«Я должен был её защитить».
***
Шинсо моргнул, слегка тряхнув головой и возвращаясь в реальность. Малец вопросительно глазел на него, остановившись рядом, словно, казалось, спросил что-то секундой ранее. На миг замешкавшись, Шинсо вернул себе бесстрастное выражение лица и, сощурившись, с нарочитым пренебрежением спросил:
— Что?
Мальчуган, чуть сникнув под стылым взглядом, часто заморгал, и неуверенно выдавил:
— Н-ничего. Показалось, на помощь кто-то звал. Наверное, показалось…
В почти оглушающей тишине ночных улиц Шинсо определённо не слышал ничего, похожего на крики о помощи.
«Чудно — у оборванца ещё и фантазия хоть куда».
Не исключено, что он выдумал это на ходу. Пожав плечами, Шинсо продолжил идти по главной улице, вновь слыша за спиной мальчишеские шаги. Он и рад бы давно уж свернуть во всеми забытые нищенские улочки, но с ребёнком, неотступно следовавшим за ним по пятам, отправляться на охоту так рано не имело смысла. Торопиться было некуда. А осложнить себе жизнь он и без того был в состоянии.
Несмотря на то, что большинство лавок к этому часу уже закрылись — таверны и прочие заведения вовсю играли светом, шумом и запахами.
Они приближались к кварталу, битком набитому питейными домами. Куда ни повернись — всюду из открытых дверей раздавались заливистый хохот, пьяные разгорячённые разговоры, топот ног, даже музыка, звуки ударов чьего-нибудь лица о стол или ещё чего получше. Шинсо нечасто здесь бывал — в основном по той причине, что сворачивал в переулки намного раньше, и до этих мест попросту не доходил. Да и те небольшие таверны, что ближе к дому и главной площади, были ему привычней.
Мальчуган с интересом вытягивал шею, вертя головой и пытаясь рассмотреть всё и сразу. Видимо, бывал он здесь нечасто, что не удивляло. Несмотря на потенциальное обилие съестных остатков, таких босяков, как он, здесь гнали в шею, лишь завидев, а под пару кружек спиртного охотно могли пустить в ход не только кулаки. Снисходительная жалость, на которую можно было надеяться одиноким сиротам ближе к площади, здесь зачастую превращалась в издевательский задор, подстёгиваемый выпивкой и верными товарищами по столу.
Если, конечно, сироты забредали сюда в одиночестве.
Сам не слишком понимая, почему, Шинсо обернулся и жестом подозвал мальца поближе. Поискав глазами, он заприметил не слишком шумную таверну и придержал бойкого ребёнка за предплечье. Он нахлобучил тому на голову капюшон, пряча под ним большую часть белоснежной шевелюры и тёмные глаза, и опустился перед ним на колено.
— Зайдём, от тебя — ни звука.
Не выпуская руки ребёнка из твёрдой, но при этом осторожной хватки, Шинсо поднялся с земли и решительным шагом направился к дверям одной из таверн.
«Ну, назад — уже поздно».
Только что он сам подписался на всё то непредвиденное, что могло произойти. Оставлять мальца одного посреди взвинченной под воздействием спиртного швали он не собирался. А значит, все возможные и невозможные последствия он брал на себя.
Проскользнув в двери таверны, Шинсо прикрыл веки от яркого света, и в нос ему тут же ударил мощный запах алкоголя и жареного мяса. Первым делом он обвёл глазами заполненное людьми помещение в поисках свободного тёмного угла. Такой, к счастью — и на удивление — нашёлся.
Несмотря на то, что конкретно эта таверна была немного спокойнее, чем остальные, народ здесь всё так же буйствовал: один так и норовил вмазать соседу по лицу веселья (или спора) ради, другой — соседке, но вмазать норовил уже по упругой заднице и явно ради иного веселья. Ближе к стойке, по всей видимости, была сосредоточена бо́льшая часть пойла — там кипела игра, и хохот напополам с криками возмущения и азарта звоном и грохотом разносился оттуда по всему помещению.
На удачу, едва ли кому-то было дело до мужчины и какого-то недоросля в лохмотьях, незаметно вошедших и скрывшихся за спинами посетителей — кого в таких местах только ни бывало.
Держа ребёнка за руку так близко к себе, как только был способен, Шинсо ловко лавировал между людьми всех мастей и состояний опьянения. Часто, чтобы пробраться сквозь подобную толпу, не наступив никому на ногу, никого не толкнув и не расплескав чужой напиток, требовалась недюжинная изворотливость — а на этот раз ему ещё и нужно было провести с собой ребёнка. «Да во мне погиб танцор» — напряжённо усмехнулся Шинсо, не переставая двигаться и стараясь не оставаться подолгу на виду ни у кого. Мальчуган, казалось, понимал, что время для весёлых скачек закончилось, и тоже старался держаться поближе к своему провожатому, опустив голову пониже, и всё-таки время от времени нет-нет, да поглядывал с опасливым интересом на посетителей таверны.
Спустя некоторое время, без происшествий добравшись до облюбованного угла, Шинсо, наконец, разрешил себе выдохнуть. Теперь он выпустил руку мальчика, на секунду мысленно напрягшись, что сжимал её слишком сильно, невольно боясь потерять его в толпе. Снова будто бы невзначай оглянувшись по сторонам, Шинсо убедился, что никто из здешних посетителей, увлечённо занятых своими делами, не обратил большого внимания на необычный дуэт. По большей части закрыв мальчика своим телом от лишних глаз, Шинсо коротким жестом велел ему занять место за обшарпанным столом, и, когда тот неуклюже забрался на сиденье, низко наклонился к нему и приглушённо проговорил:
— Я быстро — туда и обратно. Сиди здесь, с места не двигайся, — и, сделав паузу, добавил, — Лицо спрячь.
Думать над тем, что за ту минуту, что он будет вдалеке, кто-то успеет прийти сюда и обнаружит одиноко сидящего ребёнка, ему крайне не хотелось. А делиться с ребёнком лишними опасениями хотелось и того меньше. Ещё раз надвинув пониже грязный капюшон на лоб мальчишке, Шинсо, сжав губы, развернулся и почти что вихрем устремился к стойке трактирщика, стараясь, однако, не двигаться чересчур заметно.
«Какого чёрта я вообще делаю?..»
Только сейчас он начинал понемногу осознавать, что не просто сошёл с намеченного им охотничьего маршрута. Как, чёрт возьми, случилось, что сперва он столкнулся с каким-то прилипчивым ребёнком с улицы — а теперь, вместо того, чтобы послать его на все четыре стороны, зачем-то привёл его в таверну, под завязку набитую отбросами общества всех мастей?
«С каким-то прилипчивым ребёнком с улицы, как две капли воды похожим на твою сестру».
Шинсо с силой стиснул зубы, вытряхивая непрошеные воспоминания из головы. Сейчас не до этого. Никогда больше.
На удачу, перед стойкой столпилось не слишком много людей, и ему удалось без особого труда протолкнуться сквозь посетителей. Хлопнув по стойке ладонью с зажатой в ней серебряной монетой, Шинсо без промедления отрывисто крикнул хозяину таверны, стараясь перекричать толпу у себя за спиной:
— Эля, светлого. И мяса.
Ожидая заказ, Шинсо нервно постукивал пальцами по рукояти меча, беспрестанно наблюдая за трактирщиком. Оборачиваться и искать глазами оставленного им мальца не имело никакого смысла — отсюда его не было видно. Он специально выбрал именно то место, чтобы по возможности не привлекать лишнего внимания.
Однако вздымавшееся внутри лихорадочное волнение с каждой секундой становилось всё более невыносимым.
Казалось, прошла чёртова вечность, прежде чем на стойку перед ним, наконец, опустилась кружка эля с миской мясного рагу. Поспешно запихнув сдачу за пояс, Шинсо, на ходу уворачиваясь от чужих локтей и возникающих из ниоткуда спин, так быстро, как только мог, держа заказанное в обеих руках, направился к месту.
И уже издали заметил, что за их столом сидел кто-то ещё. За короткий миг сердце камнем ухнуло вниз.
«Снова?..»
Не сбавляя скорости, Шинсо тяжёлым шагом приближался к столу, чувствуя, как внутри неотвратимо разгоралось мертвенным огнём. За незнакомцем, вжавшись в стену, сидел мальчуган, съёжившийся всем телом, и его щуплая фигура казалась вдвое меньше. Едва завидев ребёнка, с виду целого и невредимого, Шинсо ощутил, как часть напряжения спала.
Но это был ещё не конец. Когда до самозванца, вальяжно развалившегося за их столом и отрезавшего тем самым единственный путь к отступлению для ребёнка, осталось чуть более десяти шагов, до ушей Шинсо сквозь разноголосую суету донеслось развязно-вкрадчивое:
— …так чего, один пришёл, пацан? Так пойдём со мной — здесь шумно, и так опасно…
Незнакомец — грузный мужчина со щетиной на щеках и с повязанным вокруг лысой головы платком — сидел, закинув ногу на ногу и нависнув над мальцом так низко, что широкоплечая тень падала тому на лицо.
Шинсо не нужно было смотреть на него дважды, чтобы точно понять: голыми руками ему верзилу не одолеть. Затевать пьяную драку посреди трактира не имело никакого смысла — он не только рисковал потерять ребёнка в суматохе, но и сам легко мог закончить в какой-нибудь ближайшей канаве — вероятно, без зубов и с парой-тройкой сломанных костей. И без сознания. А если очень не повезёт — то и без жизни.
Мирные переговоры в таком случае… В тавернах, где спиртное лилось рекой, а пьяницы в паре шагов от входа резали глотки бывшим товарищам за неподелённую тут же девушку с оголёнными ягодицами?.. Действительно, тут каждый второй — человек высоких нравов.
Но, может, физической силой и преимуществом в уличных драках Шинсо похвастаться не мог — зато у него было кое-что получше.
Подойдя к соседнему столу, за которым дрыхли как убитые двое мужчин, он оставил на нём заказанную еду и развернулся к незнакомцу. Тот даже глазом не повёл в его сторону, по-видимому, полностью увлечённый разговором с напуганным до смерти ребёнком. Шинсо, хрустнув запястьем, завёл руку за пояс, и сделал шаг в сторону мужчины, оказавшись прямо у него за спиной.
Мелькнул металлический блеск — и горла верзилы без единого звука коснулось холодное лезвие кинжала. Тот замер, оборвавшись на полуслове. Не тратя времени на приветствия, Шинсо наклонился к его уху и низко, растягивая каждое слово, отчётливо произнёс:
— Говорят, серебро прекрасно справляется с тварями… Хочешь проверить, что оно делает с людьми?
На последнем слове он слегка надавил на шею лезвием, с мрачным удовлетворением наблюдая, как с лица самозванца схлынула краска.
Несмотря на то, что по габаритам он превышал Шинсо чуть ли не вдвое, и, при желании, без особых усилий мог сломать ему запястье — он уже потерял своё преимущество. Кулаки никогда не славились скоростью в сравнении с клинками. А у этого верзилы оружие если и имелось, то вытащить его он уже не успеет.
Поэтому, ощущая ледяной холод кинжала на тонкой коже, он, вероятно, прекрасно себе представлял, что могло ждать его в обозримом будущем, соверши он необдуманное движение.
Эффект неожиданности сработал безупречно.
Слегка подтолкнув незнакомца в спину и приказав тому подняться с места, Шинсо, не убирая кинжала от чужого горла, коротким жестом указал на выход. Он не слишком горел желанием устраивать кровавую резню на глазах оборванца, да и привлекать внимание всей таверны в его планы не входило. А, судя по всему, забулдыга ему попался довольно сговорчивый. Дождавшись нервного кивка (бедняга очень старался не расцарапать себе шею), Шинсо подождал ещё секунду и, лишь тогда отняв кинжал, резко оттолкнул от себя самозванца. Тот пошатывающейся походкой (неизвестно, от алкоголя или же от испуга) оторопело зашагал прямо к дверям таверны, не оглядываясь.
Наконец, расслабившись, Шинсо тихо выдохнул и убрал оружие на место, глядя вслед удирающему мужчине. На удачу, никто из посетителей, похоже, не обратил большого внимания на случившееся. Забрав заказанную еду с соседнего стола, Шинсо не медля обернулся к мальчику. Он сидел на том же месте, где Шинсо его оставил — и теперь смотрел на него огромными тёмными глазами, переполненными… восторгом. Казалось, в их зрачках собрался весь окружающий тусклый свет, приумножив сам себя — и теперь плясал тысячей восхищённых искр, не переставая.
— Н-ничего себе… — пролепетал тот, кидая возбуждённые взгляды то на чудо-кинжалы за поясом, то на захлопнувшиеся двери — то на самого охотника. Шинсо явственно ощутил, что на него смотрят, словно на какого-то героя. Он спешно прочистил горло, справляясь с неведомо откуда взявшейся неловкостью.
«Да уж, это что-то… новенькое».
Он не мог определиться, по душе ему было подобное внимание со стороны — выходит, спасённого им — оборванца, или же нет.
Но один его взгляд стоил целой сотни возможных (и нежелательных) взглядов случайных посетителей трактира. Для кого-то, всю жизнь проведшего в тени, подобное было как минимум непривычно.
Стремясь как-нибудь отвлечь ребёнка (в первую очередь — от себя), который, казалось, вот-вот готов был запрыгать на месте от восторга, Шинсо пододвинул ему кружку.
— Пей, — на вопросительный взгляд мальчугана он пояснил, — Будет теплее.
Ребёнок с интересом напополам с подозрением понюхал содержимое кружки и тут же сморщил нос.
— Дрянь редкостная, — честно согласился Шинсо, издав лёгкий смешок, — Не хочешь? Я могу выпить. А ты мёрзни.
Энергично замотав головой, мальчик без лишних возражений схватился за кружку обеими руками и, зажмурив глаза, отхлебнул от её содержимого. Подперев ладонью щёку, Шинсо на несколько секунд потерялся в мыслях, наблюдая за ребёнком. Губы его тронула еле заметная улыбка.
Всего на секунду.
Судя по кисловатому выражению лица, теплее ребёнку пока что не становилось — либо странный и непривычный вкус напитка оказался для него чересчур уж обескураживающим. Помедлив, Шинсо пододвинул к нему и тарелку с мясом. «Клялся, что не голоден, но по итогу я всё равно взял ему еды».
— …Эй, эй, не налегай, а то потом будет мутить, — он поспешно выхватил у него полупустую кружку, мысленно дав себе подзатыльник: «Ещё ребёнка ненароком спаивать не хватало». Он кивком указал на тарелку, исходящую ароматным паром.
— Поешь.
Мальчик, поначалу радостно встрепенувшись, протянул к ней худенькие ручки, однако следом быстро сник.
Толпа людей в середине зала взорвалась несдержанным хохотом вперемешку с громкими хлопками и гиканьем. Ребёнок посмотрел в тарелку с каким-то неясным сожалением, и отвернул голову.
— Не хочу есть… Вернее, хочу чуть-чуть, но… — он запнулся, пытаясь подобрать слова, — …не это.
Шинсо не сказал ни слова.
***
Выйдя на свежий воздух из таверны, ходящей ходуном от неумолчного пьяного шума, оба — и мужчина, и ребёнок — вдохнули полной грудью.
После душноватого тепла помещения ночная прохлада показалась ещё более промозглой, незамедлительно пробравшись под одежду и взлохматив волосы налетевшим ветром.
— Куда теперь? — просто спросил мальчуган, задрав к нему лицо с открытым взглядом.
Словно он и Шинсо не были незнакомцами, случайно столкнувшимися на улицах города. Словно они бродили так вместе уже дни, недели, годы.
Словно…
Шинсо неопределённо пожал плечами, на несколько мгновений задержав взгляд на заволоченном облаками небе. По тусклому свечению можно было догадаться, где за этим небесным туманом запряталась луна.
«Сегодня её, наверное, и вовсе не будет видно».
Мальчик нетерпеливо дёрнул его за рукав, стремясь, видимо, обратить на себя хоть немного внимания. Шинсо, оторвав глаза от небесного свода, прокрутил в голове вопрос ребёнка ещё раз.
«Куда же?»
Ночью глаза мальчика больше не отливали красным, как было на закате, и только волосы его, высвободившись из-под капюшона, ярко белели в почти полной темноте. В памяти Шинсо кое-что промелькнуло. «Знаю».
— …Знаю, куда, — задумчиво озвучил собственные мысли Шинсо. Он повертел головой, возвращая себе чувство ориентации в пространстве. В этой части города с наступлением ночи он бывал достаточно редко, но отыскать верное направление было лишь вопросом нескольких секунд. По этому лабиринту улочек он мог бродить чуть ли не с закрытыми глазами.
— Не отставай, — бросил Шинсо, и протянул мальчику раскрытую ладонь. Тот охотно ухватился за предложенную руку, лучисто улыбнувшись и позволив себя вести. Пальцы ребёнка были холодны, словно лёд, даже несмотря на то, что у самогó Шинсо руки никогда не отличались теплом. Так или иначе, малец больше не выглядел замёрзшим, и на зябкость ночи не жаловался.
Держась за руки, оба неспешно отправились в путь.
Ночь давным-давно перевалила за свою половину.
***
Спустя какое-то время, в немногословном пути показавшееся ещё более долгим, мужчина и ребёнок, не выпуская рук, достигли края города. Кособокие дома городской окраины за несколько шагов сами собой расступились, а ровная дорога, уложенная камнем, растворилась под ногами, уступая место узкой извилистой тропе. Теснота города больше не давила на плечи.
Они оказались в полях. Редкие сухие стебли, приглушённо шумя, покачивались на ветру, что беспрепятственно гулял по открытым просторам, широкими волнами изгибались по всем четырём сторонам, куда ни посмотри. Вдалеке — Шинсо помнил — днём можно было разглядеть рваную полоску лесов. Даже дышать стало немного легче.
Не прошло и получаса ходьбы, как ровная земля под ногами превратилась в небольшой склон. Пройдя по нему вверх ещё немного, Шинсо (и следовавший за ним ребёнок со слегка сбившимся дыханием), наконец, добрались до вершины холма.
Перед ними открылось ещё одно бескрайнее пространство. Но теперь это было уже не поле сухих трав. В десятке шагов от них земля резко обрывалась вниз, а дальше — простиралась бесконечность. Там, где не было земли, в глубоком овраге несла свои воды река, иссиня-чёрная, слегка поблёскивавшая от ночного покрова и казавшаяся от своей ширины целым морем. Небо огромным покрывалом раскинулось над головой ещё дальше, ещё шире — безбрежный надзвёздный океан. Пятно лунного света, силившееся пробиться сквозь облачную завесу, теперь выглядело ярче — словно в небесной борьбе, едва оказавшись на воле, светило перехватило преимущество.
У Шинсо, как в первый раз, перехватило дух. Казалось, всё это время это место звало его, тихо, не прекращая, звало знакомыми шепчущими голосами… до боли знакомым голосом.
«Меня не было здесь так давно…»
***
«— Тебе здесь нравится, Эри?..» — неуверенно спросил мальчик.
«— Очень! Давай здесь жить останемся, а?» — в восхищении воскликнула девочка, засмеялась, захлопав в ладоши — и следом, рухнув на колени, надрывно, с мучительной болью закашлявшись.
«— Эри!..»
***
«Эри».
Мальчик, высвободившись из чужой хватки, с огромным ребяческим восторгом ахнул и вприпрыжку понёсся вперёд, ловко затормозив у самого края обрыва. Встав на колени и упёршись ладошками в каменистую землю, Эрн с любопытством первооткрывателя вытянул шею, пытаясь получше разглядеть реку и редкие прибрежные деревца внизу. Порыв ветра, ударивший ему в лицо, сбросил капюшон, разметав по сторонам отросшие белоснежные волосы. Из-под прядей показались маленькие, слегка заострённые уши.
— Давай останемся здесь жить, а? — стараясь перекричать ветер, весело воскликнул он, во все глаза глядя на бескрайний водный простор.
Луна, победив в схватке, вышла из-за облаков. Холодный луч её тут же пролился на водную гладь, заскользив, заплясав миллионами бликов. Деревья, которые было видно лишь днём, зачернели неровным контуром вдали. Редкая трава под ногами окрасилась в чистое серебро.
Лунный свет блеснул на волнистом клинке, беззвучно покинувшем ножны. Шинсо сделал шаг вперёд. Внутри что-то дрогнуло, с глухим эхом ударившись о далёкое дно.
— Обязательно, — тихо ответил он пересохшими губами, и перехватил рукоять обеими руками.
В воздухе коротко просвистел меч, целясь в бледную тонкую шею. Лунный луч последовал за ним. Раздался глухой удар.
Повисла оглушительная тишина.
Через долгое мгновение внизу под обрывом донёсся тихий плеск. Шинсо разжал пальцы, и красный клинок упал на землю, со звоном ударившись о камни.
Ветер бесшумно, мягко коснулся лица.
— Обязательно останемся.
***
За спиной раздались отчётливые лёгкие шаги. Ткань плаща хлопнула на ветру.
— А ты, оказывается, тоже можешь проявить милосердие.
Шинсо промолчал, не обернувшись. Шаги остановились в нескольких метрах позади него.
Спустя минуту Шинсо, закрыв глаза, приподнял голову, и всё же бросил:
— Сомневаюсь, что этот ребёнок вообще мог кого-то убить. А если и убил — то теперь отплатил по заслугам.
Каминари задумчиво протянул:
— Звучит как надуманное оправдание. Отчасти.
— Отчасти, — согласился Шинсо.
На какое-то время вновь повисла тишина. Её прерывал лишь шорох развевавшегося на ветру плаща.
— И всё же, была причина? — Каминари осторожно задал вопрос, упорно висевший в воздухе.
Шинсо поджал губы и наклонился, подбирая с камней запятнанный клинок.
— Он — тот вампир — явно был обращён недавно. Он бы не мог дать мне равного боя.
— И это всё? — с сомнением уточнил Каминари, не получив прямого ответа.
— Нет. Судя по всему, он даже не знал своих родичей — его не только не успели натаскать против людей, но и… — Шинсо запнулся, взвешивая разумность собственных слов, — Лишь догадка — он даже не знал, кем являлся. Хотел есть, но не знал, что именно.
Хмырь тихо присвистнул с толикой восхищения, но чуть померк, чувствуя, в каком настроении — ещё более хмуром, чем обычно — пребывал Шинсо. Тот, очистив меч от крови, вложил его обратно в ножны и, не спеша оборачиваться, устремил взгляд в небо.
— Но с чего тебе вдруг захотелось… помочь ему? Если он не представлял опасности, и всё равно погиб бы, рано или поздно.
Шинсо горько усмехнулся, вглядываясь в неровные тёмные пятна на поверхности луны.
— Он был слишком мал. Думаешь, как скоро его поймала бы в лапы инквизиция? С постоянными городскими шествиями им бы не составило труда отыскать его и забрать — а потом делать с ним всё, чего бы им ни захотелось, — отведя взгляд от небесного свода, он пробормотал себе под нос, — И как ему удавалось так долго избегать этих вездесущих фанатиков…
«Как он вообще умудрился прожить так долго?..»
— Так что, — не то с равнодушием, не то с досадой докончил Шинсо, — Малец бы умер либо мучительной смертью во время пыток церковников, либо от голода — либо от острых вил какого-нибудь мужика, на которого в голодном беспамятстве попытался бы напасть.
И снова — тишина. Ночные насекомые еле слышно стрекотали у воды. Их лёгкий треск разносился мерным звуком вдоль всего побережья.
Каминари, с какой-то нерешительностью сделав несколько шагов вперёд, остановился за спиной у Шинсо. Ни тот, ни другой не видели лиц друг друга. Вампир еле слышно выдохнул и, спустя секунду сомнений, положил ладонь в перчатке ему на плечо. Шинсо, с задержкой дёрнувшись, сбросил чужую руку и, развернувшись к вампиру, резко бросил:
— Нам здесь больше нечего делать. А с какого перепуга ты вздумал следовать за мной по пятам от са́мой таверны — соизволь объяснить позже.
Каминари издал досадливый вздох, неловко посмеявшись, словно шкодник, которого поймали с поличным. Оправив широкий плащ, развевавшийся на ветру подобно парусу, и спрятав улыбку, он послушно последовал вслед за Шинсо.
Обрыв, река, леса, луна остались за их спинами, уходя всё дальше, дальше.
Перед двумя мужчинами, шагающими вдаль, на горизонте, расцветая пурпурно-бордовым свечением отступающей ночи, едва-едва занимался первый луч рассвета.