Тёмная ночь уступает место ясному солнцу, посему проклятые твари прячутся в тенях, глубоких норах, пещерах, да оскверненных развалинах, некогда бывшими местами поклонения Темнейшему. В них спрятаны крупицы былых сил, защищающих верных адептов от разрушительного света.
Кровавая Мэри не пляшет, как часто бывает. Она, забывшись, одержимо вытанцовывала смутные движения из прошлой жизни, но не сегодня. Сегодня лучи успели задеть её проклятую кожу, наслав дичайшую хандру. Меланхолия окутывает её подобно свадебной фате. Эфемерно, зыбко, туманно. Отгораживает её от реальности.
Именно в такие моменты ей и думается, откуда на ней эта фата. В такие моменты в голове вертятся странные картинки, от которых обычно она сбегает в искореженный, но безопасный мир. Её там не достают никакие гнетущие воспоминания, там всё превращается в ляпистые пятна, в кровавое месиво. Увы, в новом пристанище нет зеркал, через которые можно улизнуть.
В памяти всплывает специфический запах лекарств, будоражащий её проклятое нутро. Травы, энциклопедии, колбы…
В её пропащей душе нет сомнений, только служение Господину и бесконечная преданность, повязанная на давней сделке, которую она и не помнит.
Мэри смотрит в тёмные щели проклятого храма, сила которого истлевает под воздействием новой ненавистной религии, мешающей восхождению хаоса и тьмы. Мешающая её кровавому веселью. Она пытается сосредоточиться на свежих воспоминаниях о расправе над жрицами, но даже они не радуют, а ведут к мыслям о кончине. О смерти. О холодной, промозглой земле, в которой нет воздуха. Там нечем дышать. Мэри не знает, точнее не помнит, откуда эта информация. Откуда этот страх. И ощущение горящих легких и безумных конвульсий внутри гроба.
Кровавой Мэри не страшна смерть. Для неё не существует конца. Даже если она покинет этот мир, Господин вернет её на службу. Она – проклятая душа, у таких нет покоя. Она вечна, как незыблемо зло. Она бессмертна, покуда молва о ней живет. А страх пред ней животрепещущ. Стоит только позвать её, и она придёт. Улыбка голодного до крови монстра давно не сходит с её прелестного личика и точно не красит её, но ей всё равно, пока под ногами корчатся враги.
Мэри чувствует острое одиночество. Её одолевает смутная тревога, свойственная преследующей её меланхолии. Ей хочется сбежать в свой мир. Ей хочется разорвать кому-нибудь горло. Может тогда сосущая тяжесть пропадет? В проклятом теле нет тепла, нет спасения, нет жизни. Она – верная кукла, подвластная воле Дьявола. У неё нет выбора, да и не было. Это не её решение. Перед глазами предстает чье-то лицо. Усталый, плачущий мужчина. Она его знает? Кто он?
– Миледи, – зовут её, и мысли тяжелые, мутные покидают её белокурую голову.
Кровавая Мэри вскидывается, просыпаясь от гнета зыбкой памяти. Статный мужчина, проклятый как и она сама, стоит перед ней, почтительно склонившись. Вероятно, отсутствие головы не мешает ему помнить о манерах. До неё теплыми волнами доходит слабое полыхание огненной бездны из его шеи.
– Всадник, – облегченно улыбается Мэри, покачивая головой.
Безголовый протягивает к ней руку в металлической рукавице. Мэри всё думает, а есть ли там рука, есть ли там плоть, или же Всадник лишь яростный дух, заключенный в тяжелые доспехи. В его ладони зажато изящное карманное зеркальце. Мэри пораженно ахает, видя такое знакомое и давно потерянное сокровище.
– Это, правда, мне? – умиляется она.
Острые пальцы Безголового бережно передают ей зеркало, и ей вновь хочется плясать.
– Вам оно сослужит верную службу.
– Мне так приятно, Всадник, – улыбается Мэри, и благо, что у него нет головы, чтобы оценить хищный оскал девушки.
– У вас прелестная голова, – делает он комплимент, ведомый давними привычками. – Стоит любоваться ей чаще.
Кровавая Мэри польщено хихикает, прижимая к груди зеркальце. Ей льстит внимание такого джентльмена, и она не может себе отказать в плотоядной игривости.
На заднем фоне Лилит, их спутница, закатывает глаза и недовольно щелкает хвостом по каменной кладке, улетая. Она прячется под шатким куполом, оставляя своих товарищей по миссии наедине. Их отношения – не её дело. Лилит лишь защитник. Но она может понять природу привязанности. В отличие от них, некогда Лилия помнит свою прошлую жизнь, и ради кого она пошла в служение Дьяволу, продав душу.
Мэри её не замечает, увлеченная разговором с Безголовым. Она, признаться честно, подарила бы Всаднику свой поцелуй, если бы он не был столь губителен. Мэри кокетливо хихикает, сжимая подаренное сокровище. Для неё не существует оружия могущественнее, чем этот отражающий сплав.
Мэри, отвлекаясь на реликвию, ловит свой взгляд в зеркале – горящий, болезненный, алчущий кровь и криков. Она не была такой, ведь правда?
Когда-то Кровавая Мэри была всего лишь Мэри.
Когда-то давно Кровавая Мэри…
Когда-то Мэри…
Она вновь замыкается, стекленея, уходя в себя. Что-то плавает в памяти, что-то родное. Мэри думает о книгах и улыбчивом мужчине, окруженном запахом крови и трав. Кровавая Мэри думает о танцах, зеркалах и тщеславии. Она вспоминает беспочвенные обвинения, вкус терпкого вина и удушающий страх под толщей земли.
Невеста. Вечная, мертвая невеста.
Фата чешет ей лоб, когда она фокусируется на вновь протянутой ладони Всадника.
– Миледи невесела, – осторожно роняет он, зная переменчивый темперамент девушки. – Позвольте пригласить вас на танец.
Мэри взирает на него с удивлением. Она откладывает зеркало, наклоняясь к Безголовому.
Какие танцы, да без музыки?
Какой кавалер, да без головы?
– Несмотря на отсутствие головы, – сетует он, – я способный танцор.
Кровавая Мэри звонко хохочет, цепляясь за колючую перчатку Всадника. Он смело ведет её в мнимый центр. Кругом деревянный мусор от переломанной мебели, но они ловко огибают его. Всадник выводит её из призрачной памяти, вальсируя по широкому кругу.
– Скучаю по балам, – щебечет Мэри. – Хочу танцевать.
Безголовый уверенно ведет её, соблюдая все па и развороты.
«Он чудной, – думается Кровавой Мэри. – Такой чудной».
Она прикрывает глаза в легкой полудрёме, ведомая его движениям. На мгновение становится легче. Длань забытого отпускает её. Она уносится прочь. Прочь. Прочь. Возвращаясь в нынешнее, Кровавая Мэри не чувствует одиночества. Всадник кружит её, и платье девушки хлещет её по оголенным ногам.
Они вечные призраки, духи отчаявшихся, заключившие проигрышные сделки с Принцем Тьмы. Они вертятся в одной связке, дабы угодить Его воле. Мэри смеется, оборачиваясь под руку с Всадником. Мэри просто сосуществовать с Безголовым, готовым ей угодить. Ей приятна его забота и его покорность.
Задумывается ли Мэри о природе его интереса? Ей незачем. Её голова забита беззаботным, кровавым весельем с попеременной меланхолией, которую терпит только Всадник. Она не думает о нём. Так ведь?
Совсем нет.
Конечно, нет.
– Кружи, кружи меня, – требует она, хватая его за потрепанный камзол.
Всадник послушно подхватывает её за талию, делая пируэт. Мэри плавно машет руками, имитируя полёт. Она в кои-то веки чувствует довольство и спелость, насыщающую её чёрную пустоту.
– Ещё! Ещё! – кричит она в экстазе, и остатки древних витражей, бессмысленных цветных стекляшек, вылетают из прохудившихся рам.
Руки Всадника на её талии пылают, и, будь она стеклом, из Мэри можно было бы выдуть причудливую фигурку. Она уже чувствует себя измененной, перекрученной, измятой, но ей это по нраву. Такое преобразование ново и интересно. Оно кружит ей голову. Она опускает руки на плечи Всадника, чувствуя безмятежность и легкость.
«Какие чуждые чувства», – думает Кровавая Мэри.
«Какой славный сон», – думает Мэри.
– Вы повеселели, – замечает Всадник, опуская её на землю. – Отрадно.
Они переходят в легкое, призрачное адажио. Мэри лениво порхает вокруг, держа ладонь Безголового в своей.
– Я помню так много балов, дорогой Всадник, – нежно воркует Кровавая Мэри, – вереница платьев, дорогой парфюм, смех повсюду, много гостей. Как жаль, что у меня тогда не было такого кавалера.
Она кокетливо хихикает, когда они, наконец, замирают друг напротив друга.
– Я к Вашим услугам, Миледи, – услужливо отзывается Всадник, склоняя несуществующую голову.
Он не в силах поцеловать бледную, тонкую руку девушки, но она ценит его усилие.
– Мне жаль, – тихо говорит он, чтобы услышала только Мэри.
«Солдат не должен сожалеть ни о чем», – припоминает девушка.
Она приторно вздыхает, огорченная. Мэри несложно быть в команде с Безголовым, как остальным. Да, он преклоняется перед приказами и правилами и верен Владыке, как пес. Но он столь обходителен и галантен, что Кровавая Мэри временами не может удержаться от его приятного общества.
Такой чудной для неё яростный дух. Целеустремленный, в отличие от неё, и стойкий. Он всё ищет свою голову. Но что же ищет она? Для чего она продала свою душу? Во имя чего? Кровавая Мэри качает головой, гоня прочь вопросы и мысли. Нет места сомнению, нет пути назад.
Мэри милостиво склоняется, касаясь губами горящей кромки разорванной шеи. Всадник мгновенно вспыхивает, обжигая девушке половину лица адским пеклом. Оно не причиняет ей вреда, скорее согревает.
– Миледи! – возмущенно кричит Безголовый.
Мэри громко хихикает, прикрывая ладошками губы.
– Моя благодарность, – шепчет она в ответ, чтобы слышал только Всадник.
Он мигом успокаивается от её слов, сказанных непривычно тихим и нежным голосом.
– Хотел бы я быть с Вами на тех балах.
Мэри печалится. Тех балов, о которых она вечно щебечет, никогда не было. Лишь кривые зеркала, мир её кровавых грёз, куда она сбегает. Туда, где правит бал. Туда, где нет боли, нет памяти, нет её болезненного, сомневающегося разума. В лабиринты серебряных стёкол, прячущих её оголенное сердце от жестокого мира.
– Их будет ещё много, – обещает Мэри, пряча саму себя глубже. – Как только мы закончим, поселим тьму в каждом уголке этих земель, тогда и бесконечна будет пляска.
Всадник молчит, и Мэри не в силах понять, что у него на уме. В знак ведомых только ему чувств он прикладывает её изящную ручку к своей груди. В ней не бьется сердце, но слышится мерное стрекотание пламени, дающего ему подобие жизни. Мэри склоняет белокурую голову, обрамленную колючим венцом с нежной фатой.
Близится закат, и вскоре проклятые твари выйдут из своих убежищ, чтобы сеять смуту и ужас. Адептам вновь нужно выступать в дорогу, чтобы нести волю своего Повелителя. У них есть немного времени, чтобы поделить между собой не озвученные слова. Пока они могут остекленеть друг перед другом, живя моментом беззвучного танца.