Ветер ― как нож, иней ― как кинжал

Когда корабль Южного Креста покидал порт Рито, Кадзуха не видел ни города, ни неба: его, разыскиваемого преступника, прятали среди товаров, ради него заговаривали зубы, рисковали нарушить законы вечности. И все равно в душном и тяжелом воздухе каюты угадывался жаркий вечер, в почти неподвижном полу угадывался тревожный штиль.

Стоило «Алькору» отплыть от недружелюбных берегов, и можно было выйти на палубу, однако ни вид спокойного моря, ни глоток свежего ветра не принесли утешения; боясь людей, не в силах сказать и слова, Кадзуха забрался на высокую мачту, где лишь чайки и звёзды были свидетелями его печали, и молча горевал, ожидая рассвета.

И даже оттуда он слышал разговоры моряков, низкий голос капитана:

— Грядёт, грядёт предосенний шторм, не обогнать.

— И кровавое новолуние, да еще и в апогее… так и высматривает, куда бы принести разрушения.

— Ветер будет такой, что нас за полмира разнесёт.

Кадзуха не чувствовал, что скоро сменится погода, но доверял мнению моряков: в конце концов, он житель побережья, и в открытом море никогда не был.

***

Перед рассветом Кадзуха смог учуять скорую смену погоды: едва заметное понижение температуры, легчайший запах грозы, чуть более нервозный клич чаек у парусов.

Серым облачным утром ветер усиливался так, что Кадзуха не узнавал родную стихию; капитан Бэйдоу выглядела настороже, ее отрывистые распоряжения звучали мрачно:

— Проверьте, надежно ли закреплены грузы и оборудование. Вывесите штормовые фонари. Сверните все паруса кроме трех основных. Затушите все огни. Кто хочет покурить — сейчас ваш последний шанс.

Кадзуха помогал проверять узлы и натягивать сети, карабкался на нос и борта, чтобы закрепить алхимические фонари. Хотя он не мог заставить себя произнести и слова, на его вопросительный взгляд не замедлили доброжелательные разъяснения: во время шторма огонь опаснее высоких волн, если загорится промасленная ткань или запас пороха — это верная смерть всему экипажу.

Скоро за мелким дождём исчезли сопровождающие корабли Южного Креста: расходились дальше один от одного, чтобы волны и ветер не столкнули их друг с другом. Ветер уносил последние запахи сладкого лиюэйского табака, одна за другой гасли искорки зажженных трубок, и непогода медленно наливалась силой, раскрывалась, как облачный цветок: волны росли, яростно бились в борта, а пол кренился вправо — перейти с одной стороны на другую было словно взобраться на холм.

— Дети, ремесленники, торговцы — все по каютам, и не высовываться, — объявила Бэйдоу. — Если понадобится, госпожа Инь Син даст вам снотворное. Не поддавайтесь страху, грядущий шторм страшен, но мы выйдем из него невредимыми.

На последних словах высокая вода накрыла корабль, оставила на досках липкие хлопья пены и путаные водоросли. И хотя эти воды обычно теплы, предосенний ветер кусался холодом, а косой дождь больно сёк открытую кожу.

Кадзуха не знал, куда смотреть, за что браться в первую очередь, и потому смотрел под ноги, делал то же, что люди вокруг; вместе с моряками тянул мокрый и скользкий трос, поворачивая парус под нужным углом, пока капитан и старшая помощница в две руки вели корабль — при таких волнах штурвал может вырваться из рук, увести не в ту сторону, вместо укрепленного носа подставить высокой воде уязвимый бок.

За монотонной работой прошло незамеченным, когда дождь превратился в грозу. Кадзуха не заметил, кто и когда накинул ему на плечи промасленный плащ, кто завязал красные шнуры под подбородком — время размылось, затянулось, потеряло значение; стало невозможно определить, ночь или день, из-за туч не пробивался никакой свет. Казалось, молния бьёт совсем близко, но не удавалось почувствовать хотя бы подобие страха: тело давно налилось усталостью, холодом, сыростью… но команда работала как одно целое, голос капитана прорезал рев волн и раскаты грома, и Кадзуха не мог бы покинуть тяжелую размеренную работу, даже если бы захотел.

Он скорее почувствовал, чем услышал удар молнии в западную мачту, сорвался со своего места к борту, и правильно сделал: со своего места слетел штормовой фонарь, с громким плеском упал на то место, где только была его голова. Закалённое стекло светильника прорезала трещина, алхимический настой внутри клокотал и волновался, повторял море в миниатюре. Кадзуха потянулся поднять его, не дать горючей жидкости вытечь наружу…

Это было последнее, что он запомнил: тяжелая, низкая, коварная волна прокатилась от борта к борту, сбила с ног, ударила виском о сложенные буйки под промасленной тканью — оглушенное тело послушно последовало за течением, вслед за креном корабля. Замерзшая рука даже не зацепилась за сеть…

***

Нет, Кадзуха не слышал, как капитан Бэйдоу сорвалась со своего места, не слышал, как кто-то запоздало крикнул: «Человек за бортом!». Он силился не вдыхать морскую воду, пытался выплыть, но даже не мог понять, где небо, а где глубина; свет фонарей, вспышки молний и белый блеск воды смешался в одно, из-под толщи воды не различить и звука.

Нет, он не видел, как штурвал перехватил первый помощник, как капитан схватилась за спасательную веревку, в мгновение затянула ее вокруг себя, бросилась в воду — взгляд единственного глаза прикован к тусклой искорке анемо Глаза Божества, смуглая рука тянется через черную воду к багряному рукаву. Госпожа Бэйдоу ни на секунду не сомневается, спасая члена команды, ее движения точны и уверенны, и даже молния больше не осмеливается ударить рядом с ее кораблем.

Нет, он не помнит, как она за край подола вытащила его из воды, перекинула через край борта, лицом к морю, протянула пальцы в холодный рот, надавила на корень языка, заставляя выплюнуть всю горькую воду, и водоросли, и алхимическое масло. Уверенная, что этого достаточно, она передала спасённого ближайшему моряку, бросила: «К лекарю», и вернулась на свое место; больше она не покидала свой пост.

***

Следующие часы, дни Кадзуха провёл в лазарете, свернувшись в гамаке из грубой ткани, прижимая к лицу пропитанный камфорой платок, пытаясь если не заснуть, то хотя бы отрешиться от страдающего тела. Морская вода капля за каплей продолжала сочиться изо рта, смешивалась с кровью из носа, шумела в ушах, а ее горький привкус не могло перебить даже приторное лекарство. Каждый вдох горел и клокотал под ребрами, в уголках рта копилась кровавая пена, а сердце стучало в горле — и сколько не прижимай колени к груди, сколько не закрывай голову руками, от этого не спрятаться.

Иногда подходила лекарь Ин Синь, проверяла его пульс, давала выпить пару капель вина — в неподвижности сильнее мучил холод, а других способов согреться не было. Однажды на Кадзуху навалилось что-то тяжелое, пушистое — его накрыли плащом, кто-то произнёс пару успокаивающих слов. Как жаль, что он не расслышал.

Корабль продолжало качать на волнах, а шторм продолжался и без Кадзухи в качестве свидетеля. Время текло, обстоятельства не улучшались; в какой-то момент вода начала затекать внутрь, течь по стенам, собираться на полу в ручьи, и шаги Ин Синь теперь сопровождались плеском и брызгами. Ужас сковал сердце так, что оно даже билось через раз.

***

Правду говорят — невозможно бояться вечно. Усталость оказалась сильней переживаний сердца: Кадзуха провалился в сон без сновидений, который не принёс отдыха. После него ломило тело, и голова казалась тяжелой; во сне он судорожно хватался за пустой Глаз Божества, запоздало боялся, что волны заберут его себе, что он смешается с сокровищами на дне. Острые края оставили глубокие отметины на ладони.

Но он нашел силы выйти из лазарета на непослушных ногах. Снаружи было тихо, пусто, а вдалеке можно было различить горы Ли Юэ. Небо казалось высоким и ясным, чисто умытым, и чайки из гавани смеялись над смешным чужеземцем.

— Скоро прибудем в гавань, — сказала капитан, когда он поднялся к ее посту. — Ты как, Кадзуха? Это мой просчёт, надо было оставить тебя в каюте… с новичками всегда происходят самые большие неудачи.

Кадзуха замотал головой, для надежности даже руки сложил крестом: не надо, не надо меня запирать! Опомнившись, попытался извиниться, но слова застряли в горле, разрослись солёной горечью, и он только зря закашлялся. Капитан Бэйдоу смотрела на него с сочувствием, и он был безмерно благодарен, что она не задаёт вопросов. Как будто она видела такое много раз.

— Это ничего, — сказала она без улыбки, только чуть взлохматила его волосы в грубоватом жесте поддержки. — Пройдёт время, и ты снова будешь рассыпаться стихами и приручать штормовой ветер. Тогда и поблагодаришь меня. Спешить некуда, все несчастья уже случились, и мы даже смогли это пережить. Довольно неплохой итог!

Кадзуха молча согласился. В спокойном, приятном молчании приближался резной горизонт незнакомой страны, тёплый свет фонарей расцветил прибрежные воды. После такого путешествия трудно ожидать хорошего… но и трудно представить, что непоправимого может случиться.