«Игорь этот намного лучше меня» — думает Петя. Он сильнее, он заботливее, он, сука, надёжнее (надёжный, как швейцарские, блять, часы), он выше, он на сто процентов Димин типаж, да и что уж там, у него и хуй-то наверняка больше. Петя день, когда согласился переехать к Диме в Питер, просто проклинает, но он не мог не согласиться после того, как Дима сделал жалобные глазки и начал рассказывать, как он любит все эти мосты, улочки, как он хочет погулять по ночному Питеру с Петей и провести его по лучшим местам, как говорил о планах познакомить хотя бы с сестрой. Он не мог не согласиться, когда понял, что вот этот простой переезд сделает его счастливым.
Петя нервный и раздражительный, но на Диму это никогда не выливает, потому что Дима не заслужил. Игорь этот, блять, Гром, тоже так-то не особо спокойный мужик, но, видимо, в этом мире всё так сложилось, что одно из главнейших его правил — не обижать Диму Дубина. Между прочим, если бы Игорь обижал, то обязательно получил бы от Пети по ебалу. Хотя Пете и так хочется ему по его роже зарядить иногда, когда тот, прощаясь с напарником, смотрит на него как-то слишком. Когда ладонь на плече держит долго. Когда обнимает. Петю изнутри трясёт, а в голове раздается раздражающее: «он лучше лучше лучше.». Петя держится. Петя запихивает свою ревность куда-то подальше, а вечером обнимает Диму покрепче, утыкаясь в светлую макушку, гладит нежно под футболкой и заказывает побольше сладостей для Димы. У них всегда дома есть сладкое, хотя Петя его не ест. В морозилке — пять вёдер мороженого, по всей кухне нычки в виде различных киндеров, чтобы Дима мог их случайно найти и обрадоваться (Петя посмеивается, раскладывая их, потому что ощущает себя кладменом), а на нижних полках, где-то рядом с макаронами всегда лежат Димины любимые печенья.
Петя в себе эту ревность копит и ничего Диме не высказывает, а в какой-то момент решает познакомиться, раз уж эта шпала огромная рядом с Дубиным всегда рядом, то для собственного спокойствия и, возможно, раскручивания накрученной на целое нихуя ревности. Гром оказывается вполне адекватным мужиком, хотя в первые их «дружеские посиделки» оба сидят с каменными выражениями лиц, а после второй бутылки крафтового (Игорь считает, что оно слишком выёбистое) пива и вовсе расходятся. Петя думает, что ему за попытку обязательно надо дать медаль и похвалить, потому что вообще-то для него это охуеть какой подвиг, поэтому, придя домой, радостно сообщает Диме, что «пересёкся с его ходячим шкафом». Дима воодушевлённым не выглядит, лишь смотрит на Хазина вопросительно своими большими и чистыми ангельскими глазами и непонимающе ресницами хлопает, а после плечами пожимает и говорит, мол, ну ладно. Петя ласково рукой в его волосы зарывается, а после в макушку целует.
Следующие встречи с Громом проходят намного лучше, им даже поговорить удаётся, а уж когда речь заходит о Диме, и Игорь говорит, что он всячески его от неприятностей защищает («нет, ну ты прикинь, он вот прямо с моста за ним прыгнуть хотел!»), Петя даже благодарность чувствует лёгкую («да, этот может хоть в люк прыгнуть!»). Петя, правда, и ревность чувствует снова, только не так остро, пообщавшись с Игорем, понимает, что поползновений в сторону Димы он не планирует (Петя очень на это надеется) и рассматривает его лишь как напарника и друга (пусть попробует только рассмотреть его как-то по-другому).
Игорь на пятую встречу становится совсем разговорчивым и рассказывает, как они расследуют дела, и Петя слушает, несмотря на то, что слышал об этом уже от Димы. Интересно было прослеживать, что не говорил по ходу повествования Дима, и о чём не рассказывал Игорь. Так у Пети появляется полная картина происходящего. Раздражение у него, правда, в общении с Игорем проскальзывает достаточно часто. Игорь больно выёбистый для какого-то там майора, слишком геройский, и одновременно с этим Петя чувствует, что Игорь, как и сам Петя, закрытый, но в отличие от Пети, совсем одинокий. Хотя, чёрт знает, может, и есть у него кто.
Пете все еще кажется, что глаза у Димы горят, когда он про Грома рассказывает, а у Игоря голос становится мягче, когда тот говорит про Диму, но ревность потихоньку раскручивается. Никуда не пропадает, нет, но у Пети появляется возможность немного выдохнуть. Петя всё ещё боится, что Дима куда-то денется от него, а ночью всё еще обнимает крепко, чтобы не убежал. Думать, что Дима убежит, конечно, если подумать головой — абсурдно и глупо, потому что уж сколько у них было всякого говна в совместной жизни, Дима всегда был рядом. Дима был рядом, когда Петя бросал, Дима по голове гладил, когда его от ломки выворачивало и шептал хорошее, пока Петя истерил и кричал, что не хочет его больше видеть. Дима был рядом всегда и все Петины заскоки терпел. Дима такого чувства липкого и противного, как ревность, не заслуживает совсем. Дима заслуживает доверия. Петя доверяет, правда доверяет, но боится невероятно, потому что даже спустя те годы, что они вместе, Петя не понимает, как вот это чистое и светлое могло полюбить его, такого долбоёба с противным характером. Дима, впрочем, всегда говорил, что любви Петя заслуживает. Петя старался верить.
— Петь, ты слушаешь? — Дима смотрит на него вопросительно, пока Петя ковыряется в собственной тарелке с заказанной на дом едой. Дима настаивал, что сам приготовит, но выглядел он очевидно уставшим и вымотанным, и Петя настоял на доставке.
— А? Дим, извини, что ты говорил? Я просто тут с Игорем … — «Думал договориться, чтобы тебе дали отпуск», — хотел договорить Петя, но договорить ему не дали.
— А. Понятно, — Дима вздыхает и замолкает, вмиг делается хмурым.
— Дим, ты чего?
— Да я вот не понимаю, как вы с ним вообще спелись!
Теперь вопросительно смотреть Петин черёд. Что происходит-то? Дима вроде как был в порядке. Да, уставшим, но кто после работы не устаёт, тем более с их ментовской, Петя вон тоже на судах да рейдах устаёт. Дима выдыхает тяжело, и Петя вдруг улыбается краешком губ. Злится котёночек. Не то, чтобы Дима не злился раньше, просто у Димы это как-то выходило очаровательно, что улыбка сама собой на лице появлялась. Тупая совершенно улыбка. Он прокручивает этот вечер в голове и думает, после чего Дима вдруг так переменился, а потом вспоминает и другие похожие вечера. Улыбка от догадки становится шире.
— Родной, ты чего, ревнуешь?
Дима внезапно кипит. Дима, если честно, заебался. Дма впервые так себя вёл и впервые такое чувствовал. Да, ревнует, конечно. Ещё с того дня, когда Петя больно довольный со встречи с Игорем пришёл, как собака, ревнует и пока Петя думал, что Игорь лучше его, Дима думал, что стал Пете попросту неинтересен. Дима думал, что надоел ему, что Пете надоело встречаться с мальчишкой помладше, и ему хочется кого-то своего возраста и статуса, что хочется кого-то не такого скучного, как Дима, кого-то, кто покруче, чем Дима, и кого-то, кто мог бы понять Петю лучше, чем Дима. Игорь определённо мог.
Гром в свою очередь Диме тоже все мозги проболтал про Петю, как будто Диме Пети дома мало. «Если у вас чего не так, ты говори, я ему по роже вмажу». Если надо, то Дима так-то и сам может кому угодно вмазать. «Слышал, там очередной притон закрыли, молодец твой Хазин всё-таки, хороший мент». Дима и так прекрасно знает, какой Петя мент, и Диме абсолютно непонятно, с чего вдруг эти двое стали друг другу интересны, Дима начинает чувствовать, что становится каким-то переходником между ними, который следовало бы убрать.
— Димк? Правда ревнуешь? — Петя улыбается глупо опять, помогает со стола всё убрать, а потом обнимает сзади, прижимаясь и вжимая Диму в кухонный стол. — Дурачок, что ли?
— Ревную, — Дима выдыхает, всё ещё злится, даже когда Петя руками под футболку лезет, злится. — Петь, прекращай.
— Да лааадно тебе, ну чего ты, малыш? — Петя за ухом его целует, но после Диминой просьбы отстраняется сразу.
Петя прикрывает глаза, считает до пяти и открывает глаза снова, мягко руку Диме на плечо кладёт, поворачивает лицом к себе, в глаза заглядывает, поправляет очки, ласково по щеке гладит пальцами.
— Дим. Давай поговорим, да?
— Да чего говорить-то, тебе если Игорь нравится, так пожалуйста! — Дима смотрит на него хмуро и серьёзно и говорит, говорит, говорит.
— Дим.
— Чего, надоело с малолеткой встречаться?
— Дима.
— Захотелось кого-то постарше?
— Да Дубин, ёб твою мать! — Петя его за плечи трясёт, уже не выдерживая. — Что за хуйню ты выдумал!
Петя смотрит на него, челюсти сжимает, а потом обнимает крепко-крепко, к себе прижимая. Почему Петя не замечал, что Диму это может задеть? Он же как лучше хотел. А получилось, блять, как всегда, Хазин, ничего-то ты не можешь сделать по-человечески.
— Дим, я тоже ревную. Тебя. К Игорю, понимаешь? Я думал, что если я с ним полажу, то перестану.
— И как оно? Перестал?
— Нет. Всё равно этот шкаф меня бесит, но я…вообще-то, Дим, я отпуск тебе выпросил.
— Погоди, а Игорь? С кем он работать-то будет?
Петя смеётся тихо, Диму в макушку целует и на диван уводит, устраивается рядом и обнимает, позволяя Диме устроиться поудобнее.
— И кто тут кого ревновать должен, м? Да Игорю твоему найдут кого или тоже в отпуск отправят, а мы в какую-нибудь Венецию махнём, затаскаешь меня по музеям, м?
— Затаскаю, но ты же ворчать будешь. — Дима выдыхает, обнимает Петю в ответ, накопленное странное и неприятное внутри потихоньку уходит. У них обоих уходит.
— Буду, а потом из номера не выпущу, родной, — Петя шепчет, за ухо кусает несильно, а после смеётся. Дима смеётся тоже, а после говорит, что им бы втроем посидеть и обговорить этот момент, а ещё разобраться, наконец, чтобы никто никого не ревновал.
— Я всё равно буду, — признаётся Петя, так же шепча тихо на ухо, но в ответ от Димы ничего не дожидается. Дима, возможно, тоже будет.