Тихий гул революции

Гулкий город, который не давал ни минуты покоя. Все трещит, гудит, сверлит, пищит и дребезжит. В любом уголке этого места. Где бы маленькое бренное тело не пыталось бы спрятаться. Огни Метрополиса горели круглосуточно. Хотя, правильно ли вообще говорить о «сутках», где в небе вечная луна, вечные звезды, вечные огни софитов с лицом обворожительной Авроры. Гадко. 

Хосе противно было здесь находиться. Его словно уже несколько лет пытаются насильно накормить мёдом, что перемешали с дегтем и даже это не скрывают. А он, скованный цепями за ноги и руки, был обязан открыть рот и поглощать это. От одной только мысли подступал рвотный рефлекс. Сладкое и так было подобно пытке, но есть что-то с дегтем— идея не лучше. 

Мысли о черной жидкости пропали, стоило носу упереться в дверь. В совершенно буквальном смысле этого слова. Приоткрытая каморка Луки, который заранее решил встретить друга и теперь смотрит на то как Байден заинтересованно вдыхает кислый запах железа. 

— Все нормально?

— А? А, да, да. Всё хорошо. Извини, задумался. 

— Вкатывайся, засоня. 

Помещение не самых больших размеров встречало немного красноватым светом ламп. По полу были разбросаны книги, одеяла, части из тела самого Луки. Подобное можно было бы сравнить с нижним бельем, но Хосе не стал рисковать такими выражениями, усаживаясь на стул-мешок в угол. В этом месте всегда было тепло, периодически даже жарко, Бальса работал без перерывов и выходных, повышая градус помещения до возможного максимума, пока собственные детали не начинали греться и барахлить. 

— Как успехи?— Лука даже сейчас не отвлекался от наработок, засучив рукава домашне-рабочей одежды посильнее. — Выяснил чего?

— Пока нет. Патри сказала, что сегодня может чего нового принесет. Связи появились. А нам не говорит кто. 

— До сих пор не познакомила с «таинственным информантом» и ты обижаешься?

— Конечно. — Хосе закинул ногу на ногу, начиная рассматривать потолок. Он, в целом, ничем не отличался от потолка в его радиорубке. 

— Узнается. Она не та, кто будет лезть в пекло сломя голову. В отличии от некоторых. — оба революционера многозначительно вздохнули. 

— С каждым днем все тяжелее. 

— Справимся. Подумаешь, открыть куче полу-роботов глаза на вещи. Да что может быть проще!— последовал нервный смешок. 

— Да не про это я,— машет рукой, закатывая глаза.— я про тело. 

— Тело?

— Да. Свое. — взгляд Луки пробежался по серебристой заплатке, там раньше был шрам, по протезу на котором расположились ползунки, подключенные к наушникам. Взор мельком прошелся по груди, где сиял вставленный (самим же Лукой) микрофон. — Словно потихоньку ржавею. 

— Так ты скорей всего это и делаешь. Думаешь, что мы говорим об этом просто так?

— Я не понимаю почему мне мерзотно от этого, а другим нет. 

— А другие привыкли. — Лука отвлекся от паяльника, направляя свой глаз-камеру на белую стену. Словно она специально тут стояла пустая. — Привыкли жить в нищите, в голоде, в обмане, в страданиях. Нельзя проявить слабость. Осудят, обсмеют. — дергая за переключатель, Лука менял изображения на стене, устраивая для Байдена слайд-шоу из пороков Метрополиса. — А ты знаешь. И я знаю. И Уильям с Патрицией, и Виктор. И каждый из нас это чувствует. Кто-то приспособился быстрее, кто-то медленнее. Но даже то, что нас роботизируют, мы выкручиваем в сторону правды. 

Хосе немного помолчал и усмехнулся. 

— Красивая речь. Звучит так, словно говоришь слепому котенку. 

— Зато репетиция неплохая. — Лука выключил инструменты, откладывая их в нужные чехлы, каждый из которых был подписан, и направился к гостю, усаживаясь рядом. — Сильно болит?

— Пока нет. Меня беспокоит, что болит оно внутри. Может железную печень я себе и хочу, но вот сердце не хотел бы, чтобы трогали. 

— Ты один из тех, кто верит, что эмоции идут от сердца?

— Так романтичнее. И более символично. А то представь, ты слушаешь какого-то дурака по радио, он говорит такие умные и нужные слова, а потом узнаешь, что у него сердце состоит из платины. Это же ужасно. 

— Иногда ты меня поражаешь. — оба прикрыли глаза, вслушиваясь в гул квартиры. 

 Легкий прохладный ветерок с улицы поглаживал щеки и руки. Лука открыл окно. Оно было как раз кстати, а то по лбу невольно стекали испарины. Причин тут находиться у Хосе не было. Можно было поискать предлог в лице информации или чего-то ещё, но Хосе не стал. Незачем.

— Так чего пришел то? — Лука стянул резинку с волос, выдыхая. Он любил плотные хвосты, что затягивал как можно туже. Но вместе с удобством во время работы приходила головная боль, стоило распустить этот пучок. – Или опять делать нечего?

– Вроде того. Тебя хотел увидеть.

– Как мило.

— Кто знает сколько мы еще жить будем. — оба революционера грустно улыбнулись. Это не та тема на которую хотелось шутить. Больно. Противно. Мерзко. Это глушит и душит, как щупальца, что медленно, но верно обхватывают шею, чтобы в самый неподходящий момент сжать и сломать ту. Хосе поежился, откладывая куда-то на пол свои очки.

— Ну не говори такие грустные вещи. Справимся мы.

— Справимся. — эхом отозвался Байден, улыбаясь.