Чартерными рейсами

ты никотин, и я вдыхаю дым

тобою прожитых режимов и пройденных точек

КОПЕНGАGЕН — 100 лет одиночества

Долгий перелет, мигрень и пресный сэндвич из ближайшего супермаркета. Хрущевка на окраине Питера, с чехлами на новой мебели, пыльными полками, с хрипящим аварией на микрорайоне краном и серыми панельками за тройным стеклопакетом.

После того как он покинул клан, каждое принятое им решение исходило из правила "чего бы не сделал Алтан Дагбаев". Оставалось только начать смотреть футбол и устроиться во Vmeste.

Осознание, что, в отличие от сестры, Разумовский его в два счета в Питере вычислит, пришло слишком поздно, буквально на четвертой трели дверного звонка.

Неподключенный домофон черным экраном оповещает о скорейшей смерти. Сунув ствол за спину – за пояс джинс, он отпирает входную дверь. На пороге Волков с бутылкой Егеря.

– Я настолько жалко выглядел на кассе Пятерочки, или ты пришел меня отравить?

– Поговорить, как взрослые люди. Я не разделяю мнение Вадика, что ты просто зарвавшийся ребенок, нормальный был план, и его дерьмовое исполнение не твоя вина.

Алтан отходит с проема пропуская наемника в квартиру. Защелкивает на замок последний путь к отступлению и идёт на кухню. Волков тенью следует за ним, никак не комментируя, располагается на стуле за небольшим столом.

– Стаканов нет, – флегматично оповестил Алтан, открыв первый попавшийся шкафчик, и, даже не заглянув туда, захлопнул дверцу.

– Не брезгуешь? – откручивая пробку спрашивает Волков.

Алтан с тем же безразличием мотает головой и опирается бедром о подоконник, принимая наигранно расслабленную позу. Происходящее кажется ему по меньшей мере странным. Может смерть Олега никогда и не была его цель, но и приятелями они не были. Учитывая неудавшееся обезглавливание Разумовского, пришедший на переговоры Волков доверия не вызывал.

– Поесть не принес? – учитывая иррациональность сложившейся ситуации, Дагбаев находит свой вопрос вполне уместным.

– Закажем, – после недолгой паузы – в которую в его сознании складывалось его суждение об Алтане, как главе мафиозного клана, и вот этом мальчике с грустным, голодным взглядом заебавшегося что-то всем доказывать человека – отвечает Волков.

– Суши? – не поднимая глаз от экрана смартфона уточняет Дагбаев, Олег соглашается, – теплый, спайси, комбо по акции?

– Да, – соглашается Волков, словив неодобрительный взгляд и хлебнув из бутылки.

Алтан еще роется в телефоне, когда Олег начинает заметно нервничать, уж больно спокоен собеседник, для его нежданного появления.

– Твой бешеный к нам присоединится? Сколько комплектов приборов брать?

– Он не знает, что я здесь, – Олег тяжело, шумно вздыхает, что не укрывается от цепкого взгляда багровых глаз, – он спал, когда сработала программа распознавания лиц, данные я удалил, – Волков давно знает Вадика, его методы и привычку играть с людьми, но лучше всего он знает, что люди не любят, когда с ними играют, – вроде бы удалил, думаю, если не искать целенаправленно, то и не всплывет.

– Зачем? – Алтан отлипает от подоконника и садится напротив, забирает из чужих рук алкоголь и делает на пробу небольшой глоток.

– От мести тебе не станет легче, поставь себя на место родственников тех людей, что погибли в теракте у казино, – Олег усмехается без издевки, – а, да, точно, ты был на их месте.

Алтан не отвечает, глотает егермейстер и смотрит сквозь Волкова на дальнюю стену, в голове пустота, он не считает, что Олег прав, не считает, что прав сам, но они как-то оказались в этом моменте, в его купленной на поддельный паспорт квартире, за столом, выбранным кем-то из риэлтерского агентства, с бутылкой пряного ликера на двоих и дверным звонком, от которого оба вздрогнули.

Алтан забирает заказ и расплачивается с курьером, за прошедшие пол часа ответа на разумные доводы Волкова он так и не придумал. Суши, кстати, вкусные для забегаловки с рейтингом отзывов в три звезды.

Олег не спешит возобновлять диалог, просчитывает любую вероятность облажаться с чертовыми палочками. Особенно перед тем, кто пользуется ими так легко и привычно. Проверять, может ли Алтан с той же выверенной точностью выколоть ему ими глаза, как-то не хотелось.

– Вилок нет, – усмехается Дагбаев, и Олег верит, что это не издевка, просто факт, показавшийся мальчишке забавным.

После третьего ролла, который Волков не дыша, но все же доносит до рта, Алтан откладывает свои палочки и продолжает есть руками.

– Очень мило, – Олег оценил жест, говорить и жрать одновременно теперь становится проще, - как насчет не убивать "моего бешеного".

– Я мог бы убить сейчас тебя, – Алтан облизывает пальцы и тянется к бутылке, которую Волков уводит у него из-под пальцев и делает глоток и давя усмешку:

– Это взаимно, – он передает Дагбаеву алкоголь растягивая губы в улыбке, – но мы же так хорошо сидим.

– Твой бешеный не оценит.

– Он жив, а прочее меня мало интересует.

– Вы сейчас лжете, Олег Давидович.

***

Он чувствовал, что проснулся, чувствовал, как кто-то тряс его за плечо, чувствовал и продолжал видеть сны.

Олег ничего не говорит, когда багровый взгляд едва проснувшегося Дагбаева фокусируется на нем. Он все еще видит мутную пелену кошмаров и подрагивающие ресницы. Когда-то в армии у Олега тоже были сонные параличи.

– У тебя своего дома нет? – бесцветно спрашивает Алтан через несколько минут выползая на кухню следом.

– Ты считаешь эту квартиру своим домом? – Волков подталкивает к нему кружку кофе, от кофе там процентов тридцать, остальное дерьмовый виски из круглосуточного на первом этаже, – у меня нет дома.

– У тебя есть твой бешеный и вы занимаетесь какой-то херней, вместо того чтобы, – Алтан запинается, конец – сформулированного в голове предложения – он забыл.

– Ты хочешь "обычной жизни"? – Олег ковыряет вилкой вчерашний салат в пластиковом контейнере с эмблемой какого-то ресторана.

– Я хочу сам за себя выбирать, чего мне хотеть, как жить и не боятся поворачиваться спиной к человеку, которому плачу за собственную безопасность, – Дагбаев поднимается на ноги одним слитым движением и идет к тумбочке, чтобы убедится, что даже дрянного виски не осталось, но на кухне, не считая вчерашней еды на столе, прибрано, – знаешь, Олег Давидович, твой бешеный тебя не заслуживает.

***

Сегодня на завтрак, обед и ужин грибная пицца из сетевой пиццерии, а виски все еще так себе, разговоры без смысловой нагрузки и глаза у Волкова кажется стали тусклее.

– После пяти пуль, что должно было случиться, чтобы ты все-таки ушел, – Дагбаев не доносит до рта треугольник и лишь озвучив вопрос начинает есть.

– Я не ушел, а вышел покурить.

Олег почему-то думал, что такие выебистые мажоры как Дагбаев не едят пиццу с корочками, но этот ест, и пьет, возможно, паленый алкоголь со своим врагом на кухне малогабаритки далеко от центра. Олегу не то чтобы интересно, банально любопытно, как глава мафиозного клана до такого докатился.

– На неделю – Алтан смеется чуть не подавившись, – или сколько ты здесь? – капельки соуса стекают по длинным пальцам, когда он перехватывает еще горячий кусок другой рукой, – и он поверит?

– Мне плевать, – Волков поднимается на ноги, идет к окну где валяется пачка, то ли его, то ли Дагбаева, сигарет, – он все равно никогда меня не слушает.

– Что Вадик наговорил Вам про меня? И сколько твой бешенный ему заплатил.

Алтан хочет казаться безразличным – "простой вопрос, Волков, ничего личного, выясняю причинно-следственные связи предательства одного небезызвестного Дракона".

– Если не его тупыми метафорами, то он сказал, что ты не представляешь серьезной угрозы, – не задумываясь Волков передает сигарету замершему за плечом Алтану, – про цену не знаю, но кажется речь шла не о деньгах.

Дагбаев давится дымом, закашливается и смеется, Олег ответ понимает без слов, Вадику никогда кроме денег и собственной шкуры ничего не было нужно.

– Знаешь, сколько мы были знакомы, он редко ошибался в людях, а тебе удалось его провести, – одобрение в голосе наемника звучит как комплимент с толикой восхищения. Дракон попавший на свои же паттерны. Олегу молодой босс дагбаевского клана импонирует.

Они ведь не стали друзьями, думает Алтан, почему людям стоит вместе нажраться в хламину и начинаешь доверять так, как не доверяешь человеку, которого знал несколько лет.

Густые клубы сигаретного дыма уносятся к серым тучам, повисшим над городом, на самом деле все здесь серое, бесцветное и пустое. И ему тоже становится легче, когда переливающие за край воспоминания тускнеют, развеиваются вместе с дымом, оставляя фасадами только сухие факты – это когда-то было, а теперь его нет. Есть только отметки в памяти. Даты, события, пережитые чувства – их холодная констатация.

– Он никогда не воспринимал меня всерьез, а я не пытался этого изменить, – Алтан тушит окурок о край внешнего подоконника и кидает в импровизированную пепельницу из пластикового контейнера, – подсознательно, я всегда знал, что рано или поздно он продаст меня любому, кто больше заплатит.

– Алтан, – немного устало тянет Олег, выдыхая из легких густой дым, – он никого всерьез не воспринимает, – Дагбаев слышит в его словах то, что не должен, – или хочет, чтобы так думали.

Волков таращится пустым взглядом вглубь окон стоящей напротив пятиэтажки. Пепел от тлеющей в пальцах сигареты крупными кусками падает на белый подоконник. Олегу не нравится сожалеть о том, о чем он давно забыл. Но он сожалеет. Прекрасно зная, что обернись время вспять, он ничего бы не изменил. Сережа его крест. Его петля на шее и гробовая доска под которой их обоих однажды и похоронят. И в этом, обещанном когда-то в наивной юности, "навсегда" не было места другим людям.

– Расскажешь? – без интереса спрашивает Дагбаев, смахнув рукой грязно-серые крошки и садясь на узкий подоконник так, чтобы видеть лицо собеседника.

– Мы трахались, когда работали вместе, – Олег не собирается ему врать, – вместо терапии, снимали напряжение, если становилось совсем хреново, а случалось это часто. И в том, что у нас ничего не получилось, нет его вины.

Подзависший в тишине Алтан смотрит на него озадаченно и Волов нехотя пересказывает как "трахались" переросло в "расстались, я свалил".

Они молчат. Олег, потому что расспиздел лишнего, и Алтан, пытаясь переварить то, что никогда знать не хотел.

В том, что окончательно трезветь им сейчас совершенно не нужно, они соглашаются без слов. Дагбаев долго возится со шнурками высоких, похожих на армейские, ботинок и уже спускаясь по лестнице без доли шутки отвечает:

– В рехаб те6е надо, Олег Давидович.

И Волков звонко-лающе смеется, заходясь проклятым кашлем, ладонью сжимает плечо Алтана в знак признательности за такую чуткость и заботу. Идя до магазина, они больше не разговаривают.

***

Пол-литра вискаря сглаживает все новые углы. Негласно они начинают заново. И снова заказывают суши. Алтану все равно на самом деле, как там Волков их есть, но он все же сдается, наблюдая за попытками освоить японский столовый этикет. Они сидят на полу в гостиной, из открытой балконной двери задувает холодный ветер. Дагбаев пересаживается ближе к Олегу и перехватывает его руку, тянущуюся за новым роллом, сжимает его пальцы своими, показывая, как правильно и ловит растерянный взгляд. Непонимающе изгибает бровь и кивает на контейнер – пробуй.

Тряхнув головой Волков тянется за едой. У него получается уже более уверенно и Алтан улыбается краешком губ. На фоне тихо играет лаундж. Торшер освещает только низкий журнальный столик, на котором громоздятся коробочки доставки, по углам комнаты дергаются от резких движений клубы густых теней.

– Ты не собираешься возвращаться к своему бешеному? – разливая вискарь, без нажима, интересуется Дагбаев – мол, просто спрашиваю – и заметив, как Волков мрачнеет, добавляет, – я не гоню, у нас же тут клуб по интересам.

Олег делает глоток и смотрит на пылинки, роящиеся под белым абажуром икеевского напольного светильника, наверняка, имеющего выебистое, не с первого раза читаемое, название. Долго молчит, за эти дни он уже вывалил столько лишнего о себе, что перестал удивляться как не сдерживает свой длинный язык. И ведь никогда же такой херни за ним не водилось. Но он пьян, у него ПТСР, депрессия и черт знает что еще.

– Серый, он – не создан для спокойной жизни, – Волков тщательно подбирает слова, чтобы сократить упоминания о Разумовском до минимума для них обоих, – а мне хочется немного просто пожить. После Венеции, я не думаю, что, – он обрывает себя, сжимая свободную от стакана руку в кулак, разжимает, считает до трех и договаривает переиначивая, – я не знаю, сколько еще проживу.

Алтан не умеет поддерживать, толкать воодушевляющие речи и гладить по спинке позволяя уткнуться в свое плечо. Он коротко сжимает пальцами ладонь Волкова, меньше минуты, но вполне достаточно.

Олегу неправильно, и даже не очень-то хочется. Но он переводит взгляд на Дагбаева, разглядывает его профиль, прослеживает линию скул, длинные тени от ресниц на щеках, приоткрытые губы.

Олег думает, что где-то /в месте, которое он не может назвать домом/ его ждет Серый. Олег может предположить, что у Вадика не хватило мозгов не втрескаться в этого мальчика, так, как при своей сучной натуре, удавалось только ему. Олег решает, что шли они все и тянется с Алтану.

Расфокусированный взгляд Дагбаева замирает на нем, брови чуть сведены к переносице, едва заметная не улыбка. На секунду проскальзывает мысль потянутся к пучку, стащить резинку, запутаться пальцами в длинных смоляных волосах как когда-то. Олег стряхивает наваждение и тянется за поцелуем, пряный привкус виски и горечь сигарет, тяжелое дыхание. Алтан позволяет опустить себя на пол. Обнимает за плечи и тянет за короткие волосы, когда Волков грубее прикусывает шею. У Дагбаева сильное тренированное тело и он почти не издает звуков, лишь царапает ногтями в кожу, когда у Олега получается заглотить глубже. Разочарованно изгибает бровь, когда Волков нависает над ним. Прикрывает веки, когда тот берет в руку оба члена и тяжело выдыхает в тягучий поцелуй. Они так пиздецки пьяны.

С утра Олег будет думать, что спать на полу было плохой идеей, что вероятно они оба простынут. Алтан ничерта не думает, затягивая его в душевую и притесняя к стене. Алтан не хочет трезветь, и они проводят еще несколько дней, окутанные табачным дымом, лаунджем и холодом.

– Аргентина? – ставя перед Олегом кружку свежезаваренного кофе, задумчиво тянет Дагбаев увлекшийся игрой в "куда поедет Олег лечить голову" /бухать и трахаться с кем-то, чьи мысли не заняты другим человеком/.

– Не был, – соглашается Волков отпивая растворимый со вкусом "латте", – отвезешь в аэропорт?