Где же сердце твоё – серебряный бубенец?

Перевиты ноги травами

Встало Солнце над дубравами

Расплескался красным золотом белый свет

Я иду лесами дикими

С перехожими каликами

Коли хочешь отыскать меня, встань на волчий след*

Множество хоженых троп осталось за спиной. Сотни их, неисчислимы сделанные шаги, увиденные лица и услышанные голоса. Лесной бог выходит к смертным, бродит их дорогами и прислушивается к мольбам. Никогда и нигде не задерживается подолгу. Когда божество оказывается рядом, люди начинают нервничать.

Его иность чувствовала даже самая вшивая дворняга, ошивающаяся у околицы и норовящая украсть зазевавшуюся курицу. Животные реагировали по-разному: кто в ужасе пытался сбежать прочь, кто наоборот стремился увиваться у ног хозяина леса, кто вставал на защиту своего потомства. Люди смотрели с подозрением. Хмурились и начинали ёжиться, поглядывать по сторонам, будто знали, что за ними кто-то наблюдает. Так дичь чувствует близость хищника, улавливает его запах и шаги и стремится скрыться из-под внимательного взгляда изумрудных глаз с золотисто-коричневыми вкраплениями. Такие, каких не жалко было бы загнать на охоте, как тех же животных, тревожились рядом с лесным богом и видели в нём угрозу. Обходили его седьмой дорогой и не спешили оказываться рядом с ним. От таких стоило ждать шепотков за спиной:

– Чудной какой, як леший!

– Юродивый! Убогий!

– Держись-ка от него подальше, голубушка!

– Чё-та мутный типчик какой-то...

Он так давно родился, что ему успело наскучить шутить над такими. Десять-двадцать тысяч лет назад он бы непременно стал ходить за ними по пятам, выть звериными голосами у просёлка, шуршать на сеннике и заставлять порасти полынью их дворы. Когда-то много лет назад божество даже нарочно искало невежд, чтобы превратить их жизни в сущий кошмар. И ходили седые девицы и молодцы, тряслись беспрестанно, и замолкали навсегда кликуши, разгневавшие бога, и приходили в запустение деревни – шла молва, будто бы проклял кто те земли. Да только проклятье шло из села в село, от дома к дому, меж постоялых дворов, заглядывало в корчмы и на пустыри. Оно не принадлежало ни одному месту, ни одному пантеону. Было всюду и нигде разом. Не было у бога дома и приюта, и лишь собственный костёр служил ему очагом и алтарём. Позабыты капища. Кто придёт в чащу, чтобы возложить мешочки с семенами да желудями? Перестали бояться дебрей, как только обзавелись огнестрелами, стали считать, будто и сами подобны богам.

Куда идти, если единственный путь лежит вперёд, куда глаза глядят, вслед за временем? Скоро не останется лесов, где бог мог бы найти покой, и он станет призраком, жалко жмущимся к фруктовым садам, что твои дриады. Ждущим посевных сезонов и боящимся, что очередную деревню поглотит город. Казалось ему, что каждый метр бетона, покрывающий землю, отнимает у него силы и становится частью мозаики надгробной плиты божества.

– У вас родственники в Канаде? – с улыбкой поинтересовалась у него девушка, сидящая в соседнем кресле. На коленях у неё лежали мотки пряжи, из которых она быстро набирала нити и петли с помощью бамбуковых круговых спиц. Пальцы ловко подхватывали и проворачивали их отработанными жестами. Самолёт уже давно поднялся в воздух, и бежать было некуда. Ей хотелось поговорить, и бог не мог винить её за это. Люди любили общаться, и ему приходилось принимать эту данность. – Или просто турист?

– Переезжаю, – односложно ответил он. Руки лежали на коленях и комкали подол грубого вязаного свитера. В воздухе ему было не по себе.

– Вот здорово! Может даже соседями будем, а? – искренний восторг девушки не был разделён её собеседником, но это мало волновало её. Она то смотрела на быстро растущий шарф, то на своего случайного попутчика. – Да не бойтесь вы так. Не упадём.

– Мне бы вашу уверенность… – он оставил вопрос без ответа, сконцентрированный на том только, чтобы не впасть в панику. Можно ль верить человеческим орудиям?

– Поверьте мне, – заверила его девушка и поменяла цвет нити. У неё выходил какой-то узор, но присматриваться не хотелось. Чёрт разберёт этих людей! – Скоро уже посадка. Максимум попадём в турбулентность. Я часто летаю и уже, можно сказать, живу в небесах.

Он натянуто улыбнулся и прикрыл глаза. Из хвоста доносился гомон оставленных там в переносках животных. В нескольких рядах от них заходился плачем ребёнок. Парень, сидящий через проход, то и дело бросал на него быстрые встревоженные взгляды. Пожилая леди неподалёку держала на коленях открытый молитвенник, и слух бывалого охотника улавливал мольбы изгнать чудовище. Люди волновались. Даже бортпроводница, прохаживающаяся из одного конца салона в другой с тележкой и предложениями помощи, нет-нет да и поглядывала на него. В её глазах были страх и интерес.

Бывали и такие. Тянулись к божествам. Кто для того, чтобы прильнуть к силе и потусторонней сущности, кто из благоговения, кто из низменного желания получить выгоду. Они все жаждали сблизиться с богами, и никогда нельзя было наперёд понять, обернётся ли это бедой. Но он не подпускал к себе никого. Очень хорошо помнил, как убили его сестру, уверовав в то, что её силы перейдут к убийце. Нет, божественная сущность напитала землю и воздух, вернулась туда, откуда они все явились. Быть может она переродилась и ныне живёт в ином обличье, но знать наверняка не мог никто. И чувствуя интерес стюардессы, желание соседки пообщаться, бог сильнее вжимался в спинку своего сидения и считал минуты до объявленной посадки.

Взять скудные пожитки, покинуть самолёт и аэропорт и идти, идти, идти, пока не найдётся густой холодный лес. Дебри, которые он будет из последних сил сохранять и охранять, пока не станет совершенно бесплотным. Утратит ли он свой разум? Останется ли он при нём? Станет ли он подобен животным или же растениям? Он взял с верхней полки потрёпанный старый рюкзак и закинул его на плечо, двинулся на выход вслед за толпой. Даже в проходе, в автобусе до терминала и при прохождении регистрации вокруг него образовывалось будто само собой пустое пространство.

– Постой! – окликнул его уже запомнившийся женский голос, и он замедлил шаг, но не стал останавливаться. Если нужно будет – догонит. Его путь лежит вслед за рекой времени, врозь с дорогами людей. – Да постой же ты!

Маленькая рука цепко схватила его за плечо и остановила. Гневный взгляд божества не покоробил её и не заставил отпрянуть или ахнуть. Словно не видела, каков он! «Чутьё у тебя отмерло, что ли?» – подумал он устало. На них косились. Пустого места вокруг них стало заметно больше. Девушка потянулась и накинула на плечи бога свежесвязанный большой шарф-снуд болотного цвета с коричневыми, почти чёрными повторяющимися узорами. На них волки и олени следовали по лесу за лучником.

– Что это? – нахмурилось божество.

– Твой путь, – просто ответила девушка и сделала маленький шаг назад, обеими руками перехватив дорожную сумку. – Жизнь не кончилась, Артмаэль. Не ты чужой на этой земле. Люди пришли после нас. Подумай над этим.

И, не сказав больше ничего, быстро пошла прочь. Божество несколько секунд стояло неподвижно, держась за подарок и силясь понять, что произошло. Кто мог...

– Класо, постой! – вскрикнул он, оборачиваясь и пытаясь найти взглядом ускользнувшую девушку.

Богини и след простыл.

Ты чужой, ты другой, ты не мой, не любый.

Но подожди, за окном идут дожди, не ходи, не думай.

Где же память твоя – низа оловянных колец?

Где же сердце твоё – серебряный бубенец?

Обронил дорогой, заплатил в трактире,

Отобрали воры за гнедой горою.

Я тебя впустила, я тебя простила,

Не горюй о сердце – я скую другое.

Как узнать, удержать перекати-поле?

Приютить, обольстить, не пустить на волю.**