов, больших скоплений народа, красивых женщин. Последнее особенно смешно и нелепо для художника, но он ничего не мог с собой поделать. По крайней мере, своими силами. Какое-то время, не без помощи священного для тревожных личностей Интернета, думал, что это проявление синдрома Стендаля. Женщины ведь тоже своего рода произведения искусства, особенно те, чьи пропорции вписываются в каноны художественных эталонов. И оттого неудивительно, что присутствия рядом столь восхитительного существа могло вызывать трепет, учащённое сердцебиение и желание упасть в обморок от переизбытка чувств. Но нет. Да и будь у него действительно синдром Стендаля, о любимом деле пришлось бы забыть.

 Любовь. Именно это восхитительное чувство было причиной его ужаса. Всё-таки, как раз ужас необходимость заговорить с красавицей у него и вызывала, а вовсе не граничащее с бессилием восхищение. И всё лишь потому, что когда-то неудачно полюбил. Психотерапевт помогла найти травму, вспомнить то, с чего всё началось. Теперь он даже мог об этом говорить, хотя прежде боялся даже думать лишний раз.

 Издевательский смех знакомых звенел в ушах всякий раз, стоило ему вспомнить свою первую любовь. Она улыбалась ему и охотно принимала помощь, но, едва услышала о его чувствах, высмеяла перед всеми, унизила, опозорила. Ткнула носом в собственную неполноценность, как котёнка. Мол, какая девушка, не будучи слепой, обратит своё внимание на столь тщедушного, болезненного и неказистого паренька. Кому нужен невысокий, слабый, вечно растрёпанный мямля, когда есть те, на кого приятно смотреть. В конце концов, встречают по обложке, а с ней Николаю чудовищно не повезло. 

Мрачные мысли становились всё сильнее и болезненнее с каждым мигом этого воспоминания. Рука с углём непроизвольно дрогнула, едва не испортив рисунок, но Коля собрался и продолжил, выводя линии чётче и гуще, стараясь уйти в творчество, абстрагироваться от мира, запереть это гадкое воспоминание в новой картине. После того случая он пытался повеситься, но ему не позволили, оставили жить. И, если не было возможности уйти, нужно было выплеснуть то, что угнетало, иначе. Что он и делал, рисуя всё больше и больше, посвятив жизнь созданию красоты, которой сам от природы был лишён. Как Призрак Оперы, который писал чудесную музыку, будучи чудовищным внешне. Правда, полностью сравнить себя с книжным Эриком художник не мог. Всё-таки знаменитый Призрак был ещё и жесток, а Коля так и оставался мягкосердечным мямлей, готовым простить кого угодно. Исключая себя самого.

 Альбомы полнились эскизами, позволяя своему создателю облегчить душу. Раз уж человеческая любовь оставалась ему недоступна, он предавался любви к искусству. Картины, конечно, не могли ответить взаимностью. Но ему хватало того, что они и не отвергали его душевных порывов, трепетно сохраняя всё, что он носил в себе, забирая его боль и одиночество. Да и людям нравилось. Порой Николаю удавалось поучаствовать в выставках для молодых художников и понаблюдать со стороны, что люди думают о его способностях. Его работы всегда кто-то да замечал, останавливаясь и с восхищением глядя на красоту природы или города, которые он запечатлевал. И в эти моменты художник чувствовал себя счастливым, глядя на то, что в нём есть хоть что-то ценное. На его картины смотрели, иногда приобретали за неплохую цену, но, главное, их любили. Это давало ему причину жить, создавая красоту, способную тронуть человеческое сердце.

 Цветные работы он создавал, когда чувствовал себя лучше, чем отвратительно. Угольные, черно-белые – когда музой в очередной раз становилась ненависть к себе. Винить-то в своих неурядицах больше некого. Никто не виноват, что он слишком труслив, чтобы жить полной жизнью. Впрочем, заслуживает ли этой полной жизни настолько жалкое существо? До обсуждения этой темы они со Светланой ещё не дошли. Тонкие губы художника на мгновение тронула улыбка. Она замечательный специалист, добрая, понимающая, но в то же время в меру строгая. Ему несказанно повезло, что его психотерапевтом стала именно Света. 

Иронично, что для излечения страха перед прекрасными девушками он выбрал самую красивую специалистку, какую только можно было представить. При каждой встрече Коля чувствовал, что, возможно, был не так уж и неправ относительно синдрома Стендаля, потому что, даже когда страх ушёл, благоговейный трепет остался. Светлана была похожа на самое восхитительное произведение искусства, которое можно было вообразить. Эти яркие рыжие волосы, дивно сочетающиеся с бледной кожей, присущей тем, кому сей цвет волос подарен природой, а не краской; эти плавные изгибы фигуры, идеальные в своей пропорциональности и аккуратности; эти волшебные разноцветные глаза, один из которых отливал колдовской зеленью, другой же навевал мысли о драгоценном гиацинте. Невозможно было придумать столь прекрасное создание, каким она была. И к этой красоте доброта, участие, способность исцелять души…

Ясно, как ни разу до этого, художник осознал, что неумолимо начинает влюбляться второй раз. Кажется, для следующей картины понадобятся краски: всё-таки, в неё будет спрятано куда более светлое чувство.