Скучный вечер

Южные Земли великой империи Антео отличались весьма плодородными угодьями, особенно, когда дело касалось ягод и фруктов, годных для создания хорошего вина. Лучшее шло на продажу и находило своих ценителей даже среди привередливых часовщиков*, а то, что чуть хуже, по доступной цене разлеталось по тавернам. И особенно легко выпивалось, если к питью и еде удавалось прибавить хорошее зрелище, поэтому мудрый трактирщик никогда не гнал от порога хорошего менестреля. Не пожалеешь певцу монет – получишь славную выручку, пожалеешь – так ославит подлец на всю округу, что закрываться придётся. Велика сила у острого языка и задорной мелодии.

Именно поэтому голодным и бездомным Шайн не оставался никогда. Поначалу, правда, трудновато было прижиться здесь, причём не столько из-за конкуренции с местными менестрелями, сколько из-за вороха предубеждений относительно чужаков. Откровенно говоря, нигде в Антео парню не было места, ведь скулы его были слишком высокими, а глаза – слишком миндалевидными для жителя любой из частей империи. Но, вопреки странной форме, до прозрачного голубыми, будто у северянина, а волосы – по-западному каштановыми. Оттого никто не знал, откуда родом этот странствующий менестрель, и это пугало окружающих.

Однако лишь до тех пор, пока он не брал в руки лютню и не начинал петь. Голос у него был чарующе красивым, низким, с приятной хрипотцой, возникшей из-за курения разных трав. Ловкие пальцы отменно знали, когда зажать и отпустить струну, а природный талант дарил возможность творить мелодии на ходу, не тревожась, что заученная нота забудется в самый ответственный момент. И на язык менестрель был достаточно остёр, чтобы быстро полюбиться местным любителями нализаться после тяжёлого дня да охаять герцога-полудракона.

Герцог мчал к жене в карете,

Да ухабов не заметил:

Как на кочке кучер встрял,

Рогом Мун в двери застрял!

Всей прислугою сновали,

Господина доставали,

Вот мораль для дураков:

Экипаж - не для козлов!

Гогот и одобрительный свист набившихся вечером слушателей подначивали певца продолжать выступление. В конце концов, именно частушками да шуточным песнями про герцога Муна Шайн любовь публики и заработал. Они и сочинялись легко, и принимались, что называется, на ура. Во-первых, поскольку люди в целом не очень жаловали чужаков, своего рогатого и местами чешуйчатого лорда здесь терпеть не могли. Виноват Мун ни в чём перед ними не был, правителем был более чем сносным, однако ему не повезло, что его матушка была драконицей – и этого было достаточно для того, чтобы он никогда не стал в своём уделе родным. Во-вторых, Шайн всегда самым первым узнавал о наиболее смешных и нелепых ситуациях, в которые попадал местный правитель. Это делало его своеобразным источником свежих сплетен, что только подогревало интерес к выступлениям и повышало заработок. В-третьих, все знали, что у менестреля к герцогу личные счёты: старый полудракон не давал певцу видеться с возлюбленной, которой не повезло уродиться младшей дочерью в этом знатном семействе. Завсегдатаи таверн были уверены, что именно эта обида придаёт менестрелю вдохновения.

Юный герцог жил в столице,

Цацки покупал девицам:

Хочет ласки и урод,

Да кто ж бесплатно-то даёт?

– Чудо, что этот страхолюд вообще женился! – отозвался на песню один из пьянчуг, на что певец только фыркнул.

– А про жену его что-нибудь можешь? – поинтересовался другой, отхлёбывая из большой кружки. – Добре вредная баба.

– Дааа, та ещё стерва, – сплюнул третий, известный тем, кто когда-то получил от неё по морде. 

– Хотел бы вас порадовать, но про дам пою только лестное, – качнул головой Шайн, перебирая струны лютни, – особенно, если дама может стать тёщей.

Взрыв хохота – и весёлый вечер продолжился до поздней ночи.

***

Стоит менестрелю переступить порог своей временной комнатки, как улыбка окончательно покидает от природы не склонное к ней лицо. Утомительно, глупо, раздражающе. Каждый раз тонуть в море неприятных запахов, каждый раз напрягать лицо, чтобы не показывать омерзение, каждый раз сочинять потешные глупости. Отвратительно. Но такому, как он, доступна только роль шута, оскорбляющего других, чтобы самому не оказаться на их месте.

«Обещал, обещал пищу. Принесли, принесли, что надо.»

Тоненький крысиный писк не даёт увлечься мрачными мыслями. Маленькие друзья, вездесущие слуги, как и всегда, были значительно приятнее людей. В отличие от них, крысы хотя бы честные, потому что лгать у животных получается из ряда вон плохо.

«Вот твои несъедобные игрушки. И что было, что было. Большая самка с пищей говорила с вонючим самцом. Вонючим, как большая каменная нора. Не как забродившие ягоды, как трава сухая вонючим. Не злились, не дрались. Вонючий отдал такие же несъедобные игрушки, какие ты хотел. Но те, которые светлее и мельче.»

– Церковник подкупил кухарку серебром, чтобы знать, о чём говорят… – кивнул Шайн, тихо усмехнувшись. – Недоверчивые глупцы. Что ещё было?

«Отравившиеся самцы даже не подрались. Ничего, скучно. Отдавай еду.»

– Ладно, меняемся, – согласился менестрель, доставая из сумки заготовленный окорок и распределяя между грызунами его части.

«Хороший вожак, достойный вожак, большой вожак, могучий вожак…»

Крысы уважают размеры и силу, любят поесть, достаточно умны, чтобы всюду пробраться. Замечательные животные, куда лучше людей, особенно, когда умеешь вести с ними разговор. Эта магия была огромной тайной, благодаря которой Шайн всегда знал всё обо всех, ведь крысы повсюду. 

И были всем так же чужды, как он сам или вечно осмеиваемый им герцог.