Мальчишка, с такой нетипичной для здешних мест простотой и интересом в глазах, смотрел на Аято. Он был примерно его ровесником, лет десяти, и явно не из Инадзумы. Светлые волосы, точно верхушки пампасной травы, топорщились в стороны, а невозможно зелёные глаза, которые Аято не мог описать даже со своим немалым уже багажом знаний, пристально смотрели а ответ. В них не было той осторожности, которую так часто видел наследник Камисато из-за своего происхождения, но не было там и дерзости – лишь любопытство плескалось в этой зелёной глубине. Губы Аято сами собой дёрнулись в улыбке, и тогда незнакомый мальчишка улыбнулся в ответ. Улыбнулся так ярко, что будущему комиссару на миг показалось, что само Солнце поблекло, на решаясь соперничать со светом этой улыбки.
Оказалось, что мальчишку–солнце звали Томой. Он со своей семьёй приплыл сюда из Мондштадта, далёкого города свободы и песен. Он выделялся на фоне жителей Инадзумы, как внешностью, так и характером. Добрый и отзывчивый, он никогда не позволял собой командовать или пренебрегать, оставаясь верным себе в любых ситуациях. Иногда солнце могло обжечь: неосторожным словом, сказанным в страсти свободолюбия, или тяжёлым взглядом зелёных, как самая сочная трава, глаз. Но никогда Тома не старался оттолкнуть или расстроить кого-то намеренно. Дети инадзумцев сами обходили его стороной: он был чужой здесь, хоть Аято и не до конца понимал, почему именно.
Однажды наследник клана Камисато сидел на лавке недалеко от имения, любуясь закатом и лепестками сакуры, что плавно опускались на ткань его юкаты. Он услышал за своей спиной шаги и обернулся, чтобы увидеть застывшего в паре метров Тому. Мальчик не решался подойти ближе, но пристально смотрел, как закатное солнце освещает светлые волосы Камисато, и как изящно кружится вокруг него сакура. И тогда Аято вновь улыбнулся и похлопал ладошкой по скамейке рядом с собой: ему хотелось, чтобы хотя бы одно солнце побыло с ним сегодня чуть дольше. А потом они вместе смотрели, как солнце, другое, то, которое светило на небе, тонет в бесконечной водной пучине, окрашивая небо над островом в розовые цвета.
– В Мондштадте солнце совсем другое. Но здешнее мне нравится даже больше…
Аято повернулся к внезапно заговорившему мальчику и увидел, как восхищённо тот смотрел на красный шар, поглощаемый водной гладью, как приоткрывал рот в изумлении и восхищении пейзажем, как солнечные лучи оставляли тёплые блики на его носу и щеках. С этого момента он стал звать Тому своим другом.
***
– …а также отправлять отчёты обо всех военных действиях, происходящих на территории или с участием Инадзумы, Сёгуну.
– Ты и правда выучил все эти обязанности комиссии Тэнрё?
Аято и Тома сидели на мягкой летней траве, и будущий комиссар пересказывал другу заученные наизусть обязанности всех трёх комиссий. Им было по пятнадцать, а на дворе стояло лето. Был тёплый день, но влага, приносимая с моря, не давала жаре стать невыносимой; вокруг стрекотали цикады, и ветер доносил до юношей аромат лугов и распускающихся цветов, трепал рукава расшитой юкаты Камисато и перелистывал страницы толстого тома о Трикомиссии, как ему вздумается.
– И не только Тэнрё, но в целом да. А что такое? – Аято слегка недоуменно взглянул на собеседника, не понимая, чему он так удивился. Тома же лишь улыбнулся одним уголком губ:
– Это невероятно, вот что.
– О-о, перестань, я не сделал ничего такого.
– А вот и сделал. Твоя память просто поражает. Да я не удивлюсь, если даже главы комиссий наизусть всё это не помнят!
– Ты преувеличиваешь. Я просто выполняю свои обязанности как будущий комиссар, вот и всё.
Аято мотнул головой, пытаясь окончательно дать Томе понять, что ничего невероятного он не сделал. Но кто вообще мог переубедить это солнце? Блондин приподнялся с мягкого покрывала травы и навис над Камисато, одной рукой упираясь в совсем ещё мальчишескую грудь, обтянутую дорогой тканью.
– Запомни раз и навсегда, Камисато Аято. То, что ты делаешь – не просто твои обязанности. Это заслуживает как минимум уважения. То, что ты делаешь – невероятно. Ты весь невероятен.
Они находились так близко, что Аято чувствовал, каким жаром веет от нависшего над ним парня. Тот смотрел серьёзно, пристально, нахмурив брови, словно пытался убедиться, что друг его понял. А будущий комиссар тонул, прямо сейчас шёл ко дну этих бездонных зелёных озёр напротив, и совершенно не хотел быть спасённым. Наоборот, хотелось нырнуть ещё глубже, чтобы навсегда раствориться в этом изумрудном озере, в котором даже днём отражалась вся бесконечность космоса.
– Спасибо, Тома. – Голос Аято был неожиданно нежным, полным искренней благодарности и привязанности к мальчишке, который несколько лет назад стал его самым близким другом. Он лежал на траве и доверчиво смотрел в зелень глаз напротив, зная, что они никогда не предадут, и улыбался, так сладко и лениво, погружался в эту колышущуюся водную гладь. Он поднял собственную руку, с которой тут же упал рукав, обнажив тонкое запястье, и заправил торчащую прядь юноше за ухо.
– Правда, спасибо тебе. Твоя поддержка очень важна для меня, ты же знаешь. Не представляю, кем бы я был без тебя.
– Для этого я и здесь.
Тома, с покрасневшими от неожиданных откровений щеками, в ответ расплылся в улыбке, через пару секунд вновь падая на траву. Теперь они лежали совсем рядом, касаясь плечами и вглядываясь в белые барашки облаков. Аято, точно ленивый кот, щурился довольно, а Тома то и дело зачем-то бросал на него взгляд. Том о Трикомиссии был оставлен, конечности наливались тяжестью, и хотелось раствориться в этом солнечном свете навсегда. Наследник клана Камисато уже проваливался в смутные мысли, переходящие в лёгкую дрёму, когда почувствовал прохладу чужой руки на собственной ладони. Живительные в такой жаре пальцы огладили запястье, скользнули между его собственных, обволакивая, отодвигая весь мир за плотную завесу из ощущения кожи к коже. Превращая наследника клана в обычного мальчишку, который волен валяться на траве со своим ближайшим другом и делать, что захочет. Делая его несколько счастливее.
***
Аято девятнадцать, когда он, как ребёнок, ждёт чуда. Сегодня его день рождения, который он, как и все последние годы, отмечает скромно: с сестрой в поместье. Они только вдвоём в такие дни. Брат и сестра Камисато заваривают ароматный чай, наполняя запахом трав всю округу, вспоминают о детстве и совсем не думают о будущем. И Аято счастлив, правда, он любит Аяку. Сестра для него – путеводная звёздочка, освещающая путь в непростые времена. Но ему чертовски не хватает солнца. И пусть этот огромный шар каждый день встаёт из-за моря по утрам, пусть шипит, опускаясь вечером обратно на дно, он знает: настоящее солнце сейчас встаёт лишь в Мондштадте, куда Тома отправился много месяцев назад, чтобы навестить друзей и места из детских воспоминаний. И Аято понимает его тягу к родине и ни в коем случае не осуждает, но Тома давно стал для него многим больше, чем самый близкий друг, и каждый день без него нёс в себе нотку глубокой печали и тоски.
Глупо было рассчитывать, что именно сегодня его личное Солнце сойдёт с корабля из Ли Юэ и вернётся к нему. Но Аято всё равно надеялся и ждал. Ему не хватало прохладных ладоней в своих руках, горячих объятий, игр в сябу-сябу и светлых, выгоревших под солнцем волос. Не хватало зелёных озёр напротив. Но, проведя день в разговорах с сестрой, Аято постепенно перестал надеяться. Смирился, что ещё один день прожит без объятий этих сильных рук, и привычно вышел из поместья. Он часто возвращался на ту лавку, где всё началось: смахивал с неё лепестки сакуры, садился и подолгу смотрел, как уходит за горизонт то, что все почему-то зовут солнцем, не видя его рядом с собой.
Он решил было, что дуновение ветра рядом ему лишь показалось, и даже не стал открывать глаза, ведь солнце всё ещё сияло достаточно ярко, чтобы сделать больно. Но вот прикосновения нежных пальцев почудиться не могли. Взметнулся растрёпанный хвост нежно-голубых волос, распахнулись синие глаза. А ладони почувствовали быстрые, до ужаса нежные поцелуи. Тома. Вот он, буквально в полуметре, протяни руку и коснёшься светлой шевелюры. Но Аято руки не тянет. Он сам не замечает, как оказывается в горячих объятиях, о которых так долго мечталось, но проводит губами по подбородку, очерчивает пальцами свободной руки челюсть и трётся носом о Томин.
– Я так скучал, я так безумно скучал, комиссар. – раздаётся над самым ухом горячий шёпот, а после мягкие губы касаются родинки над подбородком.
– Кажется, я не видел солнца целую вечность. Я думал о тебе каждый день.
Руки на талии, на шее и бёдрах, губы всюду, куда только возможно дотянутся, и громкое "Скучал", звучащее в каждом прикосновении, в каждом вдохе и выдохе. Одно на двоих дыхание, один воздух с запахом моря, деревьев сакуры и инадзумских трав. Одно на двоих чувство, пылающее внутри, горящее уже не первый год.
– Я люблю тебя, сокровище. Больше жизни люблю, и это никогда не изменится, слышишь? Я никогда не прекращу тебя любить.
– Аято… – вновь поцелуи и объятие, взгляды глаза в глаза.
– Я тоже люблю тебя. И этого моего чувства хватит ещё на пару вечностей вперёд.
Этот день рождения Аято запомнится прохладными пальцами под кимоно, запахом моря и сладким вкусом Мондштадтского вина из одуванчиков на губах.