Да, трехэтажный загородный дом в псевдовикторианском стиле куда приятнее тюремной камеры. Муситаро в заточении изголодался по красивым видам, по тактильным ощущениям, долго ходил по пустым, гулким комнатам, в удивленном оцепенении трогал все позабытые текстуры: тяжелый и пыльный бархат штор, прохладная гладкость цветов в букетах, душистая тяжесть книг в одинаковых переплетах, гладкое дерево полированных столов. Вид высоких окон и косых лучей солнца вызывал и радость, и глухую боль в сердце — за несколько лет он забыл, что в стенах могут быть окна, что из них можно видеть зелень.
В остальном Муситаро все ещё в заточении — в этом особняке его прятали от крыс Достоевского после печального дела об убийстве выходного дня.
Шли дни, пышные букеты в вазах увядали, столы и полки покрывались пылью, а никого из людей Муситаро не встречал. В каждой комнате лежат принадлежности для письма — сам он игнорировал их, а больше никто их не трогал. Может быть, можно было бы найти телефон, найти ноутбук и связаться с… да только связаться Муситаро больше не с кем.
Где владелец этого дома? Где все опасности свободного мира? Где члены агентства, где сотрудники отдела по способностям, где хотя бы крысы?
Довольно скоро надоедает валяться в мягкой кровати с утра до вечера, надоедает листать бесконечные тома детективов и энциклопедий в библиотеке, надоедает умиляться акварельными закатами из высоких окон. Радость новизны проходит, привыкший к
Он нашёл хозяина дома случайно: его комнаты прятались в тени чудовищной винтовой лестницы. Двери в две довольно пыльные комнаты прятались под лестницей на третий этаж, и были такими невзрачными, что их можно было принять за дверь в чулан.
Хозяин всех этих чудесных комнат и высоких окон не ценил окружающие красоты: закрылся плотными шторами от солнечного света, отстранился от птичьего пения закрытыми окнами. Почти слившись силуэтом с темнотой книжных полок, он склонялся над маленьким ноутбуком, тусклый свет придавал его лицу нездешний, потусторонний вид. При появлении Муситаро он вздрогнул и уставился на гостя широко открытыми глазами, словно лесной олень в свете автомобильных фонарей.
— Вот я и нашёл тебя, — сказал Муситаро высокомерно. — Как-то ты не очень хорошо исполняешь обязанности хозяина дома, твои гости не видят тебя уже неделю.
— Я не… — хрипло начал человек, после долгого молчания голос не слушался его. — Я не хозяин.
Прежде чем Муситаро пришло в голову очередное обвинение, тот продолжил:
— Корректнее назвать меня арендатором. Для иностранца вроде меня приобретать недвижимость в Японии — это настоящее приключение, путешествие героя на несколько лет.
Он усмехнулся без тени веселья. Наверное, его лицо было красивым — в других обстоятельствах, при более удачном освещении, и когда волосы не падали ему на глаза. Муситаро ощутил укол неприязни — он, получив приятное лицо только после пластической операции, испытывал завистливое раздражение к тем, кто красив от природы.
— И ты так и сидишь здесь, в темноте? — высокомерно спросил Муситаро. Он был хорош в том, чтобы звучать высокомерно, даже когда для этого нет никаких оснований. — Не хочешь ни шторы раскрыть, ни осмотреть свои арендованные владения, ни поговорить гостями? Я видел здесь людей из агентства, и даже того ребенка-детектива, который меня раскрыл. Ты никого из них не хочешь видеть?
— Он только выглядит ребенком, на самом деле он одного возраста с тобой, — заметил этот человек, и больше ничего не сказал. Повисла неловкая тишина.
— И… ты не собираешься отвечать на изначальный вопрос? — спросил Муситаро. — Разве ты не хочешь видеть никого, кто сюда приходит?
— Дело не в том, хочу ли я их видеть… Думаю, лучше бы никому не видеть меня, — последовал ответ.
— Это… довольно самокритично, — заметил Муситаро.
Ответом ему опять была тишина.
— Ты знаешь, не так уж страшно взаимодействовать с людьми, — заметил Муситаро и наконец прошел в комнату, уселся на край кровати. — Я лично не понимаю проблемы. Понимаю, когда людей запирают по чьему-то приказу, но зачем ты запираешь себя сам?
— Это личное.
Отговорки-отговорочки. Как будто это дает право не отвечать! Чтобы узнать что-то личное, надо создать обстановку безопасности и доверия, нужно звать человека по имени и смотреть в глаза. Муситаро понял, что никогда не слышал имени человека напротив, знает только фамилию — По. И смотреть в глаза ему будет трудновато — если он не стал убирать волосы с лица, то, видимо, и не нуждается в зрительном контакте.
Ах, понятно, у человека социофобия и проблемы самооценки, и даже похуже, чем были у Ёкомидзо в последние месяцы жизни. Тот тоже…
Не надо думать о Ёкомидзо. Только нормальная жизнь началась.
— Если у тебя нет вопросов ко мне, то лучше уходи, — сказал По. — Чем меньше ты знаешь, тем будет лучше.
— У меня вопросы есть, и много. Первый: когда я уже буду свободен от всех вас?
Спросил и почувствовал отвращение. Он знал ответ, он знал, что лучше не задавать вопрос, но слова сорвались с поганого языка раньше.
По ответил строгим, не терпящим возражения тоном, будто строгий наставник:
— Ты обладатель способности, а это все равно что прокаженный. Да еще и известный! Один раз тебя распознает камера — и прощайся со свободой. Ты всегда будешь привязан к группе других эсперов, хочешь ты этого или нет, в заточении или на воле.
Гнев бросился Муситаро в лицо, во рту сухо и жарко, и сдавило горло — удачно для этого высокомерного социофоба! Муситаро вспомнил, что он и злиться-то толком не умеет — как отвыкнуть от тюремной привычки держать язык за зубами, смотреть по ноги, держать руки на виду?