— Обернись, пожалуйста.
У спонтанности есть один существенный недостаток — Хамура ее ненавидит.
Как назло, в последние месяцы его поступки какие угодно, только не запланированные, и он вдвойне ненавидит себя за то, что сдуру, прямо около кухонной раковины, полез целоваться к Синдзё-сенсею, вцепившись ему в воротник рубашки — по-другому это и не опишешь.
Тот и руки-то вытереть не успел, но ответил — практически сразу. А, наверное, лучше бы избил, как на корпоративе в Валентинов день.
— Так… Хамура, — пальцы оставляют мокрые следы на скулах, прижимаются ко лбу, будто проверяя, болен ли он, — я — не твоя невеста и не Нино… Не она. Понимаешь?
Говорит тихо, чтобы сын не проснулся.
Хамура кивает — возможно, слишком яростно, потому что кивок получается двойным, лихорадочным.
Раньше он ясно видел будущее сквозь многие годы, а теперь, даже после того, как вышел из полутьмы гостиной, ничего не может разглядеть и под теплым светом маленькой лампы.
Синдзё же, наоборот, с высоты своего роста читает его слишком хорошо:
— Кто тебе нужен? — он прищуривается и смотрит куда-то вглубь, и кажется, будто не Хамура хватается за его рубашку, а он удерживает ускользающее лицо Хамуры из последних сил. — Друг? Любовник?
Ни тот, ни другой, но кто — обманывать Синдзё-сенсея будет самым недостойным выходом из ситуации.
— Не знаю, — превозмогая себя, признается Хамура.
Синдзё медленно, тяжело выдыхает, приобнимает его за плечи и выводит обратно, через гостиную — в спальню.
Он уже решил, как будет лучше, а Хамура не может придумать конкретной причины для возражений.
— Отоспись, а то скоро совсем с ума сойдешь.
Уже так поздно.
Отпечатки на коже теплеют и незаметно испаряются.