— Что значит «ушли, побоялись Вас будить»? – рявкнула Танахия, распахивая пасть перед самым носом несчастного бретёра. – Это чего им меня бояться, а?!
Слуга только закивал, загораживаясь подносом. Конечно, совершенно нечего! Только ножик пусть положит, да-да, вот так, вот сюда; аккуратно расцепив пальцы лейтенанта, буролицый сервисмен забрал столовый прибор и попятился назад, собирая спиной домино из разбегающихся спросонья суккуб.
— Пусть открывают портал, — скомандовала Неумолимая, на ходу застёгивая жилет. Глубокий хриплый голос эхом разносился по сводам крепости, минуя пролёт за пролётом.
— А то я не знаю, каких дел без меня наворотят эти оболтусы. Мало нам было метро? Ну, быстрее, портал!
***
Шагнув из бесконечности на твёрдую землю, Танахия заозиралась. Путешествие было коротким, но она уже подготовила самую пламенную «я-не-злюсь-просто-разочарована»-речь, лучшие фрагменты которой и собиралась выкрикивать в пылу кровавого сражения.
Да только сражением и не пахло.
Оценив обстановку – пустырь с претензией на детскую площадку, дремлющий на лавке старик и достаточно далёкое тявканье собак, чтобы цвет кожи и рога бретёрки не вызвали у их хозяев вопросов, — Неумолимая задрала голову. Многоэтажка возвышалась перед Танахией стройной бетонной башней, на вершине которой мелькали короткие, рваные разноцветные вспышки. Ну точно, визары. Окончательно подозрения подтвердил кубарем скатившийся с крыши рогатый силуэт, распадающийся в пыль прямо на лету.
— Да вы, должно быть, шутите, — ошарашенно произнесла демоница, опуская взгляд всё ниже и ниже. Дверь в подъезд приветливо подпирал кусок кирпича. – Вы ШУТИТЕ!
Кто отвечал за портал? Какому уродцу натянуть жопу на рога? Ей что, всерьёз тащиться наверх своим ходом? Идеальное появление! Выносливость выносливостью, но они там уже закончат, пока она доползёт!
Пнув смятую жестянку, Танахия, бурча под нос что-то нерусское, поспешила в подъезд.
Проскользнув мимо сопящей консьержки под не настойчивое «Ножки вытираем», демоница нырнула в лифт, наугад нажимая кнопки. Чьи-то глаза с любопытством пронаблюдали за манипуляциями из-под серого локтя, но решили не вмешиваться.
Лифт заскрипел этаже на третьем. На четвёртом погас свет. На шестом, взвизгнув шестернями, коробка остановилась, ухнув обратно вниз на условные полметра.
— Это что? – в ужасе воскликнула бретёрка. Как работает лифт она уже выучила. Но разве он не должен останавливаться ровно и без всяких шарарамов с электричеством?!
— Тёть, не кричите, не кричите! – тут же запищал голосок. Привстав на цыпочки, соседка по подъёмнику вовсю давила на кнопку связи с лифтёром. – Щас Прокофыч проспится, вернётся в каморку, увидит сигнал и всё нам обратно запустит!
Щурясь на звук, лейтенант разглядела в полумраке его источник.
Девочка. Белокурая девочка.
Навскидку ей было лет пять, шесть, семь – кто их, детей, разберёт? Танахия в этом возрасте уже постигла достаточно горечи, чтобы стараться забыть, сколько лет на неё пришлось.
— Ты что тут вообще забыла... — она смерила ребёнка суровым взглядом, — ...одна?
— В школу шла.
Танахия подняла брови.
— А в школу – это не вниз?
— Вниз, — кивнула девочка, застенчиво ёрзая по спине портфелем. – Вы так быстро забежали, так быстро нажали, я вообще такая прям ОЙ! Хотела Вам сказать, но потом подумала, что первый счёт, а я счёт не люблю; вернее, люблю, когда сижу с Дениской, потому что Дениска красивый и пишет за меня...
Чем больше блондиночка говорила, тем смелее и веселее звучала. От растерянного комочка не осталось и следа: девочка вещала историю, полностью сосредоточившись на главной её героине – себе, — и явно очень радовалась возможности присесть на уши хоть кому-то.
— ...а я пишу за Дениску. Там смеху потом, потому что мамаша Дениски злая, как чёрт, и за ухо его таскает, что он такой дурак. А я-то знаю, что он не дурак! Это я за него плохо пишу. Но я тоже не дура – я специально плохо пишу, чтобы он считал, что я дура, и писал за меня. Дениска красивый и умный, но я красивее и умнее.
— Замечательно, — прервала её Танахия, уже прижимая пальцы к вискам. – А теперь замолкни до самого прихода Прак... Порк... лифтёра.
Ладошки прижались к губам.
Минута.
— А баба Нюра говорила, что с незнакомцами в лифт нельзя.
— Вот как, — сухо бросила Танахия.
— Вот прям вот так, — закивал ребёнок, уверенно и шумно втягивая носом соплю. – Если зайти с незнакомцем в лифт, то он обязательно тебя обворует, изнасилует и убьёт. И тогда тебя покажут по телевизору!
Девочка как-то мечтательно подняла голову. Танахия хрюкнула. Кажется, мелкая совершенно не понимает, что означает «обворует», «изнасилует» и тем более «убьёт». Хорошо это или плохо – точно не её, Танахии, дело.
Минута.
— Тёть.
Молчание.
— Вы меня убьёте?
— ...возможно, — не стала лукавить Танахия.
— Тогда я Леночка! — воодушевлённо заявила, как теперь выяснилось, Леночка.
Она уверенно протянула белую ладошку. Танахия опешила настолько, что даже её пожала.
– Леночка – это через «о», а не через «а», — Леночка, похоже, очень гордилась этим знанием. — Стёпа через «а» на асфальте написал, во дурак, да? Но это уже неважно, если Вы меня убьёте. В телевизоре напишут правильно!
Энтузиазм девочки то ли настораживал, то ли шокировал. Настолько, что бретёрка почти забыла, зачем вообще направлялась наверх.
Елена была красивой. Это было видно даже в тусклом полумраке лифта. Аккуратное славянское личико с голубыми глазами, корявые русые косы, тонкие, как мышиные хвосты, немного кривые коленки и болтающийся зуб, который она то и дело двигала острым язычком. Раскосая, шебутная, но всё равно очень складная, Леночка и правда грозила вырасти первой красавицей двора, а несчастные Стёпа с Дениской уже были тому подтверждением.
Если, конечно, она вообще когда-нибудь вырастет.
Минута.
— Тёть...
— Леночка, — Танахия хрипло повысила голос. – Не закроешь варежку – и правда убью. Без телевизора.
Ладошки опять прижались ко рту, оставляя открытыми только морщинки возле лукаво блестящих глаз.
Минута.
— Тёть.
Танахия зарычала в потолок.
— Тёть, а давайте я буду молчать, но сделаю Вам косички?
— Кого?!
— Косички! Ка-сич...
— Уймись уже, ради всего!..
Полчаса.
Крохотные пальчики возятся в волосах, притворяясь, что вовсе не ощупывают маленькие ромбовидные рожки.
— И тогда Светка говорит: «Я всё Вове расскажу, что ты у Дениски списывала!» — Леночка скривила губы, передразнивая противную Светку. – А чё мне, у Вовы списывать, если он тупой? Скажи, тёть, как списывать, если тупой? Я сама умная, а он тупой – зачем мне такой Вова?
— Мгм.
— Ну я и говорю: «Светка, ты сама у Вовы списывай, раз тебе так важно. А я у него не буду, он красивый, но тупой – так и скажи, Леночка говорит, что он тупой! Это мне Дениска так сказал. Поняла? Скажи, что Дениска!»
— Мгм. Очень интересно.
— Да, я знаю! Так вот, Вова сразу накричал на Дениску и стал бить ему морду; я говорю им: «Нет, мальчики, не надо, я у обоих буду списывать», а сама так ра-а-адуюсь. Знаете, тёть? Радостно мне! Они друг друга чуть не убили тогда!
— Мгм... Стой, что?
Из динамика загудели помехи. Хриплый старческий голос, переговорив с Леночкой, явно не в первый раз обогатил её лексикон словами, половину которых не знала даже Танахия, и, ласково повелев «дрыгать батонами в окадемию», запустил лифт.
Повинуясь заложенной ранее программе, чудо постсовка довезло их сначала наверх.
— Тётя, — вкрадчиво поинтересовалась Леночка, пытаясь выглянуть из-за бедра Танахии. – А Вам на крышу зачем?
— Не твоё дело, — отрезала бретёрка, нажимая на самую нижнюю кнопку. Впрочем, помедлив, остановила закрывающиеся двери плечами и наклонилась к девочке. Дом их бравада не разнесёт – ни сил, ни резону, — а вот высыпать на улицу или бросить шальную вспышку способны.
— Поезжай домой и посиди там ещё пару уроков. Бабе Нюре скажи, что что-то дома забыла, а в лифт потом зашёл страшный мужик с бутылкой.
— Классно, — загоревшись глазёнками, закивала Леночка. – Она говорила, что в лифт с незнакомцами нельзя.
— Правильно говорила, — сухо произнесла Танахия, отпуская двери и исчезая в сужающемся просвете.
К удаче Леночки, для неё — навсегда.