И всё то, что рухнет на счёт "три"

"— Ты обещал, что защитишь меня от всего.

Вот только… кто защитит меня от тебя?"

Каждое мгновение — целая вечность, которая, кажется, больше никогда не отпустит из своих объятий. Останется смутным воспоминанием, полустёртым ощущением от прикосновений, слабым запахом на одежде. 

Напоминанием о том, что больше никогда у неё не будет ничего подобного. 

Всё только потому, что эта вечность — иллюзия. Ничего, кроме иллюзии того, что они могут быть счастливы вместе, что им может быть хорошо и так спокойно, что здесь может не быть страха и вечного ожидания подвоха. Ничего, кроме обмана, в который так сильно хочется верить всем сердцем, совсем не слушая доводы рассудка. Ничего, кроме их общей, несбывшейся мечты. 

И всё то, что рухнет на счёт “три”.

Раз.

Два. 

Три. 

У него глаза холодные, почти ледяные, будто бы в них когда-то давным давно разбили пару айсбергов. Осколки никогда не растают. У него глаза зверя, всецело преданного хозяину. Того, кто будет защищать, даже если не просили, даже если опасности на самом деле нет. Того, кто кинется, не успев подумать. Того, кто в конце концов сорвётся — и убьёт своего. Кто будет бесконечно жалеть.

У неё в глазах за хитрым блеском прячется что-то, ещё совсем по-детски наивное. Что-то тревожное, испуганное. У неё глаза ребёнка, ещё не знающего, что мир может быть жесток. Того, кто доверится, откроется полностью, совсем не задумываясь о последствиях. Того, кто забудет обо всём, кто откажется от всего, только бы быть рядом. Того, кто не видел ещё настоящей опасности. 

Вот только опасность слишком близко.

— Я люблю тебя, — шёпотом, почти одними губами, одновременно. Нежно-нежно, совсем без фальши. Слова, повторённые до этого сотни раз. Слова, которые значат в сотню раз меньше, чем должны бы. 

Потому что здесь нет и не было настоящей любви. Потому что синяки не видно под платьем. Потому что она давно научилась улыбаться вместо того, чтобы плакать. Потому что он всегда тенью следовал за ней. Потому что она привыкла чувствовать на себе взгляд охотника, хищника, зверя. 

Он всегда будет с ней. Даже тогда, когда она не будет этого хотеть. Он никогда не оставит её. Он никому её не отдаст. Он не может представить, чтобы она точно также обнимала кого-то, точно также смотрела на непонятно кого. Он сделает её своей, потому что никто больше не достоин того, чтобы она оказалась рядом с ним.

Она тянется к нему, прижимается ближе, роняя голову на плечо. Она хочет оставаться навечно вот так стоять, не думая ни о чём, кроме того, что теперь они снова рядом. Она знает, что её больше никогда не отпустят. Она боится. 

И неизвестно, что здесь из чего вытекает.