Мангетсу яростно размазал конденсат по зеркалу, стирая надпись. Что это еще за фокусы?!

Брат тут точно был не причем, Суигетсу бы намалевал какие-нибудь каракули, и уж точно не стал бы писать на зеркале такую фразу. Это послание было оставлено для него, кто-то подслушал их разговор с Джинином на веранде.

Кисаме решил, таким образом, с ним пообщаться, намекнуть, что ему известно больше, чем он говорит?.. Он ведь находился здесь всю ночь, ему ничего не мешало выкинуть такой фортель. Мангетсу выдохнул, гася раздражение, набросил на плечи юкату. Это же так по-детски, так глупо! Это совершенно на него не похоже. Он бы объяснился с ним с глазу на глаз, да и что особенного было в том разговоре, чтобы к нему цепляться?..

Он прошел на кухню, его обдало теплом от растопленной печи. На плите кипела вода, Суигетсу, вытащил несколько длинных соломинок лапши из пакета, и строил из нее на столе «лесенку».

— Кисаме говорил что-нибудь, когда уходил? — спросил он у брата.

— Угу, — Суигетсу кивнул. — Что в ванной плохие трубы, их надо менять, — он собрал со стола лапшу, и бросил ее в кастрюлю. Мангетсу нахмурился. — Ты так ругался из-за засора, что разбудил нас! — добавил он с укором.

Разбудил?..

Мангетсу удивленно вскинул брови. Он не помнил, чтобы вообще вставал ночью, и того, что мог ворчать из-за засора — тоже. Что, черт возьми, происходит?!

Он задумчиво поскреб ногтями щеку. Он был таким уставшим, что в памяти могло и не отложиться, как он поднимался ночью. Наверняка приспичило пить, утром во рту была настоящая пустыня.

Значит… он поднялся, прошел в ванную, где стал бубнить из-за труб… и написал на зеркале последние слова Джинина?

Но это же бред, зачем ему это делать, какой смысл?!

Он взглянул на брата, тот задумчиво смотрел в окно, на проходящих по улице людей. Суигетсу не стал бы врать, да и зачем ему такое придумывать?..

…Возможны нарушения координации движений и работы мозга: потеря памяти, нарушение суха и зрения, галлюцинации…

Мангетсу вспомнил слова врача, перечислявшие ему возможные последствия укуса мурены. Может… это они и есть? Галлюцинации и провалы в памяти на фоне напряжения скопившегося за последние дни, и травы, которой он выкурил?..

Меня зовут Мангетсу Хозуки. Я родился пятнадцатого февраля. Мне двадцать лет. Я шиноби Киригакуре. Я прошел все ступени от генина до джонина. Я мастер кендзюцу…

Он вышагивал по кухне в зад-перед, повторяя про себя факты из своей биографии, убеждаясь, что он помнит самые важные, фундаментальные вещи.

Моего брата зовут Суигетсу Хозуки. Он родился восемнадцатого февраля. После его появления на свет, прибрежье поглотило цунами. Ему шесть лет. Он поступает в академию ниндзя в этом году…

Растерянный взгляд брата заставил Мангетсу усесться за стол. Он забыл какие-то отдельные, недавние события, но все остальное он помнил хорошо. Нет ничего страшного в том, что он не помнил того, как вставал ночью. Он был слишком уставшим, чтобы фиксировать в памяти свои передвижения по дому.

А надпись… Наверняка, он сам же ее и написал тогда, вопрос со смертью Джина был все еще не решен, и его это по-прежнему беспокоило. Да, это странно, но после того, как они нашли Джинина мертвым на кухне, все последующие дни стали странными.

От всех этих утренних открытий захотелось курить, но Мангетсу придвинул к себе тарелку, сдерживая этот порыв. Пока все не уляжется, лучше воздержаться от кирийского чая, и ходить с ясной головой. Ему больше не нужны сюрпризы.

***

Отказаться от кирийского чая в голове было гораздо проще, чем на деле. Старая мыльница, набитая травой, хранящаяся на полках в ванной так и манила, звала к себе, чтобы немного расслабиться и успокоить расшалившиеся нервы.

Мангетсу прятался от нее на крыше, потом во дворе, на пляже, затем и на рынке — он с братом пошел за покупками.

Хоть было еще и тепло, но лето официально закончилось. Завтра начнутся занятия в академии, и он спешно докупал Суигетсу необходимое.

Несколько комплектов одежды, свитки, книги, чернила… Его жалование за последнюю миссию быстро разлетелось и осело в кошельках местных торговцев. А ведь он еще не вернул Кисаме тот долг.

Мангетсу тихо вздохнул — он хотел покончить с этим как можно быстрее, но из-за этих расходов он будет должником дольше, чем рассчитывал.

Кисаме, конечно, говорил, что он мог ему ничего не возвращать, но это было делом принципа.

Снова захотелось курить, Мангетсу стиснул зубы. Кисаме сказал, что у него зависимость, и он был обязан доказать, прежде всего себе, что контролирует ситуацию, и у наркотиков над ним нет власти.

К вечеру он был уже не так уверен в своих силах, но все же сумел противостоять соблазну, и не притронулся к своей заначке.

От всей этой суеты Мангетсу забыл об утреннем происшествии. Они легли спать, завтра их ожидал ранний подъем. С приветственной речью к первогодкам обратиться сам Мизукаге, и Мангетсу был просто обязан присутствовать, и проводить брата на его первый учебный день.

***

— Братец, проснись! — Суигетсу сидел возле него на футоне и тряс за плечо.

— Что случилось? — Мангетсу разлепил сонные глаза.

За окном непроглядная темень, была глубокая ночь. На полу, возле постели стояла зажжённая свеча. Суигетсу сидел и испуганно озирался по сторонам.

— К нам в дом кто-то залез! — сообщил он громким шепотом. — Тут был какой-то дядька! Он вон там стоял! — Суигетсу показал на темный дверной проем, ведущий в коридор.

— «Какой-то дядька»?

Мангетсу прислушался: было тихо, только учащенное дыхание брата нарушало тишину. Никакой посторонней чакры он не ощущал. Водяной клон, перетекший на кухню и обратно, подтвердил, что в доме были только они двое.

— Нет там никого, тебе приснилось, — Мангетсу устало опустился на подушку, и закрыл глаза.

— Но я видел! — не унимался брат. — Честное слово, видел! Вон там он был, весь в черном…

— Суигетсу, хватит, — прозевал он. — Это был сон. Завтра важный день, ложись спать.

— Я не спал, когда его увидел! Это наяву, по-настоящему было!

— Там никого нет, — по слогам проговорил Мангетсу. — Тебе померещилось в темноте, так бывает.

— Но…

— Ложись спать, или не мешай спать мне, — отрезал Мангетсу, поворачиваясь к нему спиной, устав спорить. Суигетсу больше не бестолковая лялька, которую можно успокоить игрушкой или взяв на руки. Но тратить время на выдуманные страхи он не собирался. Брат должен перерасти это.

Суигетсу посидел несколько минут возле него, потом вздохнул, и потушил свечу.

— И все-таки, — пробормотал он шепотом, забираясь к Мангетсу под одеяло, — там что-то было…

— Это был сон, — в который раз повторил Мангетсу, прижимаясь губами к светлой макушке брата.

Он снова проваливался в забытье, и находился между сном и явью. Подвижные тени на стенах отхлынули и растворились в тот момент, когда Мангетсу закрыл глаза.

***

Утро было холодным и суетливым. Они встали позже, чем рассчитывали, бегали по комнатам, собираясь, завтракая на ходу. Мангетсу отправил брата чистить зубы, а сам залил водой грязные тарелки в раковине на кухне — мыть их было уже некогда.

Пришлось пробежать пару кварталов, но в академию они прибыли вовремя.

Мангетсу стоял в стороне, в шеренге с остальными родителями, слушая напутствие Мизукаге и приветствия остальных учителей. Глядя на развивающуюся, на ветру накидку Ягуры, и светлую макушку брата в толпе детей, он думал, что на его месте должны были стоять мать и отец. Он впервые, со дня рождения брата, остро почувствовал, как сильно ему их не хватало. Наверняка, воспитывая Суигетсу, он многое делал неправильно. Ему не у кого было просить совета, никто не мог указать ему на ошибки. А самого себя как следует, не пожуришь…

С приветствиями вскоре было покончено, и все ученики стали расходиться по классам. Когда брат исчез внутри здания, Мангетсу хотел пойти на пляж, чтобы насладиться долгожданным покоем и одиночеством. На целый день он предоставлен самому себе! Можно спокойно отдыхать и не дергаться, переживая, что Суигетсу опять что-нибудь выкинет по глупости или от скуки.

Туман плотной пеленой опускался на деревню, начал накрапывать дождь. На пляже будут волны и ветрено, поэтому, Мангетсу решил вернуться домой. Едва он ступил за порог, как начался настоящий ливень. Как удачно он обернулся! Радуясь этой мелочи и долгожданной свободе, он стянул с себя влажную одежду и с блаженством опустился в ванную, до краев наполненную теплой водой.

После недолгой борьбы с самим собой, достал спрятанную между стеной и полкой мыльницу, и скрутил косяк. Сегодня — можно расслабиться, он заслужил это!

Он сделал сигарету не слишком крепкой, чтобы к возвращению брата точно отойти. А еще, он хотел попробовать вспомнить тот вечер в гостевом доме перед смертью Джинина. И для этого нужно было пребывать в том состоянии, в котором он находился тогда.

Мангетсу затянулся в последний раз, выдохнув дым к потолку. Выбросил окурок, устроил голову на бортике ванной, глядя, как луч дневного света, льющийся из небольшого прямоугольного окошка постепенно «оживает», становится плотнее и толще, и постепенно приближается к нему…

Обожаешь его?

Где ты был?!

Обожаешь его?..

Где ты был?!..

Голоса слились в неразборчивый гул, Мангетсу почувствовал, что его тело становится легким и невесомым и луч света полностью поглощает его, делая своей частью.

Гостевой дом наполнен запахами и звуками. Перемешавшиеся запахи еды и табака, висели в воздухе. Он глубоко вдыхает свежий воздух, облокачивается на перила веранды, глядя на компанию в саду. Смеющиеся Амеюри, Джинпачи и Кушимару валяются на траве под деревом. В их глазах сияют звезды, прямо здесь и сейчас они были счастливы.

Забуза сидит у пруда неподвижно, и похож на статую. Он погружен в себя, будто в темную воду, в которую смотрит.

— Обожаешь его?

Джинин подходит к нему с этим вопросом. В бороде застряли крошки от еды, от него пахнет выпивкой. От него исходит смутная угроза, и он исчезает с веранды, недослушав то, о чем он ему говорил.

— Посмотрел бы ты на себя со стороны, — Кисаме недовольно цокает языком. Он подходит, хватает его за бока, и закидывает себе на плечо, как мешок с поклажей.

Он смотрит, как ступеньки мелькают перед глазами, как они меняются на дощатый, поцарапанный пол, с которого давно слезла краска.

Пальцы Кисаме скользят по его лицу, в его голосе осуждение, и Мангетсу с ним не согласен.

— Уйди.

Шорохи седзе, и Кисаме больше нет в его комнате. На узком балконе приятный ветерок треплет волосы. Небо кажется таким низким, что можно дотянуться и потрогать звезды. И ему не хочется уже ничего, кроме как лежать, и смотреть вверх, в чернильное небо, на котором рассыпались светящиеся искры. Ему больше не нужен Забуза, не нужен тот пруд, только бесконечное, темное пространство над головой, где мерцают огоньки небесных удильщиков.

— Эй, Хозуки! — седзе в его комнате с грохотом отодвигается. — Ты где?

Не дождавшись ответа, гость уходит, и на смену ему всех уже зовет Забуза:

— Эй! Вы, все! Просыпайтесь, живо!

У него затекло все тело, он спал, неудобно прислонив голову к одной из стенок балкона. Ветер набросал на него пожелтевших, увядших листьев, принесенных с улицы. Они запутались в волосах, и бинтах, обмотанных вокруг шеи. Он растворяется, чтобы по балкам и перекрытиям спуститься вниз, на первый этаж.

Но перемещается не на нижний уровень гостевого дома, а к себе в квартиру.

Вокруг темно, он, нетвердой походкой идет в сторону ванной и санузла. Глотку дерет и щиплет, если он сейчас же не напьется воды, то…

Краны хрипят, вода в трубах булькает, словно издеваясь, но не льется в сложенные пригоршней ладони.

— Твою ж мать! — он с размаху бьет в стену рядом с кранами. — Гребаные трубы!

Он зол, выходит на кухню, громко хлопая дверью. Вода из крана на мойке льется тонкой струйкой, но это все же лучше, чем ничего. Он жадно пьет, до тех пор, пока вода не прекращает течь — трубы отдали ему всю воду, которая была в них до образования засора.

Этого мало, но достаточно, чтобы утолить удушливую жажду, схватившую его за горло.

— Суигетсу, иди спать, — говорит он, заметив неясный силуэт, прошмыгнувший в санузел.

Сам он проходит в комнату, едва не спотыкаясь о ноги Кисаме, спящего на футоне. Он удивленно смотрит на него, не понимая, что этот человек делает в его доме?.. Суигетсу спит рядом, обнимая его за шею, будто показывая, что его присутствие здесь — само собой разумеющееся.

Мангетсу опускается на футон, решив не будить их, и выяснить все утром. Он слишком устал, и измотан своим сражением с водопроводом, это может подождать. Но вместо мягкости подушки его лицо погружается в воду.

Он снова плавает в море, на поверхности которого горит масляная пленка. Рядом с ним Кисаме, который притягивает его к себе и жадно целует. Он насаживает его на себя, и они сливаются в экстазе посреди обломков судов, трупов шиноби, проплывающих мимо них вместе с рыбами и водорослями. Кисаме шарит губами по его шее, и постепенно всплывает к поверхности, на которой все еще бушует пламя.

— Нет, не делай этого! Мы сгорим! Сгорим!

Кисаме его не слышит, полностью поглощенный его телом и удовлетворением своих потребностей. Они выныривают на поверхность, жар окутывает их, и отступает.

Теперь он на поле боя, усеянного воронками от взрывов. Серые тени — силуэты товарищей. Мангетсу смотрит на длинную полосу кусков мяса, словно гигантскую груду кровавой рвоты, среди которой валяются немногие еще узнаваемые части тела. В конце этой кровавой цепочки лежит труп Джинина, лицо которого представляло сплошную розовую массу с распахнутым в немом отчаянии отверстием рта.

Неожиданно, его голова повернулась, и пустые глазницы, как черные кратеры воззрились на него. Нижняя челюсть зашевелилась, произнося извилистым, змеиным шепотом:

— Обожаешь его?

Он дернулся и широко распахнул глаза. Тело покрылось гусиной кожей, он сполз вниз и наглотался мыльной воды.

Во рту он до сих пор чувствовал вкус языка Кисаме, а каменный стояк между ног свидетельствовал о том, что он пережил очень яркий, насыщенный сон.

Мангетсу сжал кулак, и поднес его к лицу, рассматривая, тонкие царапаны на костяшках. Перевел взгляд на стену возле водопроводных кранов — там была сеточка трещин.

Он просыпался ночью, и приходил сюда, чтобы напиться. Бранился из-за труб, а потом вернулся в постель. Он вспомнил это.

Но надпись на зеркале он не оставлял.

А еще та ночь в гостевом доме. Он прогнал Кисаме и заснул прямо на балконе, под звездами. Амеюри не проходила в комнату, поэтому, и не увидела его.

Внутри у него будто что-то разжалось, Мангетсу испытывал облегчение.

Он — не убийца Джинина.

Но кто же тогда…

Неожиданно водоворот мыслей схлынул, и на поверхности осталась лишь одна. Мангетсу выпрямился и прислушался.

За дверью кто-то ходил.

— Суигетсу? — позвал он. Вода в ванной давно остыла, он пробыл в отключке больше часа. Неужели брат так рано вернулся? — Что случилось? — никакого ответа. — Зайди ко мне!

Подождав с минуту, Мангетсу раздраженно обмотал полотенце вокруг бедер и вышел из ванной. В доме было тихо и пусто. Он заглянул в спальню: не заправленные футоны, разбросанные вещи, все было в таком виде, в котором они их оставили с утра. Неестественная тишина давила, от нее будто заложило уши. Он не слышал привычный шум с улицы или у соседей.

— Развейся! — печати против гендзюцу не сработали, потому, что никакого гендзюцу на нем никто не использовал.

Тут было… что-то другое.

Он почувствовал рядом с собой движение воздуха, будто кто-то прошел мимо него. Мангетсу обернулся, но рядом никого не было. Какого черта?!

Неожиданно что-то застучало, защелкало. Пульс участился, когда он услышал в тишине свое имя:

— Мангетсу… Мангетсу…

Голос был тихим, вкрадчивым. Мангетсу бросился на кухню, туда, откуда доносились звуки.

Грязная посуда в раковине, крошки на полу, и никакого постороннего присутствия. На столе были разбросаны деревянные фигурки животных — игрушки брата. Мангетсу отчетливо помнил, что Суигетсу не приносил их сюда. Если бы он вздумал играть с ними за завтраком, когда они и без того опаздывали, он бы ему точно всыпал.

Как они здесь оказались?..

Тихий шелест, тряпка для посуды шлепнулась о затылок, и упала у его ног. Мангетсу повернулся, собирая на пальцах воду, чтобы убить шутника, и покончить с этим, но никого рядом не было.

Он почувствовал, как волосы у него на загривке встают дыбом, услышав знакомый стук. Деревянные фигурки за его спиной перемещались по столешнице, кто-то переставлял их. Он повернулся к столу: так и есть, кто-то составил из фигурок ровную окружность.

И в центре этой окружности лежала вырезанная из дерева акула.

Он подошел к столу, глядя на эту странную композицию, и кто-то прошептал ему на ухо:

— Ты скоро умрешь, Мангетсу.

Он вскинулся, сжал кулаки, заняв стойку. Нужно действовать быстро, призвать свой меч, и…

В оконном стекле он видел смутное отражение: себя, стоящего обнаженным на кухне, и неясный силуэт за спиной, постепенно исчезающий в дымке.

— Ты скоро умрешь, Мангетсу, — повторил голос, постепенно затихая. — Я приду за тобой.

Звуки вернулись, на улице кто-то подгонял телегу, запряженную лошадьми, в окно продолжил стучать дождь. Мангетсу смотрел на свое отражение в оконном стекле.

Мокрый и растерянный, он стоял посреди кухни в полотенце, сжав кулаки, готовый дать отпор невидимому противнику. Ему уже доводилось видеть подобное зрелище.

Они застали Амеюри в таком же положении, когда ночевали в одной комнате во время стоянки в рекане.

Мангетсу обессилено прислонился к стене.

Ему нужно с ней поговорить.

***

В резиденции Каге сегодня была суета, и, на удивление, многолюдно. В академии начался учебный год, а вместе с тем, подошел срок сдачи экзамена на джонина. В этом году желающих получить повышение было так много, что пришлось разделить их на два потока.

Кисаме было предложено стать экзаменатором, в одной из контрольных комнат, где будут проходить испытания. Он понимал, что его выбрали не из-за высокого статуса, и не уровня мастерства, а потому, что другие кандидаты на эту роль были заняты на миссиях. Подобное отношение было для него привычным, и, в общем, не удивляло. Он уже давно оставил свою мечту стать наставником, понимая, что пока он находится в отряде мечников, учеников ему никто не даст. Его опыт был нужен там, на передовой, а не на прополке травы или снегоборьбе.

Мизукаге лучше знает, чего ты хочешь. Они были сильнейшими шиноби своей деревни, их ставили в пример подрастающим поколениям, их боялись и уважали.

И вместе с тем Ягура держал их на коротком поводке, не давая ни на секунду отклониться от выбранной им для тебя роли. Все будет либо так, как велит он, либо не будет никак. В какой момент стерлась эта граница? Кисаме не мог ответить себе на вопрос, когда он стал ощущать, что сам себе больше не принадлежит.

После дождя в воздухе пахло сыростью, но туман поредел, очертания домов и улиц в серой дымке стали проступать все отчетливее. Кисаме перемещался между крышами зданий, постепенно приближаясь к знакомому дому, он хотел проведать Хозуки. После той миссии на острове, он остался с ним и Суигетсу, до тех пор, пока Мангетсу не пришел в себя.

Он застал его во время уборки, тот расставлял на полках вымытую посуду. В доме было прохладно, и, без Суигетсу, как-то особенно пусто.

— Меня назначили экзаменатором будущих джонинов в первом потоке, — поделился он с Хозуки новостью.

— Здорово, — ответил он, после некоторой паузы, натянуто улыбнувшись. — Поздравляю.

Кисаме видел, что он не в себе, этот блуждающий взгляд… Хоть он и не улавливал запаха, но был уверен, что Мангетсу закинулся кирийским чаем перед его приходом.

— Что с тобой? — спросил Кисаме, подойдя ближе, приобняв его за плечо.

— Я просто беспокоюсь из-за Суигетсу, — ответил он, хотя Кисаме видел, что он хотел сказать совсем другое. — Сегодня его первый день в академии, и…

— Уверен, с ним все будет в порядке, — Кисаме окинул взглядом разбросанные на столе деревянные игрушки. — Он достаточно подготовлен, и выпускного экзамена в академии уже давно нет.

— Да, ты прав, — Мангетсу кивнул, соглашаясь с ним. Подошел к столу, подобрал фигурку акулы, стал крутить ее между пальцев. — Кисаме, скажи, — он замялся. — Ты веришь в призраков?

— Призраков? — переспросил он, сбитый с толку этим внезапным вопросом. День поминовения усопших давно прошел, и он искренне не понимал, почему Мангетсу вдруг об этом спросил.

— Да, — Хозуки сел за стол, и стал выстраивать на столе окружность из фигур. — С тобой случалось когда-нибудь что-нибудь… необычное? То, что ты никак не можешь объяснить? — на него устремился пронзительный взгляд, от которого Кисаме стало не по себе.

— Ты думаешь, что в гостевом доме Джинина прикончил призрак? — предположил Кисаме. Единственное, на его взгляд, событие, в контексте которого могли возникнуть такие странные вопросы.

— Я этого не говорил, — он равнодушно пожал плечами. — Ты считаешь, что во всем виновато, — Мангетсу задумался, подбирая слова, — существо не из нашего мира? — его взгляд, как прицел, остановился на Кисаме, тот не ответил. — Неужели, его внезапная смерть — самое необычное, что случилось с тобой в жизни?

— Необычное, — задумчиво повторил Кисаме, сев напротив. — Мы живем в мире, где в скрытых деревнях находятся носители сильнейших демонов-биджу, это довольно необычно, не находишь? — он косо усмехнулся, но осадил себя, видя что Мангетсу не шутит. — Не знаю, насколько тебе покажется «необычным» то, что я расскажу, — Кисаме прислонился к стене, глядя, как деревянные фигурки образуют окружность. — Это случилось давно, еще в моем детстве. Посёлок, где мы проживали, располагался недалеко от бухты, а там был старый, заброшенный маяк. Старожилы рассказывали, что смотритель маяка бесследно исчез, оставив все свои вещи и начатую на столе трапезу. Никаких следов найти тогда так и не удалось, и вскоре это происшествие превратилось в местную байку, с несколькими концовками. В одной из них, смотритель, обезумев, покончил с собой, бросившись в море со скалы. Во второй, — он столкнулся взглядом с Мангетсу, — его утащила в лес стая голодных екаев. Лично я, сейчас, больше верю в первый вариант, — Кисаме задумчиво потер подбородок. — Хотя в детстве меня определенно привлекал второй, — он усмехнулся. — Я и несколько ребят из нашего клана исследовали окрестности, и набрели на этот заброшенный маяк. Мы стали там играть в прятки и один из наших приятелей так хорошо спрятался, что мы никак не могли его найти. Мы стали звать его, кричать, что мы сдаемся, и чтобы он выходил. Сначала нам отвечало эхо, а потом начал кто-то смеяться, — Кисаме замолчал, вспоминая леденящий душу хохот, гулко разносящийся в полумраке сырого, полуразрушенного здания.

— И что было дальше? — Мангетсу закончил собирать окружность. — Вы нашли того парня?

— Да, — Кисаме вздохнул. — Он выскочил из старого, большого деревянного сундука, испугавшись того жуткого хохота. Мы собирались убежать, когда услышали шаги, и возле нас стали появляться влажные следы босых ног. Конечно, тогда мы удрали, уверенные, что это был призрак смотрителя маяка. Но сейчас, я думаю, что это какой-то шиноби решил нас разыграть, используя свое гендзюцу или технику маскировки.

Мангетсу сидел, глядя куда-то мимо него, размышляя над его рассказом. Но едва ли, воспоминания Кисаме о своем детстве интересовали его по-настоящему. Тут дело было в чем-то другом.

Кисаме хотелось схватить его за плечи и трясти, пока Мангетсу не заговорит, пока он не сможет понять, что, собственно, происходит, пока он не даст ему возможность осмыслить то, что происходит у него в голове.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — Кисаме вперил взгляд в его переносицу. — С тобой произошло что-то похожее?

— Нет, ничего подобного, — быстро ответил он, выходя из-за стола. — Просто интересно, — он подошел к Кисаме, ухватился за его плечи и уселся к нему на колени. Теперь они сидели вплотную, лицом к лицу.

— «Просто интересно»? — Кисаме нахмурился, сдерживая порыв стиснуть желанное тело в объятьях. — По-моему, ты хочешь мне что-то сказать, — с нажимом добавил он.

— Просто интересно, насколько размыты границы реальности, — прошептал Мангетсу, Кисаме почувствовал его язык у себя в ухе. — Я не хочу больше говорить, — он куснул его за шею. — Все, чего я хочу сейчас — это ты.

И вроде все внутри должно трепетать, и Кисаме чувствует возбуждение, реакцию собственного тела, на такие откровенные слова и прикосновения. Но вместе с тем ощущает, что близость для Мангетсу это предлог, чтобы увести его в сторону и соскочить с неприятной темы.

Во всем виноват кирийский чай, наркотики, которые он принимает. Все эти вопросы про призраков… Хозуки обкурился до такой степени, что не смог отличить реальность от галлюцинации. Это больше не баловство, а серьезная проблема.

Ему нужно с этим завязывать.

Мангетсу покачивался, оседлав его бедра, запрокинул голову назад, учащенно дышал, сквозь стиснутые зубы. Растрепанные светлые волосы, проступивший на бледных щеках румянец… Кисаме стиснул его в объятьях, подался вперед, укусил его за выступающий кадык.

Сейчас не имели значения все эти разговоры, смерть Джинина, миссия, возложенная не него Мизукаге.

Было важно лишь то, как сильно он его в этот момент любил.

***

Мангетсу отправился в больницу вечером. Кисаме, как и ожидалось, был не в восторге от его вопросов. Наверняка он думал, что Мангетсу вновь обкурился до невменяемого состояния. Мангетсу ругал себя за то, что решился обсудить с ним это, но произошедшее не хотело укладываться в голове, ему было необходимо хоть с кем-то поделиться.

Ему удалось избежать дальнейших разговоров на эту тему. То, как он это сделал, его злило, но ничего лучше, кроме секса, на тот момент он придумать не смог. Кисаме наверняка «оценил», Мангетсу представил, сколько сарказма по этому поводу было не высказано в его адрес.

Ну и пусть. Теперь, когда эмоции улеглись, он будет держать рот на замке, Кисаме и слова у него не вытянет на счет «призраков».

А еще, лучше им не видеться какое-то время.

Это только его проблема, и он сам во всем разберется.

Суигетсу вернулся во второй половине дня. С кучей новых впечатлений, и домашней работы. Задания не были сложными, но сидеть с ними ему придется до вечера, а значит, навестить Амеюри Мангетсу сможет один. В противном случае, брат непременно б за ним увязался, а Мангетсу не нашел бы в себе силы отказать. Как никогда его радовало начало учебного года и плотный учебный план академии.

В знакомом вестибюле пахло медикаментами, чрезмерно улыбчивая медсестра указала ему на дверь в конце коридора.

В палате находилась только Амеюри, остальные койки были пусты.

— Наконец-то кто-то из своих! — Амеюри бодро села в постели. — Я думала, опять эти гадины с их уколами! — она поморщилась.

Мангетсу оседлал свободный стул, устраиваясь напротив ее постели. Амеюри приподняла подушку, показывая спрятанную за ней бутылку саке и табак.

— Будешь? — спросила она, Мангетсу покачал головой, отказываясь. — Это от наших, принесли мне тут контрабанду, — он усмехнулась, пряча тайник.

Протащить «контрабанду» в больницу могли только Кушимару с Джинпачи, больше некому. Эту предприимчивую парочку ничто не остановит. Кисаме бы этого не одобрил, и, скорее всего, принес бы что-то полезное, а Забуза, как и Мангетсу немного не дотягивал в социальном интеллекте, и пришел бы пустым. Мангетсу чувствовал терпкие запахи ежевики и других трав, Амеюри курила прямо здесь, в палате, и он хотел бы посмотреть на того, кто рискнул бы ей запретить.

— Что там, снаружи-то делается? — спросила она, устраиваясь на подушке.

— Все как всегда, — ответил Мангетсу, не зная, с чего начать. — Брата, наконец-то, на учебу отправил, — поделился он с ней своей радостью.

— Вот теперь заживешь, — усмехнулась она, разделяя его чувства. — А мне тут Джинпачи такую историю рассказал, — Амеюри прищурилась, — я смеялась, чуть штаны не намочила! — она похлопала ладонью по одеялу. — Ты же знаешь, что сейчас началась сдача экзаменов на джонина? — Мангетсу кивнул. — Я должна была заниматься отбором, смотреть количество и ранги законченных миссий, в общем, допуски ставить, — объяснила она. — А тут загремела со своей ногой сюда, — Амеюри невольно взглянула на свои, скрытые под одеялом ноги. — Я хотела тебя попросить вместо меня пойти, но тут Забуза вызвался…

— Забуза? — Мангетсу удивленно вскинул брови. Забуза был человеком действия, и он с трудом представлял его за заполнением анкет и всей этой бумажной работой.

— Да, я тоже удивилась, — Амеюри кивнула. — Но я была не против, тем более, он сам захотел, — она пожала плечами. — Народу в этот раз очень много, они еще даже полгода на чунине не пробыли. Мне, да и многим кажется, что там кто-то пустил слух, будто за вот это дело, — она пальцами показала, будто считает купюры, — если дать экзаменаторам взятку, легко пройдут. Поэтому сейчас ужесточили отбор, и экзамены будут сдаваться почти две недели. А там, значит, перед входом в контрольную комнату, сидит приемная комиссия. В ней и должна была быть я, Ао наш, — Амеюри закрыла один глаз ладонью, — ну, и Мизукаге, конечно. А так как я пролетела в этом году, вместо меня там сидел Забуза.

— Я не сдавал экзамен, мне джонина после миссии присвоили, — признался Мангетсу. — Не знал, что все это проводится на таком уровне, — он прикидывал в уме, через что, возможно, придется пройти его брату.

— Да не важно, — отмахнулась Амеюри. — Экзамен такой же, как на чунина, по сути, только требований к тебе больше. А этих двух болванов, Джинпачи и Кушимару, туда наблюдателями поставили, — Амеюри покрутила пальцем у виска. — Додумались тоже. Для них это развлекаловка, они туда чисто с кандидатов поржать пришли. Ну, значит, подходит там один парень, подает свои документы. Ао его там своим глазом потихоньку просматривает, чтобы он никакого допинга и других фокусов с искусственным усилением чакры не было. Ягура личное дело листает, а Забуза спрашивает, мол, почему именно сейчас решил повышаться, ты четыре месяца назад только чунина взял. Не рановато? Парень, конечно, отвечает, что уверен в своих силах, что его семье нужны сейчас деньги, что они хотят расширять свою ферму. Так и говорит: «У меня небольшое хозяйство». И знаешь, что Забуза ему ответил? — Амеюри едва сдерживала смех. — «Бывает. А с фермой там что?» — она расхохоталась.

Первые секунды Мангетсу был в замешательстве, а потом понял, что чаще всего подразумевалось под «хозяйством», и тоже прыснул со смеху.

— Такое ляпнуть! — Амеюри утирала слезящиеся от смеха глаза. — При всех! При Мизукаге! Они все, конечно, держали лицо, но как только Ягура вышел в коридор, просто легли со смеху. Наши говорят, что Ягура тоже стоял, ржал со всего этого за дверью. А у того парня теперь погоняло «Хозяйство», — добавила она, фыркнув.

Мангетсу подумал, отдышавшись, что, скорее всего, Забуза сказал это не нарочно, без задней мысли. Он забылся, что находится на экзамене, и не успел адаптироваться к новым условиям.

Забыл ту роль, которую должен был играть. Хорошо, что тот парень воспринял это как шутку, а не личное оскорбление. Но он все еще не понимал, почему он добровольно на это подписался. На него это непохоже. Если бы Забуза хотел помочь Амеюри, он бы нашел человека, который присутствовал на экзамене вместо нее. Внимательного и ответственного, который умеет строить диалог с людьми. Того же Кисаме, например. Но сам бы он не сел в это кресло.

Тут что-то не так.

— На счет того, что случилось в гостевом доме, — начал Мангетсу, понизив голос. Лицо Амеюри стало серьезным, она повернулась к нему. — Я не убивал Джинина, — твердо сказал он. — Я спал на балконе всю ночь, поэтому, когда ты зашла, то в комнате меня не увидела.

— Мы столько выкурили тогда, — Амеюри наморщила лоб. — Валялись под деревом, хохотали, — она отвела волосы от лица. — Джинпачи все говорил, что я теперь Ами-кири, и в какой-то момент, я даже поверила в это. Чувствовала себя маленьким комаром, и все думала, что ты придешь, и расколдуешь меня, — она взглянула на Мангетсу. — Я выпорхнула в дом, ощущая, как трепещут у меня за спиной крылья, и стала тебя искать. В комнату, я, и правда, не заходила, видела только пустой футон, и что тебя нигде нет.

— Так… у вас все серьезно? — спросил Мангетсу, отметив, сколько раз Джинпачи был, упомянут за сегодняшний разговор.

— С кем? — Амеюри в недоумении уставилась на него. — Ты про Джинпачи? — Мангетсу кивнул, Амеюри рассмеялась. — Ну, ты скажешь! « Серьезно», — она осклабилась. — Да я одна из гарема, — она отмахнулась от него. — Забудь. Нет там ничего серьезного, я для них так, время провести.

Мангетсу не стал спорить, да и ни к чему это, лезть в чужую личную жизнь. Он просто видел, что парни пытались о ней заботиться, и делали это очень по-своему.

— Ты говорила, что Джинин с кем-то разговаривал на кухне, — Мангетсу припоминал детали их диалога, когда они обнаружили труп. — А чей голос ты тогда слышала?

— Да, — Амеюри кивнула. — Я слышала знакомые интонации Джинина, но с кем он говорил… — она зажмурилась, силясь вспомнить. — Нет, не могу сказать. Я была не в себе, и вместо слов, я слышала лишь неразборчивый гул, — она беспомощно развела руками.

Мангетсу вздохнул. Ему хотелось верить, что Амеюри говорит правду. Она ждала экзамена на джонина, для нее это было важно. Она не стала бы так подставляться, и подставлять остальных.

— А еще, — Мангетсу решил все же рассказать об истинной цели своего визита, — помнишь, ты говорила о призраках? Амеюри заметно подобралась и ощетинилась, а потом как-то сникла, и устало прикрыла глаза.

Он наблюдал, как ее лицо трансформировалось из звериной маски в лицо испуганной девочки, а затем снова в лицо женщины, словно сделанное из глины, сжимаемого пальцами жестокого мастера.

— Да, — она кивнула, настороженно глядя на него. — Я это помню.

— Сегодня со мной кое-что произошло, — Мангетсу замолчал, прислушиваясь, но в коридоре за стеной никого не было. — Это должно остаться между нами, — предупредил он, Амеюри угукнула, и сделала жест, показывая «рот на замке».

Мангетсу рассказал ей о происшествии на кухне, опустив подробности своих видений и надпись на зеркале. Амеюри напряженно слушала, а когда он закончил сдавленно произнесла:

— Я думала, что после дня поминовения усопших это прекратиться. Я ходила в храм, а я там не бывала со дня смерти сестер, представляешь? — Мангетсу с пониманием кивнул. — У меня дома кто-то переставлял мебель, прятал вещи, иногда я слышала шорохи и голоса. Я пыталась убедить себя, что мне все это кажется, но после той ночи в рекане… — она отвела взгляд. — Пока я мылась в онсене, кто-то рассыпал на полу мой табак, и написал на нем имя сестры. Саюри, — произнесла, она, судорожно вздохнув. — Я подумала, что это кто-то из вас, но потом, когда я закурила, — Амеюри сжала пальцами свою бледную, выцветшую юкату. — В комнате стало абсолютно темно, и из неоткуда возникла чужая рука и схватила меня за горло. Я пыталась бороться, думала, что это гендзюцу, но ничего не помогало. А потом я услышала голос… — она вновь посмотрела Мангетсу в лицо. — Он сказал, что я скоро умру. Что мы все умрем.

Мангетсу переваривал сказанное Амеюри. То, что произошло с ней, было похоже и на его случай. Но он не верил, что их мог преследовать один и тот же «призрак».

— Я подумала, что это дух мужа моей сестры, — Амеюри сложила руки на груди, и вздохнула, она выглядела уставшей. — Мстил мне за то, что я его тогда прикончила. Но ты с ним никак не связан, — Мангетсу кивнул. — Может… это дух Джинина за что-то на тебя взъелся? — предположила она.

Обожаешь его?

У Джинина могли быть причины желать ему зла и на том свете, но Мангетсу упорно не хотел верить во всю эту мистику. Их пугали, кто-то посторонний вмешивался в их жизнь, и хотел, чтобы они считали его призраком.

Это какой-то шиноби решил нас разыграть, используя свое гендзюцу или технику маскировки.

— Я не думаю, что это дело рук «призраков», — он покачал головой, задумчиво глядя на складки ее одеяла. — Это какая-то, пока непостижимая нам техника, все это сотворил человек.

— Я слышала, что есть запретные техники, воскрешающие мертвых, — Амеюри задумалась. — Возможно, использовалось что-то похожее?

— Наверняка эта техника очень сложная, и ее использование требует значительной подготовки и усилий, — продолжил развивать свою мысль Мангетсу. — Так зачем же воскрешать кого-то, чтобы просто нас разыграть?

— Да, это глупо, — согласилась Амеюри. — Я не видела в этом смысла тогда, не вижу его и сейчас. Поэтому и склоняюсь к версии с призраками. Я пыталась, но не смогла во всем этом разобраться, — она обессилено откинулась на подушку.

— Но вместе мы это сможем, — уверенно ответил Мангетсу. Амеюри с сомнением посмотрела на него, и покачала головой. — В архивах наверняка что-то есть, если поискать…

— Послушай, — голос Амеюри внезапно стал жестким. — Если я выкарабкаюсь отсюда, то мы с тобой пороемся в архиве, возможно, даже какой-то древний старейшина сможет ответить на наши вопросы. Но я чувствую, что все, нет мне отсюда пути обратно, — она стиснула пальцами одеяло. — Хочу я этого или нет, но скоро я увижусь на том свете со своими дурами.

— Кончай хоронить себя!..

— На следующей неделе у меня повторная операция, — перебила его Амеюри, яростно сверкнув глазами. — Они уже оттяпали мне половину ноги! — она отбросила в сторону одеяло.

Мангетсу увидел, что с ее правой икры была срезана почти вся мышечная ткань, и под повязкой была кость, плавно переходящая в стопу. Он потрясенно смотрел на бинты, увитые слабо светящимися медицинскими печатями. Почему же она ему сразу ничего не сказала?! Смеялась над Забузой, непринужденно болтала…

— Что еще они тут смогут сделать? — обреченно спросила она, ни к кому не обращаясь. Одеяло вернулось в прежнее положение, Амеюри продолжила. — Пообещай мне, — ее пронзительный взгляд пригвоздил его к месту. — Что если операция пройдет неудачно, ты не позволишь этим лабораторным крысам искусственно поддерживать во мне жизнь. Сделай, что должен.

-Я обещаю, — без колебаний ответил он. Это было волевое решение, и за это Амеюри он всячески уважал.

Амеюри вымучено улыбнулась, и Мангетсу только теперь заметил, сколько сил ей стоило держать лицо, чтобы он ни о чем не догадался. Они попрощались, Мангетсу вышел за дверь, и обессилено сполз по стене вниз. Амеюри пела у себя в палате, ее тихий голос кулаком сжимал его сердце.

Куй, кузнец, пока горячо,

Было сердце, станет мечом.

Был огонь — станет зола.

Куй, кузнец, я так долго ждала.

Он зарылся пальцами в волосы, к глазам подступил жар. Он дал слово.

Он пообещал, что не даст превратить ее в ржавый баркас на вечном приколе.

Он дал слово, которое обязан сдержать.

Он пообещал, что убьет ее.