Геральдину всегда напрягало, когда несносный бард замолкал. Как сейчас, например. Нахмурив густые белёсые брови, она взглянула на плетущегося где-то позади Лютика.

— Устал? Через полчаса будем в деревне.

Бард кивнул и вымученно улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ, одаривая той редкой нежностью во взгляде жёлтых глаз, от которой у Лютика начинало что-то заполошно трепыхаться где-то в глубине грудины — так сладко и томно, что даже немного больно. Он засмотрелся на профиль уже отвернувшейся от него ведьмачки и не заметил камня. Впрочем, он не упал, но крепкий матерок с его губ сорвался.

— И этим грязным ртом ты поёшь баллады о любви, бард?

— О, Геральдина, этот рот ещё поёт похабные песенки, не забывай! Я не только нежным цветочком быть могу, знаешь ли!

— Хм?..

— Смейся-смейся, — Лютик нагнал ушедшую вперёд Плотву. Геральдина глянула на него и ещё разок хмыкнула на это внезапное оживление. — Вот придём в трактир, закажем много эля, горячей картошечки с мясом и грибами, — тут Лютик невольно застонал, представляя, как хорошо это будет ощущаться на языке, и сглотнул слюну. — А потом спою нечто настолько похабное, что даже ты, Гера, покраснеешь!

Уголки твёрдых губ дёрнулись в улыбке, а плечи заходили от сдерживаемого смеха.

— Не думаю, что у тебя что-то с этим получится, бард. Но попытаться ты можешь.

Лютик широко заулыбался: неужели это вызов?!

Далеко отходить не хотелось. За всё проведённое вместе время он научился не мешаться под ногами, на что иногда Геральдина довольно фыркала. Сейчас Лютик сидел на земле у входа, привалившись к нагретому за день дереву и вытянув гудящие ноги, и наблюдал, как Гера рассёдлывала Плотву. Та, покуда её освобождали, что-то жевала — он не приглядывался.

— Ну что, придумал, чем удивишь, бард?

— Время ещё есть, — беспечно отозвался он и с кряхтением поднялся на ноги. — Ох-ох! Я начинаю задумывать о том, чтобы приобрести себе достойную кобылку.

— Ну или ты можешь…

— Нет-нет, — поспешно замотал головой Лютик и мельком увидел, как ведьмачка закатила глаза, — мы же уже обсуждали это.

И да, они это обсуждали. Ещё в самом начале. Ну, если быть честным, Лютик промямлил что-то невразумительное и попросту отказался от того, чтобы сесть позади вновь. Ведь он опять будет сидеть, обвивая руками талию и прижимаясь к крепкой горячей спине своей грудью. Он будет утыкаться носом в шею и прижиматься щекой или лбом к этим волосам лунного цвета, вдыхать оставшийся на них запах розового масла, с которым некоторое время назад сам же и мыл эти чудесные мягкие волосы. Нет-нет, ему хватило одного опаляющего все нервы раза. Тогда он подумал, что можно ведь пристроиться спереди, не так ли? Тогда ни к чьей привлекательной заднице прижиматься своим членом он не будет — Лютик до сих пор сомневался, заметила ли всё это непотребство Геральдина. И если заметила, то чего ж не сказала? Но оказалось, сидеть спереди лишь немногим легче — тогда его словно всего обнимали и укрывали ото всех возможных напастей. Хотелось расслабиться, растечься по Гере и потереться щекой, но порывы он стоически сдерживал — не по-мужски это.

С той поры минуло почти шесть лет, отношения между ними изменились, а это убеждение прошло с ним сквозь года. Сейчас смущаться смысла не было, а воспоминания вызывали лишь приятную дрожь.

— Нет, — твёрдо повторил Лютик и отряхнул задницу. Геральдина приблизилась, и он чуть вскинул голову — ведьмачка была выше на пару-тройку дюймов. Невольно он подался вперёд и коснулся своим носом её. Геральдина положила руку ему на плечо и медленно повела ею вверх, обхватила длинными пальцами шею, а после положила ладонь на заросшую щеку. Он потёрся о неё, щекоча кожу щетиной.

Все посторонние звуки — ржание лошадей, стук их копыт, шум людей за его спиной — всё это исчезло, остался лишь звук их тихого дыхания. Воздух пропитался предвкушением (и малоприятными ароматами конюшни, но сейчас не об этом). Лютик сглотнул.

Гера усмехнулась.

— Моменты, когда ты словно проглатываешь свой язык, Лютик, тревожат меня.

— Вот уж спасибо! — очарование лопнуло как пузырь. — Знаешь, Гера, могла бы хоть раз просто взять и поце…

Его мягко чмокнули, прерывая все возмущения. Лютик шумно выдохнул носом и, приоткрыв рот, прошёлся языком по нижней губе Геры и толкнулся им внутрь. Он приглушённо застонал, чувствуя на кончике языка её вкус — такой сладкий и любимый. Сердце бешено колотило в груди, когда он обеими руками притянул Геральдину к себе. Ближе, ближе, ближе… До максимального соприкосновения их тел, до приятного трения, до нехватки воздуха. Лютик отстранился и шумно задышал; правая рука запуталась в длинных волосах, за которые он слабо потянул и после прижался губами к шее Геры. Лизнул на пробу. Под языком чувствовалась исступленная пульсация, и он сжал зубы в этом месте, отчего Гера издала тихий стон.

— Лютик…

А у Лютика от этих сдержанных стонов каждый раз становилось прекрасно пусто в голове — никаких посторонних мыслей, только Геральдина, а в штанах — невыносимо тесно. Он сжал свободной рукой крепкий зад ведьмачки и вжался членом меж её сладких бёдер.

— Я потная.

— Я тоже, — проурчал Лютик ей в шею и стал выцеловывать линию челюсти влажными губами.

— И грязная, Лютик, — и вопреки всем возражениям она склонила голову к другому плечу, подставляясь под поцелуи.

— Любовь моя, ты прекрасна, — хриплый шёпот; он вновь прижался к желанным губам. Сладкий-сладкий поцелуй, томный, такой, от которого хотелось вплавиться в неё, сплестись руками, ногами, никогда не отпускать.

Лютик был поэтом. Он умел выражать словами все свои чувства и эмоции, но в такие моменты ему казалось, что красноречие его покидало. И всё, что он мог, это пялиться и, может быть, двигаться — как сейчас.

Скептический хмык Геры перешёл в короткий стон, когда он просунул колено меж её ног.

— Лютик, бля-адь!.. — она оттолкнула его как раз в тот момент, когда он хотел оставить на этой прекрасной коже засос. Пусть и продержался бы он недолго — ведьмачьи штучки, хах, — но это бы всё равно было… — Давай ты немного придёшь в себя, а я пока пойду и сниму нам комнату. Хорошо?

Лютик сжал кулаки и прижался затылком к стене, закрыл глаза. Потому что иначе он бы сорвался, а Гера, конечно, против не была бы, но осуждающим взглядом за непотребства перед Плотвичкой потом наградила б. Он почувствовал, как его мягко чмокнули в губы, и резко открыл глаза. Гера одарила его столь редкой улыбкой и ушла.

Что ж, ему нужно немного остыть и перестать думать о том, что Геральдина ушла в распахнутой на груди рубашке. И он представил, как на ведьмачку будут пялиться и… Ох, чёрт. Он ненавидел, когда на неё пялились. И как чертовски хорошо, что по большей части она этих взглядов не замечала.

И нет, он, блядь, не ревновал.

Вздохнув и поняв, что возбуждение ушло, он оттолкнулся от стены и поспешил за Геральдиной.

Она успела заказать и ужин, и комнату, но барда всё не было, хотя по её подсчётам он уже должен был появиться. Гера чувствовала, как при мысли о нём всё в ней несколько смягчалось, а уголки губ сами собой поднимались в лёгкой улыбке. Дерьмо, впервые она за весь свой ведьмачий век…

Она тут же тряхнула головой. Не сейчас. Сперва нужно найти барда, ибо зная его чёртово везение, то… Когда Геральдина оказалась почти у входа в трактир, то увидела Лютика. Точнее, его спину. И того, с кем бард эмоционально ругался.

«Ну вот, — подумалось ей, — ни на минуту нельзя оставить…»

— …да ты вообще себя видел?! Щуплый доходяга — вот ты кто! Да даже Эльза тебя одним ударом поварёшки уделает! — мужик сплюнул себе под ноги, едва не попав Лютику на почти новые ботинки.

— Это что, завуалированное приглашение раздеться? Не то чтобы я каждого первого встречного желал убедить в своём хорошем телосложении, но для тебя могу и исключение сделать! А после отделать тебя своей малышкой. Хотя нет, не уверен, что она выдержит твою тупую голову! И кто такая Эльза?

Мужик злобно сощурился и ощерился, показывая отсутствие нижних зубов и плачевное состояние сохранившихся.

— Эльза — здешняя повариха, если хочешь знать, ты, ведьмачья сучка. Тебе бы лучше свалить отсюда подобру-поздорову — тебе и твоей монструозной бабе.

Геральдина сделала плавный шаг, показываясь изрыгающему из себя дерьмо мужику и скудной толпе, молчаливо наблюдавшей. Не видел её лишь Лютик. Она медленно ощерилась в улыбке, которую бард, увидев впервые, назвал «Я-не-умею-улыбаться-но-меня-это-не-ебёт». Показались клыки. Глаза полыхнули жёлтым, а зрачок стал с головку иглы.

Обычно ей было насрать на то, кто и как о ней выражался, но зная, как остро на подобное реагировал Лютик… Который сейчас поудобнее ухватился за свою лютню и сделал шаг вперёд, явно намереваясь нанести удар…

Ею двигала лишь мысль, что денег на новую лютню у них нет, а слышать жалобные вздохи она была не готова. Ну, по крайней мере, Геральдина пыталась себя в этом убедить.

— Да я тебя сейчас!.. — чувствовалось, как Лютик задыхался от эмоций. И ему не было даже жаль своей чудесной эльфийской лютни.

И вот этого, честно говоря, было более чем достаточно.

Мужик отшатнулся и как-то сбледнул с лица, промямлил что-то вроде «Йа-а…», икнул и, развернувшись, убежал. Толпившиеся ради зрелища тоже как-то побледнели и поспешили убраться, а Лютик медленно опустил свой любимый инструмент и удивлённо хмыкнул. Геральдина подождала несколько секунд, шагнула к Лютику, и положила руку ему на плечо. Тот даже не вздрогнул.

— Лютик?

— Хм, Гера? Кажется, — обернулся он и уставился на её спокойное лицо своими голубыми глазами, — хм, кажется, меня только что испугались? Как думаешь, смогу ли я быть таким же угрожающим? Ну, знаешь, вот этот твой хмурый взгляд и…

Геральдина вскинула бровь и убрала руку.

— Что произошло?

— Да так, — поморщился Лютик, дёрнув плечом, и перехватил получше лютню. — Один мудак решил, что лучше знает.

— Что?

— Судя по всему, абсолютно всё! Мне это не понравилось, и я высказался на этот счёт, ты же знаешь, что… — тут Гера оплела лютиковы плечи рукой и обернулась. Мужик, с которым ругался бард, смотрел в их сторону. Удостоверившись, что он смотрел на неё, ей в глаза, она вновь оскалилась. Мужик сглотнул и перекрестился, начав что-то бормотать — можно было и не читать по губам; было понятно и так — тот читал молитву. Ну что ж, в судьбе быть мутантом определённо есть плюсы.

— …и вот когда он открыл свой чёртов рот в твою — нашу — сторону, я не сдержался.

— И готов был оприходовать его своей горячо любимой лютней?

— Ну… да? Тебя-то я люблю больше. И, судя по всему, ему не хотелось быть битым, и он ускакал от меня так, что пятки сверкали! Мне кажется, об этом обязательно нужно что-то написать!..

«Тебя-то я люблю больше».

Ведьмачье сердце дрогнуло. В очередной раз.

— Юлиан, — он замер, как и всегда, когда она называла его так — совсем нечасто, но в моменты, когда он частенько даже понятия не имел, чем заслужил. — Пойдём. Нас ждёт ужин, горячая ванна и кровать.

Лютик закусил губу и кивнул.