по пьяни

Неделя зачетов осталась позади, а период подготовки к ним кажется мгновением, хоть и отобравшим весомое количество нервных клеток и часов сна. Кадзуха с облегченным выдохом выходит из здания университета и наблюдает бесконечное цветение сакуры Инадзумы. Неизвестно, почему, но это элегантное зрелище никогда ему не надоедает, наоборот, с каждым прожитым днем оно выглядит все лиричнее, и хочется писать стихи. 

— Кадзуха! — Каэдэхару хлопают по плечу. Он оборачивается и видит синие косички и игривую, ребяческую улыбку. — Только с зачета?

— Привет, Венти, — Кадзуха улыбается и кивает в ответ. — Ты все еще здесь.

— В смысле? — Барбатос хлопает глазами и приходит в настоящее недоумение.

— Думал, тебя через неделю добровольно-принудительно отправят обратно в Мондштадт.

— Еще чего! — Венти взмахивает руками, а потом водит указательным пальцем туда-сюда, прямо перед его лицом. — А ты совсем в меня не веришь.

Они посмеиваются друг над другом и идут к главным воротам, иногда стукаясь плечами. 

Но вообще, у Кадзухи — как и у любого человека, знакомого с Венти — достаточно причин считать того ветреным ребенком в теле взрослого (и то сомнительно, учитывая его телосложение и пухлые детские щечки). В узких университетских кругах он известен как "штормовое предупреждение". Куда бы Барбатос ни пришел, с кем бы ни заговорил — рано или поздно происходит из ряда вон выходящая, глупая или просто-напросто дикая ситуация. Венти словно специально собирает такие воспоминания, из-за которых он приобрел сомнительную репутацию, но завел сотню-другую друзей параллельно с полезными связями. Ему нравится, как актеру (или клоуну), находится в центре внимания, под светом софитов на сцене, слышать сплетни, содержащие его имя, из любого угла. И несмотря на свою достаточно раздражающую натуру, Венти всем оказывается нужным: университету — как студент с отличной успеваемостью, богатой фантазией и активным участием в жизни учебного заведения (разумеется, все это дает значительный плюсик к стипендии, а Венти любит деньги), людям — как верный друг и смышленый, где-то даже мудрый советчик, группа поддержки; он и на последнюю пару придет, если позовут, и в драку ввяжется, и подержит волосы, пока вы ведете неприятный разговор с унитазом после четвертого литра пива. 

Венти думает стать адвокатом, но по вечерам сочиняет песни под старую гитару, потягивая бутылочное дешевое пойло где-то во дворе. Барбатос совсем не пьянеет, хотя вкусно пахнет перегаром и постоянно творит ерунду, иногда перебирает струны наугад и горланит старую песню, которую слышал от силы два раза за жизнь. Он постоянно предлагает Кадзухе покурить на какой-нибудь скамейке под разбитым фонарем под три часа ночи, а Каэдэхара постоянно отказывается, потому что не понимает идею курения и никогда не имел желания эту идею постичь. Венти улыбается, даже когда ему грустно, но это видно в прищуре голубых глаз и несвойственной молчаливости. Кадзуха лишь догадывается, почему товарищ так себя чувствует, однако никогда не расспрашивает — он дождется случая, когда тот будет готов рассказать все сам.

— Мне тут птичка напела, что недалеко отсюда открылся какой-то супер-дупер бар с клевой винной картой, — начинает свою шарманку Венти, на которую Кадзуха всегда ведется, хоть и цокает языком — без толики раздражения, по-доброму, в духе "а я знал, что так будет, я все знал". — Как ты на это смотришь?

— Иногда твой алкоголизм— тяга к дегустации, да… — Венти засовывает руки в карманы широких, нынче модных, оклеенных яркими нашивками, облепленных значками с персонажами игр и аниме и цепями-булавками-блестяшками джинс на низкой талии и закатывает глаза, не прекращая усмехаться. — Она меня напрягает.

— А мне забавно от факта, что ты не умеешь пить, но при этом всегда соглашаешься идти со мной в бар, — Барбатос берет Кадзуху под локоть и водит в воздухе свободной рукой. — В конце концов, у нас закончились зачеты, мы… ты… не пил три недели — а это почти месяц! — надо же исправляться, правильно? — Каэдэхара поддакивает, внутреннее смеясь над ним, а Венти задумчиво трет подбородок, придумав что-то еще. — Кстати, как там Сиканоин? Его тоже можно позвать.

Кадзуха, услышав предложение, печально сжимает губы, хотя на них до сих пор играет легкая улыбка, и с грустью смотрит под ноги.

— Ах, Хэйдзо… — он тяжело вздыхает и чувствует, как перед ним пронеслась хорошая, но уже упущенная возможность. — У него исследовательская недоделана… А ты знаешь, как он вливается в весь этот процесс. Он очень занят, поэтому вряд ли сможет.

Венти наблюдает за Кадзухой, часто моргает пышными веерами ресниц и улыбается хитрее, чем обычно — как, так скажем, в особых случаях. Каэдэхара, отчасти ушедший в свои мысли, не замечает этого. Тот пожимает плечами, заводит руки за голову и подначивает:

— Значит, напьемся вдвоем! Меня полностью устраивает такой расклад. Кстати, мы пришли.

Они останавливаются, и Кадзуха поднимает глаза на яркую вывеску бара под названием "Энко¹". Пройдя внутрь, он и Венти легко находят тихий уголок с небольшим столом на двоих. Барбатос отлучается к стойке, чтоб заказать себе вина с мудреным красивым названием и сакэ для Каэдэхары — начистоту говоря, ничего кроме сакэ из алкоголя он не воспринимает.

По возвращении Венти, как истинный сомелье, принюхивается к бокалу, слегка волнует в нем напиток, только потом отпивает, а дальше, словно молния, разражается длинным рассказом о том, как ему когда-то кто-то посоветовал попробовать это вино. Невзирая на тягу выпить, Барбатос не пьет что попало (если это не посиделки во дворе, разумеется), и ему редко когда действительно нравилось то, что он пил. Однако сегодня, видимо, — по всем фронтам особенный день.

Кадзуха старается внимательно слушать Венти, иногда подшучивает или складывает какую-либо рифму, которую тот "возьмет на заметку", чтобы использовать в будущей песне, но это не помогает избавиться от слегка тлеющей на закромах сознания мысли, посвященной Хэйдзо. 

Его уже который день разрывает от желания увидеть его, провести время, поговорить по душам или посидеть в тишине — что угодно, лишь бы Сиканоин был рядом, положил голову на плечо или вообще лег на его колени, расслабленно прикрыв глаза, подтрунивал Венти и шептал шутки над тем на ухо. Кадзухо думает обо всем этом и не понимает, отчего именно краснеет — от сакэ или смущения, испытываемого в каждый подобный момент.

— Ты что, уже напился? — спрашивает Венти, и его голос слышится так, словно тот сидит за стеной, хотя он тут, буквально напротив. Кадзуха трет лицо ладонями и мотает головой. Когда он неразборчиво что-то мычит, Венти вздыхает, произносит в шутку "ай-яй-яй" и набирает чей-то номер по своему телефону в ярко-голубом чехле с пушистым брелоком.

Барбатос звонит Хэйдзо, и Кадзуха об этом даже не догадывается.

— Привет, Когоро Акэти², — Венти слышит мелодичный, сдержанный смех на другом конце провода. — Не занят? Хотя без разницы, по такому случаю ты перестанешь быть занятым за мгновение.

— Штормовое предупреждение снова что-то натворил, и мне выпала честь расхлебывать? Ведь кто, если не я, — Хэйдзо вздыхает и становится чуть серьезнее. — Так что произошло-то?

— Да ничего серьезного, просто Кадзуха напился, — Сиканоин выдает краткое обеспокоенное "оу", а губы Венти сами по себе растягиваются в улыбке. Да, этот звонок — бинго. — Я хрен знает, что с ним делать. Забери, пожалуйста, если не сложно.

— Конечно, без проблем, — Венти настолько рад, что отводит телефон на расстояние вытянутой руки и шепотом выдает крайне довольное "yes!" — Вы в "Энко"? Мне дойти, в принципе, минут пять.

— Откуда ты знаешь? — Барбатос напускает удивление в голос. 

— Интуиция, — как и всегда отвечает Хэйдзо, — скоро буду, — шепотом больше самому себе и бросает трубку.

Венти качает головой, думая о том, насколько же эти оба влюбленные и насколько же придурки, и поглядывает на Кадзуху, полностью легшего лицом на стол.

Только он начал сверлить взглядом пепельно-белую макушку, как Каэдэхара, еле шевеля языком, решает подать голос:

— Венти… — он поднимает голову на локте, и Барбатос видит, как затемнена и мутна алая радужка чужих глаз. — Мне очень нравится Хэйдзо.

Тот почти давиться остатками вина, откашливается и шепчет:

— Все-таки додумался… — присвистнув, кладет лицо на кулаки, готовый внимательно слушать романтичные сопли. — Прям-таки нравится?

— Очень… нравится, — Кадзуха неаккуратно наливает себе сакэ, немного проливает на стол и цыкает, недовольный собой. Вытирает капли алкоголя со стола рукавом темной рубашки и залпом выпивает налитое. Венти озадаченно трет лоб не в силах определиться: усложнять ситуацию или уберечь товарища от греха? — Мне очень спокойно и радостно на душе, когда он рядом. Он как… основная составляющая моего баланса, гармонии, вот этих всех штук… 

— Ага, понимаю, — Венти зевает и прикрывает рот ладошкой — что-то такое он и ожидал услышать.

— Но он заебал так сексуально одеваться, — монотонно добавляет Кадзуха и хмурит светлые брови. Венти аж передергивает от неожиданности.

— Как ты сказал? Сексуально?..

— Сексуально, — кивает Каэдэхара и ставит перед лицом сложенные ладони. — Вот эти все вырезы… Хорошо, что он всегда в хакама³, но вот верх… мне иногда кажется, что его… ткань чересчур сжимает, — Кадзуха что-то показывает руками, внимательно смотря на свои пальцы. Перед глазами Венти тут же встает образ Хэйдзо в водолазке или топе.

— Понял, о чем ты… — Барбатос кивает и осторожно делает глоток вина, которое вот-вот закончится. Придется заказывать вторую бутылку. — Еще соски постоянно торчат.

— Вот! Соски! — чересчур громко говорит Кадзуха, а потом зажимает рот руками. Посетители, обернувшись, недопонимают, от кого именно был этот возглас, а Венти лишь приветливо улыбается, машет и желает доброго вечера. Когда все возвращаются к своим кружкам, Каэдэхара откашливается и продолжает: — Так вот, соски… В принципе, Хэйдзо очень самоуверенный, популярный и крутой, но… мне как-то не так, когда все его в таком виде лицезреют… 

— Это ревность, зай, — Венти щелкает пальцами, подзывает официанта и просит принести "добавки". — А, еще ты просто horny.

Кадзуха хочет что-то возразить, но потом отмахивается и снова ложится на стол. Через пару минут в бар врывается Хэйдзо. Он осматривает зал, находит глазами фигуру Венти, переводит взгляд на лежащего Каэдэхару. Тяжело вздохнув, он подходит к их столу и кивает на пострадавшего.

— С ним совсем все плохо?

— Не думаю. Мы только что по душам разговаривали.

Хэйдзо издает неопределённое "м-м" и старается осторожно поднять Кадзуху. Взяв его под руки, он поднимает его со стола и разворачивает, после чего поворачивается к нему спиной и наклоняется так, чтоб можно было залезть на спину.

— Залезай на спину, Кадзуха, — помогает Венти, и Кадзуха дергается всем телом. Не может разлепить глаза, поэтому падает на Сиканоина вслепую. Тот подхватывает его под колени и поднимается.

Венти и Хэйдзо молча кивают друг другу, и второй ретируется.

На свежем воздухе легче, чем в душном помещении, наполненном запахом алкоголя. Хэйдзо идет по достаточно узким, темным и безлюдным улочкам, чтоб Кадзуху не будил и не нервировал лишний шум. Однако это не помогает тому постоянно пребывать в состоянии сна.

— Венти… — бормочет тот в плечо и обнимает Хэйдзо под руками. — Куда ты меня тащишь?

— Домой, конечно же, — Хэйдзо сдувает со лба лезущую в глаза прядь волос. — Ты очень сильно напился, Кадзуха.

— Ах, прости… доставляю проблемы… — Каэдэхара по-особенному сжимает в объятиях, и Сиканоин тихо вздыхает.

— Ничего страшного, правда.

— Это ты так говоришь, — Кадзуха хмыкает, и Хэйдзо приостанавливается. — А Хэйдзо бы также сказал?

— Почему ты думаешь, что нет? — он не понимает, почему тот задает такие странные вопросы, а главное, откуда они вообще растут.

— Но я же люблю его, а он может меня не любить, — слишком четко произнесенные для пьяного человека слова заставляют Хэйдзо потеряться в состоянии шока. Кадзуха делает что? Он может не…? Что? — Хотя я изначально говорил тебе, что он мне просто нравится, я тут подумал и… короче, видимо, нет… не просто…

"Так вот, что разговор по душам, — думает про себя Сиканоин, пытаясь справиться с внезапно появившимся стрессом, — Сучий Барбатос".

— И как давно ты… его любишь? — Хэйдзо решает сохранить личину Венти, пока не узнает достаточно. А у Каэдэхары уж очень развязан язык (благословите архонты сраное сакэ).

— Сложно сказать… — Кадзуха задумчиво мычит, и с каждым его словом сердце Хэйдзо готово выскочить из груди. — Вообще, я всегда… да, всегда любил Хэйдзо. Даже когда мы были знакомы исключительно из-за моих проблем с деканатом… я любил его как хорошего, наверное, самого близкого друга… А потом я его так… — Кадзуха медлит закончить предложение, а Сиканоин тяжело сглатывает. — …Я так его хочу. Я постоянно хочу Хэйдзо, хотя мне даже сложно представить, чтоб мы взяли и поцеловались…

У Хэйдзо дрожат плечи от нервного, немого, не выпущенного из груди смеха. Кадзуха даже поднимает голову, а потом утыкается в затылок, жадно вдыхает запах бордовой копны волос и соскальзывает носом на зашеек. Сиканоину приятно и щекотно одновременно — по телу проходят сильные мурашки.

— Ты смеешься надо мной? Как жестоко, — Каэдэхара шепчет в кожу — Хэйдзо хочется заскулить от ощущения горячего дыхания, но он держится, держится из последних, мать его, сил.

— Нет, просто прохладно, — лжет, и как же глупо лжет. Ему жарко, просто невероятно жарко — будто заблудился средь песчаных барханов какой-то сухой, раскаленной солнцем пустыни. — Знаешь…

— М? — тут же оживляется Кадзуха — постепенно трезвеет, что ли?

— Я думаю, Хэйдзо даже не был бы против поцеловаться с тобой, — Сиканоин пытается подобрать слова, чтоб не звучать совсем уж подозрительно и тупо. — Ты можешь… просто спросить у него, хочет ли он этого. Это несложно.

— Пожалуй, — соглашается Кадзуха, зевает и укладывается удобнее на чужой спине. — Но каждый раз, как я думаю об этом, у меня все внутри как бы дрожит.

— Прекрасно тебя понимаю, — хмыкает Хэйдзо и поднимается по невысокой лестнице к двери своего дома. 

Они заходят в подъезд, доходят до лифта. Хэйдзо вжимает кнопку вызова в стену и заходит в открывшиеся железные двери. Поднимается на седьмой этаж, кое-как достает ключи из кармана, плечом толкает дверь в квартиру и заходит. Не разувшись, относит Кадзуху на диван во второй комнате по типу гостиной — хотя она такая маленькая, что Сиканоину непривычно называть ее "гостиной" — и снимает с него обувь — тяжелые черные ботинки с длинными шнурками и белым минималистичным принтом. Возвращается в прихожую, ставит там их, разувается сам. Трет шею в месте, куда Кадзуха утыкался носом и губами, тяжело вздыхает. Надо собраться с мыслями. Просто собраться.

Он возвращается в гостиную и видит, как озадаченно осматривается Кадзуха — вопреки всему, ему удалось разлепить веки. Когда Каэдэхара замечает Хэйдзо, тот чересчур сильно удивляется.

— Хэйдзо?.. А где Венти?

— Ушел, — пожимает плечами Сиканоин и облокачивается на косяк двери. — Принес тебя и попрощался, сказав о тебе позаботиться. Ты, видно, не расслышал, — ему забавно придумывать легенду на ходу, и он улыбается. — Видно, побоялся нести в общагу и оставлять в одиночестве.

— Ах… — Кадзуха понимающе кивает, укладывается на диване удобнее и сворачивается калачиком, закрывая лицо ладонью. — Если помешали, извини, пожалуйста… Ты ведь занят…

— Не, все в порядке, — Хэйдзо берет плед, укрывает его им, и тот расслабляется, открывая чуть розоватое лицо. Сиканоин умиляется ему и нежно полушепчет: — Сделать тебе чай, или проспишься?

— Спать, — отвечает Каэдэхара и приподнимается на локте. — Только подожди, мне нужно… — икает и отмалчивается, сдерживая еще какой-нибудь некрасивый звук. — Кое-что сделать…

— Да? — Хэйдзо терпеливо ждет несколько секунд, пока чужие руки не оплетают его шею.

Кадзуха накрывает его губы своими, горячими и сладкими из-за сакэ. Он впадает в легкое недоумение, но обнимает в ответ и отвечает, мнет немного губы. Тот разрывает поцелуй, и Хэйдзо чувствует, насколько ему этого мало.

— Ты мне нравишься, Хэйдзо, — Кадзуха нервно сглатывает, и он понимает, что тот послушался его и поступил, как посоветовал псевдо-Барбатос. Сиканоин краснеет тоже, укладывает голову на плече и хлопает по спине ладонью.

— Ты мне тоже нравишься, Кадзуха, — судорожно выдыхает и прижимает того сильнее к себе. — И я очень рад, что это взаимно, и… Кадзуха?..

Каэдэхара сопит — Хэйдзо понимает, что тот заснул, и вздыхает. Не найдя другого варианта, он укладывает его на диване снова, заворачивает в плед и уходит на кухню, чтоб заварить чай покрепче, а потом тоже уснуть.

На следующее утро Кадзуха очень тяжело просыпается. Тело не хочет покидать пусть и не удобную, но все-таки постель, веки чересчур тяжелы, а сознание наслаждается состоянием сна. Тем не менее, он поднимается, часто моргает и впадает в шок. Сначала он не узнает окружающую обстановку, после — понимает, что находится в квартире Хэйдзо. Хочется выругаться, но он лишь сжимает губы и злится сам на себя. Как он, черт его дери, здесь оказался? Где Сиканоин? Чем закончился вчерашний вечер? Ни черта не помнит.

Он поднимается, убирает волосы с лица, распускает хвост. Голова болит, но при этом ощущается наслаждение от полного расслабления и отсутствия давления. Быстро проходит в ванную, где умывается, полоскает рот, освежается. Прикидывает, где может находиться Хэйдзо, и стремительно подходит к балкону.

Сиканоин стоит, наслаждаясь горячим чаем и легким ветерком. Сделав глоток бодрящего напитка, тот разворачивается к Кадзухе и осматривает его с ног до головы.

— Доброе утро, неудавшийся пьяница, — Хэйдзо смешно, Кадзухе — крайне смущающе и конфузно. Чувствуя жар на ушах, он прочищает горло и отвечает:

— Доброго… Ничего, если я занял… пространство? — любое слово дается с трудом. Голос хрипит от внезапного напряжения связок почти сразу после сна.

Сиканоин облизывает губы и вопросительно смотрит на него.

— Ты для меня всегда желанный гость, — Хэйдзо пожимает плечами и, чтоб сильнее убедить друга, отрицательно мотает головой. — В конце концов, я давно искал повод отвлечься от сраной исследовательской, — тот устало вздыхает, ругаясь под нос. — А тут Венти звонит — я так обрадовался, честно. Но за тебя ужасно запереживал, когда узнал, в чем проблема, — Кадзуха вздрагивает, и Сиканоин, достаточное время посверлив темную гладь чая взглядом, краем глаза смотрит на него. — …Ты не помнишь, что говорил вчера?.. — боязливо задает вопрос тот. Каэдэхара лихорадочно пытается вспомнить, а поняв, что Хэйдзо имеет в виду, чувствует пожирающую изнутри вину.

— Я… — Кадзуха кривится от испытанного сожаления. — Это было неуместно, наверное… Мне так жаль, боже…

— …Поцелуй тоже не помнишь? — в спину как будто врезается тысяча игл. Кадзуха хочет убежать, и он почти это делает. Отступив назад, он разворачивается и бормочет практически себе под нос:

— Я пойду, прости…

— Нет, стой! — Хэйдзо хватает его за руку свободной ладонью, почти проливая чай. 

Выйдя с ним на кухню, ставит чашку на стол, освободившейся рукой берется за вторую Каэдэхары. Они смотрят друг на друга, и тот, наконец, объясняет:

— Это я нес тебя из бара к себе домой, — Кадзуха раскрывает глаза шире, но внимательно слушает. — И это я посоветовал тебе поцеловать меня, потому что… я тоже это чувствую и хочу, — Хэйдзо притягивает к себе, обнимает талию и говорит уже на ухо. — Я тоже тебя люблю, Кадзуха. Мне плевать, что ты признался мне в чувствах по пьяни, я все равно очень ценю это, — уткнувшись в сгиб шеи, Сиканоин тяжело вздыхает и сжимает его в объятиях сильнее. — Ты такой милый.

Кадзуха не знает, что сказать. Он только обнимает Хэйдзо в ответ, гладит по плечам, спине и пояснице. Целует волосы, и тот поднимает голову, чтоб врезаться своими губами в его. Они целуются, кратко и невинно, однако этот поцелуй становится страстным — языки сплетаются, и Кадзуха хватается за чужую футболку, соблазнительно мыча.

Сиканоин усаживает его на стол, устраивается между ног, берется за ягодицы и мнет их пальцами. Каэдэхара отвечает на каждое прикосновение глухим стоном в рот, послушно ложится, когда Хэйдзо опускает его и нависает над ним. Разорвав поцелуй, они пытаются отдышаться и осознать, что между ними (наконец-то) происходит.

— Ты говорил, что хочешь меня, — шепчет Хэйдзо, и Кадзуха смущается и очень ярко краснеет. Тот хмыкает и прикусывает мочку уха. — Как ты меня хочешь, Кадзуха?

— …Что я еще тебе наговорил?.. — все же отвечает он и сглатывает вязкую слюну. 

Хэйдзо усмехается, облизывает за ухом, верткими и тонкими пальцами начинает расстегивать чужую рубашку.

— Что очень долго любил меня и хочешь постоянно целоваться со мной, — зацеловывает лицо: чмокает лоб, щеки, нос, уголки губ и останавливается на подбородке.

Кадзуха, держась за его плечи, сжимает их пальцами вместе с зубами.

— Действительно так сказал?

— Нет, я приукрасил. Но суть та же, — он отстраняется, стягивает с того рубашку, осматривает голое тело. 

Кожа Каэдэхары молочная, мягкая и нежная-нежная. Сиканоин охает и с трепетом касается пальцами живота, отчего вздрагивают и пытаются уйти от столь смущающего контакта. Хэйдзо послушно убирает руку и стягивает с себя футболку, чтоб положить чужие ладони на свою освобожденную от одежды грудь.

— Ты можешь трогать меня, где хочешь, и не бояться, что мне не понравится, — говорит он, и Каэдэхара прижимает ладони смелее. Тот обводит розовые соски, затвердевшие от возбуждения, и сверху не сдерживают шумный вздох.

Кадзуха притягивает к себе, обхватывает талию руками, а языком проходится по ореолу одного из сосков. Когда он берет его в рот, посасывая и поднимая глаза, Сиканоин размыкает губы, рвано дышит через рот и массирует кожу головы Каэдэхары, пропуская пепел волос сквозь пальцы. 

— Я-я не думал, что ты так умеешь, — как на последнем издыхании шепчет Хэйдзо. Кадзуха освобождает его сосок от жара своего рта и нежности губ, целует ключицу, а руками скользит то вверх, то вниз по спине. — Такое ощущение, будто у тебя опыт.

— Нет, я… — Каэдэхара смущенно откашливается, не зная, как сказать. — У меня еще не было…

— Вообще? — тот берет лицо в ладони и гладит большими пальцами щеки. — Даже с девушками?

Кадзуха кивает, а Хэйдзо досадливо цыкает. Он вопросительно и боязливо смотрит на него, и Сиканоин успокаивает поглаживаниями шеи.

— Это не плохо, просто я хотел… прям тут, — тот указывает на край стола и стучит по нему двумя пальцами. Каэдэхара мычит, но на самом деле испытывает смешанные чувства. — Но если ты девственник, лучше пойти на кровать.

— Но я не против здесь, — Хэйдзо озадаченно трет подбородок.

— Уверен? Тебя же еще растягивать надо. Да и на ногах удержаться, мне кажется, тебе будет сложно.

— Не думаю, что это так тяжело. Я справлюсь.

Кадзуха пожимает плечами, а Сиканоин прыскает от смеха, направляясь в спальню.

— Ну да, издеваться над тобой я точно не планирую. Подожди, я принесу, что необходимо.

Кадзуха улыбается и кивает, но как только Хэйдзо скрывается из виду, погружается в тревожное состояние. Кончики пальцев дрожат — он не знает, как морально подготовить себя к тому факту, что он и Сиканоин Хэйдзо собираются заниматься сексом, только-только признавшись друг другу в чувствах

Каэдэхара — в какой-то степени романтик, но при этом нельзя отрицать, что ему нравится идея соития с любимым человеком. Для Кадзухи нормально его хотеть, однако он может терпеть, если то потребуется. Для него уже прелестно, если можно просто находиться рядом, вызывая своим присутствием положительные эмоции, оставляя приятные воспоминания. Для него нет смысла сразу прыгать в койку — в конце концов, есть много других занимательных занятий, которые могут поднять настроение любовникам — главное искать.

С Сиканоином Хэйдзо у Каэдэхары Кадзухи просто пиздец какие серьезные проблемы. Да, он может терпеть, и если бы не этот случай неудачного вечера в компании Штормового Предупреждения и выпивки, промолчал бы еще как минимум год. Да, он может принять отказ — это выбор любимого, самого дорогого тебе человека, как можно не? И да, он готов просто следовать за ним верным щенком, ведь тогда он будет рядом и приносить пользу!

Но еб вашу Селестию, которая посылает ему по пачке мокрых снов с участием Сиканоина Хэйдзо на ночь. Разлить бы его чертовы духи, у которых первая нотка — что-то древесное, далекое и знакомое одновременно (может, потому, что он заказал их из Сумеру?), которые разносятся по всей аудитории и заставляют каждый раз оборачиваться, засматриваться и впадать в прострацию. В конце концов, у монаха инадзумского университета, про которого нет ни одного слуха постельного характера, просто устала рабочая рука.

Каэдэхара Кадзуха ненавидит привычку Сиканоина Хэйдзо носить облегающее — это слишком вызывающе и чересчур сильно очерчивает соски (голова начинает потихоньку болеть — что-то проясняется со вчера — он уже об этом говорил, что ли?); ненавидит его привычку оголять торс; на физкультуре, во время дружеских посиделок, просто в жару — Хэйдзо, палец ему в рот не клади, снимет с себя верхнюю одежду к черту и будет светить грудью, не чувствуя никакого дискомфорта. Это нормально, но он делает это слишком часто, слишком свободно, просто слишком. А обычно он и Кадзуха сидят рядом, и очень сложно не вызывать подозрений, заметно пялясь.

Но когда у Кадзухи нарисовалась огромная проблема в виде собственных резких и чересчур свободных высказываний в сторону политики Райден Сегун, которые дошли до ушей деканата, Хэйдзо, назначенный ответственным за дисциплинарный порядок в стенах университета — следящий, чтоб не курили в коридорах и прям под окнами, не мусорили, не говорили, что не надо и проч. — до самого конца тянул с разбирательством, да так затянул, что из-за внутреннего переворота политика в стране смягчилась, а с ней — дисциплинарные нормы университета, и Кадзуху не имели права ни в чем обвинять. Тогда Хэйдзо сказал ему, что не ждет благодарностей, однако хотел бы стать другом. В чем-то похожие по духу, они отлично спелись.

И допелись до того, что сейчас у Каэдэхары стоит на Сиканоина, а у того — на него, и они только десять минут назад узнали, что это имеет место быть даже не первый месяц.

Кадзуха задерживает дыхание и скользит ладонями по голой груди. Обласкивает свои и без того готовые соски, оглаживает живот, что вызывает бурю внутри и подобное ощущение на коже. Пальцами поддевает край брюк. Ему нравится, как выпирают тазовые косточки, поэтому он оглаживает-сжимает их подушечками пальцев, постепенно переходит к лобку.

Волосы на нем редкие. Такие же, как и на голове, светлые, и все же, ощущение их присутствия заставляет его смутиться, задать пару риторический вопросов: а не будет ли Хэйдзо против них? Не смущают? Не вызывают отвращения? Или он нащупывает их, но сделает вид, что не заметил, и не будет делать акцент? Каэдэхара дотрагивается до основания стоящего члена — главный источник жара его тела находиться прямо здесь, под пальцами. Тяжело выдохнув, он медленно стягивает с себя брюки, и пенис, касаясь головкой края ткани, свободно встает, истекая смазкой.

Головка мокрая, ствол — сухой до боли. Кадзуха проводит пальцем по уретре, постепенно размазывает предъякулят по всему члену. Берет пальцы в рот, собирает слюну. Тоненькая мокрая нить тянется от губ до пальцев, которыми он натирает член. Становится влажным, а оттого его более приятно касаться.

Кадзуха делал это бесчисленное количество раз — мастурбировал на Сиканоина Хэйдзо, заставляющего его и течь, и стонать в голос, и выгибаться так, как никогда не думал. Каждый вечер превращается в поклонение его имени. Он шепчет его, пока надрачивает себе, и представляет, как член Сиканоина глубоко входит в его анус, полностью принимающий и дико сжимающий. В фантазиях Хэйдзо всегда кончает в Каэдэхару, и он, как наяву, чувствует жар его спермы, разливающейся внутри, ласкающей стенки своей мягкой консистенцией. И даже когда кончит, Хэйдзо продолжит двигаться в нем, потому что не спадает стояк, а Кадзуха не излился себе на живот или ему в рот — а ему нравится представлять, как Хэйдзо обхватывает розовую головку губами, жадно и издевательски ласкает ее языком, а потом сглатывает семя, прося еще больше, вставляя член по новой и трахая, пока Кадзуха не потеряет сознание.

В голове мутно, будто он снова пьян. Кадзуха медленно водит по своему члену рукой и тихо скулит, и останавливается он только тогда, когда возвращается Хэйдзо — с лубрикантом и презервативами в руках.

— Настолько невыносимый стояк? — усмехается Сиканоин, кладет нужные вещи возле Каэдэхары и стягивает к низу бедер и штаны, и трусы. Его пенис тоже стоит и слегка подрагивает из-за отсутствия чувственных касаний хозяина и ощущения горячих стенок внутренностей Кадзухи.

Хэйдзо пристраивается между ног Кадзухи. Выдавив на пальцы смазку, тот слегка растирает ее между пальцев и давит первой фалангой на вход. Кадзуха стонет, раздвигая ноги.

— Если будет больно — говори. Хорошо? — Каэдэхара смотрит в глаза мутной красной радужкой и улыбается, кивая. Ему, как ничто иное, приятна эта забота.

Палец проскальзывает глубже, и Кадзуха чувствует дискомфорт. Не то чтобы больно, но какое-то напряжение присутствует, и оно настолько ощутимо, что он весь напрягается и сжимает пальцы на ногах. Хэйдзо прижимается к нему, придерживает за бедро, целует щеку и шепчет:

— Расслабься, иначе будет тяжелее.

Легко сказать. Кадзуха глотает ртом воздух, замирает, однако расслабляется. Мышцы пропускают палец дальше. Так помалу он полностью оказывается внутри, и Хэйдзо водит кончиком вокруг, стараясь растянуть. Каэдэхара наблюдает за ним, и его поражает, насколько у Сиканоина сосредоточенное лицо. Тот то и дело сжимает губы, облизывает их, хмурит брови. 

— Тебе тоже надо хоть немного расслабиться, — Хэйдзо мычит, кивает и ложится на плечо. Взглядом скользит по голому Кадзухе, прямо до того места, где их члены касаются друг друга. Отпускает рукой его бедро и берет в ладонь оба, нежно и медленно по ним водит. Кадзуха простанывает, вскидывает голову к потолку. В момент, когда его анус совсем смягчается, Хэйдзо вводит второй палец и начинает двигаться. — Я ведь… не хрустальный… ах…

Каэдэхара наклоняется к нему, берет за волосы и, подняв чужую голову, целует губы. Свободной рукой гладит ту, что ласкает члены, от плеча переходит к груди и сжимает соски. Сиканоин возбужденно вздыхает и нетерпеливо вводит и вытаскивает пальцы из Кадзухи быстрее, отвечает на поцелуй, облизывая чужие губы.

— Я хочу в тебя войти, — выдыхает на них, и Кадзуха обнимает его за шею, прижимаясь изо всех сил. — Будет легче, если ты развернешься, но…

— Я хочу видеть твое лицо, — Кадзуха снова переживает и обхватывает того еще и ногами. — Можно?

— Да, можно, — тут же отвечает Хэйдзо, целует его в висок. — Все, что захочешь, — вытаскивает пальцы, открывает зубами упаковку презерватива и надевает на член. Тот также берет лубрикант, выдавливает еще смазки, обмазывается им и, уложив Кадзуху на стол, пристраивается ко входу. Сиканоин придерживает чужие колени, чтоб не сдвигались, и издевательски водит головкой вокруг. — Уверен, что могу войти?

Кадзуха активно кивает, сжимая свои же руки над головой.

— Я очень этого ждал.

Хэйдзо шепчет "я тоже" и постепенно вводит член. Кадзуха выгибается в спине и сдержанно стонет. Пенис оказывается больше пальцев, а из-за того требуется еще немного усилий и времени, чтоб достаточно открыться и привыкнуть к размеру. Каэдэхара царапает поверхность стола ногтями и жмурится.

— Почти полностью вошел, — Хэйдзо тяжело дышит — его как будто обгладывает внутренний жар, который и покидать не хочется. — Умница.

Тот начинает двигаться, и у Кадзухи из глаз летят искры. Странно приятные ощущения захватывают все тело, и с каждой минутой ему начинает не хватать этого, становится мало. Он закатывает глаза и всем существом сосредотачивается на том, что Хэйдзо внутри него, пальцами жадно сжимает бедра, а губами ласкает грудь, ключицы и шею. Сиканоин нежен и не спешит грубо брать Каэдэхару, пока тот не начинает самостоятельно пытаться больше насадиться на член. Он виляет бедрами, елозит по столу, даже пытается приподняться на локтях. Хэйдзо хмыкает, пригвоздив чужие плечи к столу ладонями, и полностью выходит из Кадзухи. Он стонет и поскуливает, перестав чувствовать заполненность.

— Тебе мало, Кадзуха? — Хэйдзо наклоняется к уху, облизывает хрящ. Ему отвечают смущенным кивком. — Если я дам тебе больше, может быть немного больно из-за резких движений.

— Мне все равно, — почти умоляюще, — просто вставь в меня снова и оттрахай. Пожалуйста.

Сиканоин поражается просьбе, но ласково целует нос, отвечает тихим и добрым "хорошо" и снимает Кадзуху со стола. Он, не понимая, встает на ноги и действует, как ему велит Хэйдзо.

— Просто повернись и обопрись на стол, как тебе будет удобно, — Кадзуха послушно разворачивается, нагибается и опирается локтями, почти ложась на стол животом. — Вот, хорошо…

Хэйдзо проводит членом между ягодиц, и Каэдэхара подается назад — слишком сильно хочет взять его в себя, сжимать при каждом проникновении и нехотя позволять выходить. Сиканоин слегка шлепает его по ягодице и фиксирует сильным сжатием бедер ладонями, а потом резко просовывает член в анус. Кадзуха вскрикивает, выгибается получше кошки и задыхается от собственных вздохов и стонов на каждое движение сзади. Хэйдзо наконец трахает его, не жалея, как он и представлял. Только это лучше, чем фантазия: Сиканоин еще и оцеловывает спину и шепчет, какой он красивый, о том, что ему хорошо в нем, как возбуждающе и красиво он стонет. Кадзуха чуть ли не теряет сознание и вскоре кончает. Хэйдзо придерживает его крепче и заботливее — а то еще упадет без сил — и совершает еще несколько толчков перед тем, как тоже излиться. Тот утыкается носом между лопаток, вдыхает запах молочной кожи и вслушивается в судорожное дыхание Кадзухи.

— Я надеюсь, тебе понравилось, — Хэйдзо выходит из него, стягивает презерватив, полный спермы, откладывает в сторону и поднимает Каэдэхару, чтобы обнять за талию. Он гладит руки, сцепленные на животе, и ложится на плечо с усталостью на лице. — Нужно принять ванну, а потом можно поспать.

— Только если ты будешь носить меня на руках по квартире, — Кадзуха улыбается уголками губ, и Сиканоин, смеясь, целует один из них.

— Ничего, я справлюсь.