Бессмертные рассуждают о смерти

Дать тебе силу

Дать тебе власть

Целовать тебя в шею

Целовать тебя всласть

Как нежный вампир

Нежный вампир

В поместье витражные окна казались ему полной безвкусицей – изображающие страдания и жизнь архонтов, они напоминали о церквях, людских мольбах и судьбе. Ещё пару веков назад их били, нещадно крича проклятия и отвергая – боги всего лишь ступень на пути [ каждый, кого человек превозносит, в конечном итоге оказывается низвергнут]. Полнолуние. Канделябры одиноко стояли, чуть поблескивая металлом. Красные громоздкие шторы, что по утрам полностью закрывали окна, слегка покачивались от ветра. Поместье ощущалось заброшенным – скопившаяся по углам пыль не помогала опровергнуть это. 

И только легкий звон бокалов и тихий смех, доносившиеся из столовой, придавали этому месту хоть каплю жизни. Винокурня, принадлежавшая когда-то давно знатному и великому дворянскому роду, сейчас являлась ничем иным, как городской легендой, будоражащей умы провинциальных жителей, не имеющих иных забав. Мондштат не был в упадке, но и не процветал, как всегда предаваясь ленце и духу свободного ветра. Но даже в этом веке они не разучились готовить самое вкусное вино.

- Поразительно, уже пятьсот лет прошло, но оно всё такое же, - усмехалась Розария, легонько покачивая в руке бокал с вином. Багряные пряди обрамляли её строгое, по-мертвецки холодное, но не менее привлекательное лицо. Пара клыков показалась в улыбке, подобно звериному оскалу. – Барбарас славный парень.

- Барбатос, - привычно поправил подругу Кэйя, откинувшись на стуле. Ночь была прохладной и спокойной. Он уже и не помнил, когда они сидели вот так, полностью отдавшись моменту. Когда твоя жизнь переваливала за пару сотен лет, то любое событие терялось, точно иголка в стоге сена. Его подруга только пожала плечами, отпивая из бокала. – Однажды ты запомнишь.

- Или они переименуют его, - Хитринка промелькнула в её взгляде, отразившись от покачивающегося пламени свечи. Розария, как и в их первую встречу, оставалась колкой на язык и уверенной в себе: хоть тогда её плечи и дрожали от холода, а с ресниц свисали льдинки от слез ярости, даже вьюга с Драконьего хребта была не в силах остудить её горящее праведным гневом сердце. – Похоже, я совершенно сбилась со счёта времени.

- Будто это тебя когда-то волновало.

- Отомстив тем ублюдкам, устроившим пожар в церкви, я считала каждый день, ожидая кары господней. Но в итоге я тут, пью шикарное вино с шикарным мужчиной, а завтра меня не ждут какие-либо дела, кроме тех, что я придумаю себе сама.

- О, я шикарный мужчина?

- Это для красного словца.

Смех у Розарии был сухим, трескучим, точно первые шаги по свежевыпавшему снегу. Кэйя мог слушать его взамен пластинки граммофона, что они купили на маленьком рынке на окраине Ли Юэ – эта та мелодия, которой юный бог ветра успокаивал проклятого охотника на демонов из легенд. Они и сами становились уже лишь историей, передаваемой из уст в уста – со страхом, трепетом и щекочущим под ребрами нетерпением. Альбериху было пять, когда его впервые назвали чудовищем, и двадцать, когда кто-то сказал это заворожено, подобно змее, подчиняющей факиру из Сумеру.

Розария – мягкий лунный свет, в котором хотелось купаться, как в прохладной озерной воде. Она открыта перед ним и не таила ничего: рядом с другими клинок, спрятанный в рукаве, а с ним прекрасный цветок. Возможно, Кэйя сам себе льстил, и эти огромные, острые клыки вонзились бы в его шею, стоило только отступиться. Но Альберих желал чувствовать себя особенным, с ней, без неё, с другими, тут, в церквях, барах, боях и везде, где бы архонты не касались его своей дланью. «Вновь думаешь о каких-то глупостях?» - она наклонил голову, улыбаясь в привычно ядовитой манере. Никто кроме него не мог не чувствовать опасности в этом жесте. Никто кроме него не знал, как порой ей холодно и одиноко – до желания объятий, даже с таким как он.

- С нашей первой встречи всё пытаюсь понять: люблю или привязался, - Кэйя иллюзий не строил. Он от них бежал, сжигая все воздушные замки с почти религиозным фанатизмом. Его страшило само слово «вера». Страшило упасть в сладкую, приятную, блаженную грезу, что разрушилась бы точно выстроенная из спичек башня. Страшило отдаться судьбе, не предпринимая ничего, не готовя плана, не просчитывая вероятности, будто заядлый математик. Он сам себя страшил.

- Каков бы ни был ответ, мы всё, что есть друг у друга, - Розария убивала холодными фактами. Милосердие не в их отношениях – они скорее колкость и холод, завернутые в слова, и тепло в каждом прикосновении.

- Могла бы сделать и милое признание, - Альберих потянулся – мышцы затекли, отчего неприятно ныли. Иногда всё же ему хотелось нежности и простоты – оборачивать каждую фразу в иной подтекст утомляло, как и всё время ощетиниваться, готовясь к нападению.

- Признаю, что в постели ты очаровательно стонешь, - она ухмыльнулась, подливая вино. – Всё же вино такое вкусное.

- Не могу поверить, что ты сказала такую пошлость и сразу же переключилась на что-то другое, - спрыгнув со стула, Кэйя направился к выходу из комнаты. – Спокойной ночи, дорогуша.

- И тебе не умереть во сне.

Смерть для них такая же роскошь, как доверие, но Альберих всё равно улыбнулся, представляя, как Розария сжимала бы в руках его холодное, мертвецкое тело, лишенное окончательно признаков жизни, не проронив и слезинки, только тихо дыша, будто боясь, что он окончательно рассыплется. «Приятно иногда польстить себе», - заключил Кэйя про себя, покидая подругу. Одинокие длинные коридоры поместья оставались ему родными даже спустя столько лет. Стены, казалось, помнили больше его.

 Он вытянул руку, проведя линию до окна, останавливаясь, замерев, вслушался в тишину и звон бокала – это приятно грело сердце. Постоянство. Такое родное, привычное и необходимое. На самом деле Альберих знал: если Розария ушла бы первая, он не выдержал, сломался точно стеклянный. Но если случилось бы наоборот, то девушка отряхнулась и пошла дальше. Она всегда была такой. Сильной, металлической и ледяной. Не любить и не восхищаться ей Кэйя не мог. Не представлял, каково это.

- Я бы тоже не выдержала, - её голос слегка напугал задумавшегося Альбериха. Он отпрянул, обернувшись, злобно смотря на девушку, спокойно отпивающую из бокала.

- Не читай чужие мысли.

- Не думай так громко.

Розария нежно обняла его одной рукой, кладя голову на плечо. Он тут же обнял её обеими руками. «Тепло», - прошептал Кэйя, чувствуя успокоение. «Такой ты дурной», - девушка посмеялась, чуть кусая за плечо, - «не заставляй меня больше делать подобное». Они постояли ещё несколько минут, не прерывая тишину разговорами, сосредоточившись лишь на тепле друг друга. Альберих прервал объятия первый, поклонившись, всё же скрылся за дверью своей комнаты. Розария опять вернулась в столовую, допив бокал, налила ещё вина и грустно улыбнулась.

Но я разожгу

Огонь твоих глаз

Я даю тебе силу

Я даю тебе власть