На улице стояли теплые майские деньки, и даже в главном столичном госпитале, как ни странно, в этот день не было обычной суеты. Большая часть рабочего дня прошла, а впереди ждали выходные.
Особенно этому радовалась Кушель Аккерман — медсестра отделения неврологии. Она сидела на высоком стуле за рабочей стойкой, занимаясь отчетностью, хотя то и дело мысли перемещались к ее тридцатипятилетнему юбилею, который она собиралась праздновать завтра, пока ее размышления не прервали...
— Он сказал, что занят в этот вечер! — сокрушалась Петра — молодая медсестра, которая работала в отделении кардиологии. — Кажется, я совсем ему не интересна... Каждый раз он хоть и вежливо, но все же отшивает меня!
— Не отчаивайся, Элдию тоже не с первой попытки завоевали, — ответила Кушель, стараясь взбодрить расстроенную девушку.
Предметом их обсуждения был Эрвин Смит — молодой кардиохирург, — главная звезда всей больницы. На его счету были сотни спасенных жизней — он любил рисковать и не боялся браться даже за самые сложные случаи, от которых открещивались другие специалисты. В общем, врач от бога.
— Сколько мне еще пытаться? — в очередной раз спросила Петра, жалобно глядя своими большими карими глазами. — Я как только не стараюсь — ему все равно. С тем же успехом можно попытаться соблазнить тумбочку! Может, у него кто-то есть? — с несчастным видом закончила она.
— Да ну... Если бы у него была девушка, то мы бы узнали об этом, — ответила Кушель, собирая свои иссиня-черные волосы в высокий конский хвост. — А мы с тобой, между прочим, даже следили за ним!
Помимо выдающихся способностей в медицине, Эрвина Смита отличало то, что он был чертовски красив — рослый блондин с пронзительными глазами цвета сапфира и высокими скулами, о которые, казалось, можно было порезаться. Даже кривой нос, судя по всему, некогда сломанный, ничуть не портил его.
Интеллигентный, всегда вежливый, обходительный — он, конечно, был главным предметом для воздыхания у всей больницы. Но сам Смит оставался неприступным, напрочь игнорируя любые попытки коллег и пациенток подкатить к нему и, кажется, даже не замечал их. Ходили слухи, что он состоял в отношениях, но никто никогда не видел его таинственную девушку, поэтому дамы благополучно игнорировали эту информацию.
— Слушай, — Кушель постаралась как-то отвлечь и развеселить подругу, — забудь об Эрвине Смите, хотя бы ненадолго! Ну, занят и занят, у него наверняка тоже есть свои дела, может, с друзьями договорился встретиться. Дай человеку отдохнуть, он же работает как лошадь! Будем с тобой праздновать, заодно и познакомишься с моим сыном...
Петра улыбнулась, поправляя свои короткие светлые волосы и, кажется, приободрилась:
— С нетерпением жду! Мне очень интересно увидеть твоего Леви.
— Тогда не вешай нос и приходи пораньше — поможешь мне накрыть стол, — произнесла Кушель, выйдя из-за рабочей стойки и по-дружески чмокнув невысокую Петру в щеку. — А мне нужно бежать к доктору Закллаю с отчетами.
***
Выйдя из отделения, Кушель услышала знакомый голос. Она осторожно прокралась до конца коридора и выглянула из-за стены. Это был Эрвин Смит, он стоял спиной к ней и глядел в окно, разговаривая с кем-то по телефону. Это, конечно, чести ей не придавало, но, может, удастся что-то подслушать и как-то помочь подруге информацией? Жаль было девушку, которая по уши была влюблена в него.
«Такие мужчины красуются на глянцевых журналах, — думала Кушель, глядя на его идеально уложенные волосы и атлетическое телосложение с развитой мускулатурой, которая хорошо была заметна даже сквозь халат. — И чего это его занесло в медицину?»
Сама Кушель тоже в первую пару недель работы в госпитале пускала по нему слюни, ибо он действительно был очарователен, но со временем она увлеклась другим мужчиной. К тому же все ее отношения обычно продолжались до знакомства партнера с сыном или еще хуже — братом, которые сразу же в штыки воспринимали ее любовников, поэтому она не хотела строить отношения с коллегами.
«Мама, ты в мужчинах разбираешься так же, как Кенни в балете», — постоянно говорил Леви, припоминая Кушель все ее любовные неудачи. Чего только стоил отец Леви...
— ...Конечно, я волнуюсь перед знакомством с твоей мамой, — послышался голос Эрвина, который вывел Кушель из задумчивости. — Тем более что она совершенно ничего о нас не знает! Как она вообще ко всему этому отнесется?
«Все же девушка есть, — подумала Кушель, улыбаясь. — Да, Петру это явно не обрадует...»
— Ладно, — ответил он, и Кушель уловила совсем незнакомые нотки в его голосе — мягкие, теплые. — Будем надеяться, что все пройдет хорошо. Люблю тебя, жизнь моя.
«А наш доктор, оказывается, тот еще романтик, — улыбнулась Кушель, услышав последнюю фразу. — Ух, как завернул! Кому-то очень повезло, раз к ней так обращаются...»
***
Кушель очень переживала из-за сегодняшнего вечера: во-первых, ей предстояло познакомить близкую подругу с Кенни и Леви, у которых были весьма своеобразные характеры — один отвратительней другого; во-вторых, она должна была познакомиться с девушками своих мужчин; в-третьих, она впервые с момента переезда в Митру впускала других людей в свое личное пространство.
— Ты очень нервная с утра, все в порядке? — спросила Петра, отложив нарезанный шпинат к нашинкованному луку и внимательно глядя на нее.
У Кушель, которая в это время посыпала мясо индейки сушеным розмарином и тимьяном, дрожали руки.
— Немного волнуюсь, — честно ответила Кушель, отложив грудку и взявшись за соус к индейке. — Я сказала брату с сыном, что будет тихий семейный ужин втроем, ибо что тот, что другой напрочь бы отказались приводить своих возлюбленных, с которыми я никак не могу познакомиться.
— Боишься, что все накроется медным тазом? — сочувственно спросила Петра, зажигая конфорку газовой плиты и ставя на него сковородку.
— Понимаешь, что у одного, что у второго характеры далеко не легкие... — Кушель достала блендер, залила в него апельсиновый и гранатовый соки, добавила клюкву, анис, гвоздику, корицу и крахмал, после чего включила его, смешивая ингредиенты до однородного состояния. — И я волнуюсь о том, как они отреагируют на все это. Ни один, ни второй никогда не рассказывали мне о своих девушках, — Кушель задвинула за ухо выбившуюся прядь и взялась за шинкование лука. — О том, что они состоят в отношениях, я узнала случайно и только потому, что оба сами спалились. Мне пришлось по несколько месяцев уговаривать и Леви, и Кенни познакомить меня с их возлюбленными, я же все-таки беспокоюсь за них, да и чего греха таить, мне очень любопытно глянуть на тех смелых девушек, которые согласились вступить в отношения с такими непростыми людьми, как мой брат и сын... — она взглянула на подругу, которая в это время обжаривала шпинат с луком. — А сейчас я чувствую, что поступаю нечестно по отношении к ним. Ведь они согласились только из-за моего дня рождения и исключительно на условиях, что будем только мы втроем. Но с другой стороны, я очень хочу, чтобы в мой день рождения все близкие мне люди были рядом и сидели за одним столом.
Кушель, выросшая в самом злачном месте, которое только можно было представить, и воспитанная старшим братом, так как наркоманке-матери было совсем не до них, не очень любила говорить о своем прошлом.
Лишенная нормального детства и выросшая без здоровой полноценной семьи, Кушель очень хотела, чтобы их жизни наладились: чтобы Кенни и Леви женились, чтобы у них родились дети и чтобы и у самой Кушель появился человек, с которым она проведет остаток своей жизни. Но, как говорится, бойся своих желаний...
Стол уже был накрыт, в духовом шкафу аппетитно скворчал рулет, а рядом своего череда ждала индейка под клюквенным соусом.
Кушель, надев синее платье, которое идеально подчеркивало ее стройную фигуру, уложила волосы и красила губы темно-красной помадой, которая контрастировала с ее бледной кожей. Для своих тридцати пяти с багажом нелегкого жизненного опыта она выглядела на удивление молодо и красиво.
Раздался дверной звонок.
— Это, скорее всего, Леви, — сказала она Петре, которая стояла рядом и наводила марафет. — Он всегда приходит раньше времени, в отличие от Кенни, который вечно опаздывает.
Бегом спустившись по лестнице, благо туфли она еще не надела, Кушель открыла дверь и оторопело застыла. Она перевела растерянный взгляд со своего сына на Эрвина Смита, который стоял рядом и смотрел на нее с не менее ошарашенными глазами, держа в руках огромный букет красных роз.
«...конечно, я волнуюсь перед знакомством с твоей мамой...» — пронесся в голове отрывок из подслушанного разговора, а затем она вспомнила и другую его фразу: — «...люблю тебя, жизнь моя...»
Так эта фраза была обращена к ее сыну? И этой «счастливицей» оказался Леви? Это все в голове не укладывалось, ну, а как еще можно было объяснить то, что Леви вместо обещанной девушки привел его.
— Мама, это Эрвин, — мой парень, — голос сына привел ее в себя.
— Ой, простите, я просто не ожидала увидеть вас, доктор Смит, — произнесла она, спохватившись. — Проходите в дом.
— Вы знаете друг друга? — спросил Леви, переводя подозрительный взгляд с Эрвина на Кушель и обратно.
— Да, мы с твоей мамой работаем в одной больнице, — смущенно пробормотал он.
— Когда это ты перевелась в главный столичный госпиталь? — резко спросил он, повернувшись к матери.
— Я там уже пару месяцев работаю, дубина, — рассерженно ответила она, глядя на сына. — Если бы ты почаще появлялся дома или же поменьше пропускал мимо ушей мои слова, то все бы знал!
Леви виновато потупился, а Эрвин, судя по тому, насколько сильно он сжал несчастный букет и смотрел под ноги, чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Кушель стало жаль его, ибо ситуация вышла действительно неловкой.
— Это мне? — спросила она, указывая на букет цветов, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— Да, — ответил Эрвин, спохватившись; неуверенно подняв на нее глаза, он смущенно и несколько неловко передал ей букет. — С днем рождения вас!
— Спасибо, — поблагодарила она, улыбнувшись.
Эрвин робко улыбнулся в ответ, а Леви же облегченно выдохнул и взял его за руку. Отойдя от шока, Кушель взглянула на пару, что стояла перед ней, и ее начало пробирать на смех, ибо худой невысокий Леви с растрепанными черными волосами еле доставал до плеча Эрвина. Он походил на щенка болонки рядом с огромным сенбернаром.
С этим неожиданным открытием Кушель совсем забыла о Петре, которая стояла на лестнице и в полном шоке смотрела на Эрвина и на их переплетенные с Леви пальцы. Судя по ее полным слез глазам, она уже сложила два и два и поняла, что Эрвин — та самая «девушка» ее сына.
От неловкого разговора их спас горелый запах, исходивший из кухни.
— Индейка! — завопила Кушель и кинулась на кухню, не забыв прихватить и Петру. — Проходите в зал, — бросила она Эрвину с Леви напоследок.
К счастью рулет из индейки со шпинатом сильно не пострадал — немного обгорел только бекон, которым он был обернут, а это поправимо. Вытащив его и поставив в духовой шкаф индейку в клюквенном соусе, она повернулась к Петре, сидящей на полу.
— Он ге-е-е-й! — рыдала она в салфетку. — Почему, почему из всех людей я влюбилась в того, который женщинами не интересуется!
— Прости, — произнесла Кушель и села рядом с ней, приобняв за плечи. — Я не знала, что они встречаются.
— А ты-то что? — выдохнула Петра, обращаясь к ней. — Как ты-то относишься к тому, что твой сын встречается с мужиком на десять лет старше?
Кушель несколько оторопела, ибо она сама еще не определилась, как к этому относиться. Ей нужно было подумать. Внезапно ей захотелось выпроводить всех из дома и побыть наедине с собой. Праздник все равно уже был безвозвратно испорчен. Впрочем, она сама была виновата, что не послушала Леви и организовала этот ужин. Обманула брата и сына, и в итоге все вернулось к ней бумерангом. Карма.
— Не знаю, — честно ответила она.
— Как это не знаешь? Твой сын гей и встречается с твоим коллегой, который, повторюсь, старше его на десять лет! — в голосе появилась настойчивость. — Это же недопустимо!
В этот момент в кухню вошел Леви; судя по тому, как недобро блеснули его серые глаза, он слышал этот разговор и, скорее всего, догадался о чувствах Петры к Эрвину.
— Мама, тебе помочь? — спросил он, окатив Петру ледяным взглядом.
Заметив это, Кушель с прискорбием поняла, что подружить Леви с Петрой уже не получится. Если Леви кто-то не нравился, то это было необратимо.
— Нет, дорогой, все хорошо, иди к Эрвину, негоже бросать гостя одного.
Он вышел, напоследок окатив Петру еще одним холодным взглядом, который ничего хорошего не предвещал.
— Кажется, мне лучше уйти, — ответила та совсем разбитым голосом. — Прости меня, но я, правда, не смогу...
— Я понимаю, — произнесла Кушель, положив руку ей на плечо. — И ты меня прости.
***
Вызвав такси и проводив расстроенную Петру, которые до этого старалась утешить, Кушель направилась в гостиную, где в этот момент разворачивалась другая драма.
— Я понятия не имел о ее чувствах ко мне, — оправдывался Эрвин, глядя на Леви. — И у меня никогда с ней ничего не было, только чисто рабочие отношения.
Кушель улыбнулась тому, как Леви нахохлился, словно рассерженный вороненок и грозно повис над растерянным Эрвином.
— Тогда почему она устроила здесь истерику? — не унимался Леви, он всегда был вспыльчивым и ревнивым.
— Ты несправедлив к Эрвину, — войдя в комнату, вступилась за него Кушель. — Его на работе называют «неприступной скалой», а знаешь, почему? Потому что ни одна попытка подкатить к нему не увенчалась успехом.
Леви шумно выдохнул, недоверчиво глядя на нее, а на лице Эрвина читались явное облегчение и благодарность.
— А я вообще-то твоя мать и не стала бы оправдывать его, если бы он тебе изменял, — добавила Кушель, чтобы окончательно успокоить сына. — Чувства Петры всегда были безответными, и он не виноват в том, что разбились ее иллюзии касательно него.
Она прошла к столу и, открыв бутылку вина, наполнила бокал, который опустошила в один присест.
— Ну, а теперь рассказывайте, — произнесла она, сев на стул, скрестив руки и ноги, и переводя настойчивый взгляд с Эрвина на Леви и обратно.
***
Прошло уже часа два, Кушель сидела и разговаривала с Эрвином и Леви, напрочь позабыв про еду, которая давно остыла — благо хоть индейку в клюквенном соусе они не сожгли.
В дверь позвонили.
— Наконец-то Кенни соизволил снизойти до нас, — произнесла Кушель, вставая, чтобы открыть дверь.
— Ты пригласила Кенни?! — Леви аж вскочил от негодования. — Ты же обещала, что мы будем втроем!
— Ну а что, только вам, что ли, иметь тайны? — отмахнулась Кушель. — К тому же он придет со своей девушкой...
— У Кенни? Девушка? — расхохотался Леви, забыв про предыдущую часть диалога. — Мать, ты не перепила?
— Нет, я серьезно.
— Святая Роза, я должен посмотреть на ту несчастную тронувшуюся умом, которая решила связать свою жизнь со стариканом, — сказал он и вышел из комнаты вслед за матерью.
Когда Кушель открыла дверь, она просто начала безудержно хохотать. Отойдя от двери, Кушель махнула им рукой, чтобы заходили. И села на стул, что стоял в коридоре, истерика накрывала ее волна за волной.
Две пары таких же серых, как у Кушель, глаз уставились на нее, к ним добавились еще две пары синих — Эрвина и молодого человека, который пришел с Кенни.
— Ты же говорила, что крысеныша не будет сегодня! — произнес Кенни, буравя сестру взглядом.
— Я обманула, — ответила она, захлебываясь хохотом.
— А это что за хрен? — спросил он, кивая в сторону Эрвина.
— А это мой парень, — ответил Леви, судя по его лицу, тот испытывал слишком огромный спектр эмоций.
— О, крысеныш в жопу долбится? — хмыкнул мужчина, снимая шляпу и разглаживая копну черных волос, таких же, как у сестры и племянника.
— Чья бы корова мычала, — ответил Леви, указывая на худощавого светловолосого парня, который стоял рядом с высоченным как столб Кенни и ошалело наблюдал за всем происходящим.
Эрвин, который, видимо, под шумок выскользнул на кухню, присел рядом с Кушель, все еще заливающейся хохотом, и дал ей стакан холодной воды. Только сделав несколько глотков, она чуть успокоилась.
— Что это с ней? — обеспокоенно спросил Кенни, глядя на сестру.
— Истерика, — ответил Эрвин, предлагая ей еще воды. — Видимо, слишком много неожиданных открытий на сегодняшний день. Надо дать ей отдохнуть, пусть приведет мысли в порядок.
***
Кушель лежала в своей кровати, пытаясь прийти в себя. Да, определенно этот день рождения станет самым запоминающимся в ее жизни. Она понятия не имела, чем там занимаются мужчины, но, судя по тишине, вроде еще не поубивали друг друга, а от Кенни с Леви можно было ожидать чего угодно, ибо, имея горячий нрав, они часто сталкивались лбами. Впрочем, даже если бы они устроили мордобой, у Кушель не было никаких сил идти и разнимать их.
Она думала о том, что теперь делать с открывшейся ей правдой. Все ее мечты о большой семье с внуками и племянниками разбились вдребезги. Впрочем, зная Кенни и Леви, которые не ладили друг с другом именно потому, что были слишком сильно друг на друга похожи, что внешне — за исключением роста, — что по характеру, было опрометчиво ждать от них, что они будут примерными семьянинами.
Кушель понимала: нет их вины в том, что с нее слетели розовые очки, и пора бы ей самой начать глядеть на жизнь трезво, неужели столько любовных разочарований ничему ее не научили?
Могла ли она осуждать Кенни, когда тот ни разу за всю жизнь не осудил ее саму? Даже когда понял, почему у пятнадцатилетней Кушель так сильно округлился живот. Даже когда выяснилось, что обрюхатил ее один местный бандюган, которого чуть позже застрелили во время очередных разборок.
Могла ли она указывать Кенни, как жить и кого любить? Ведь если бы не помощь старшего брата, то пятнадцатилетняя Кушель вряд ли выжила бы в той сточной канаве с грудничком на руках — он вырастил ее сына и вытащил их из трущоб. Именно Кенни работал как проклятый, неделями не появляясь дома, чтобы оплатить курсы медсестры для Кушель, а позже и колледж для Леви. А чуть меньше года назад она переехала в Митру вслед за Кенни, который, как выяснилось, работал в столице, и Леви, поступившим на учебу. И этот дом тоже купил ей Кенни, хотя он никогда не говорил, где и кем работал. Да, он постоянно грызся с Леви, но при этом он любил племянника, естественно, в свойственной ему манере.
Кушель понимала, что все это было не ее дело и она не имела никакого права указывать брату и тем более осуждать его. В конце концов, он был взрослым мужчиной. Лучшее, что она могла сделать для Кенни — принять его таким, какой он есть, и дать выбор самому вершить свою судьбу, как он в свое время позволил ей быть собой и помог во всем.
А Леви? Могла ли она ему запретить общаться с Эрвином, ведь Кушель все-таки была его матерью! Она никогда не видела, чтобы у Леви так горели глаза, как при взгляде на Эрвина. Конечно, она хотела бы для сына чего-то другого, но справедливо ли это? Это ведь его жизнь, и только ему решать, что с ней делать.
К тому же, она знала Эрвина и он был неплохим человеком и, судя по всему, действительно любил Леви.
Тяжело вздохнув, Кушель приняла решение, что лучшее, что может она сделать — это принять выбор двух самых родных людей, поддержать их и дать им возможность быть счастливыми.
Стало гораздо легче.
И парень Кенни... Где-то Кушель его видела, уж слишком знакомое у него лицо... Она все никак не могла ухватить мысль, которая казалось, лежала где-то на поверхности... Пока от осознания она не вскочила, как ошпаренная.
«Да нет... Быть этого не может...» — подумала она, вставая с кровати и направляясь в сторону комнаты Леви. Кушель только вчера убиралась в доме и занесла в комнату Леви пакет с различной макулатурой, которую она собиралась перебрать позже. Леви все равно не жил с ней, а подрабатывал и снимал квартиру ближе к университету.
Выпотрошив пакет и перебирая газеты с журналами, она, наконец, нашла то, что искала.
— Да вы, мать вашу, издеваетесь! - воскликнула она, глядя на фотографию.
***
— Так, мальчики, — Кушель, приведя себя в порядок, вошла в зал; обвела взглядом комнату — вроде все было целым — и парочек, которые расселись по двум противоположным углам. — Простите, хреновая из меня хозяйка, сейчас будем ужинать.
Она мельком глянула на часы, было уже одиннадцать вечера, а ужин планировался на семь.
— Кенни, не поможешь мне? — обратилась она к брату и, увидев, как он покосился в сторону молодого человека, добавила: — Не бойся, никто его не обидит, во всяком случае, в этом доме. Чувствуйте себя как дома, — улыбнулась она гостям и вышла из комнаты.
Она включила духовку, чтобы разогреть индейку в клюкве, а сама занялась рулетом, который они подожгли.
— Ну, и чего ты хочешь от меня? — спросил брат, прислонившись к дверному косяку. — Ты ведь знаешь, что повар из меня, как из твоего сына — Мисс Мира.
— Кенни, я никогда не задавала тебе лишних вопросов, — начала Кушель, вытаскивая из холодильника запасной бекон. — Никогда не спрашивала, откуда ты находил деньги на мое обучение, на этот дом и на многое другое.
Она сняла кусочки бекона с рулета, краем глаза заметив, как напрягся Кенни, и продолжила:
— Скажи мне только одно, как так получилось, что ты втрескался в принца Ури Рейсса? И что еще более удивительно, как так получилось, что он ответил тебе взаимностью?
— Из всех вопросов тебя заинтересовало только то, почему я трахаюсь с будущим королем? — Кенни расхохотался.
— Пожалуйста, я не хочу знать подробностей вашей интимной жизни!
— Ну, — Кенни присел на стул и схватил кусочек поджаренного бекона.— Скажем так, я работаю в некоторых правительственных структурах, и так получилось, что меня приставили к нему личным телохранителем. Признаюсь, вначале я хотел укокошить говнюка, но со временем проникся... и все пошло-поехало...
— Кенни, а ты не беспокоишься, что у тебя начнутся проблемы, если ваша связь всплывет? — обеспокоенно спросила она.
— Плевать я хотел на Рейссов, и на корону тоже, и на все остальное, — ответил он, жуя бекон. — Меня устраивает то, что я рядом с Ури, остальное пусть пропадет пропадом. Я не претендую на роль его «королевы».
— Но ведь как королю ему когда-нибудь придется жениться, родить наследника...
— Сестра, до этого момента надо дожить, — он подмигнул ей и вышел из кухни, давая понять, что не намерен дальше продолжать этот разговор.
***
— У меня есть тост, — произнесла Кушель, перекрикивая Леви и Кенни, которые вновь вцепились в словесной перепалке.
Ури для будущего монарха оказался совсем простым и славным парнем, он быстро нашел общий язык с ней и Эрвином и даже умудрился поладить с Леви. Чего не скажешь о Кенни, который постоянно цеплялся к Эрвину, но тот лишь игнорировал его придирки или же тонко троллил. Кенни это приводило в ярость, а Леви бесился от того, что дядя цепляется к Эрвину. Наблюдая за этим, она уже предугадывала, что ее ждет весьма нескучная жизнь с этой четверкой.
Когда, наконец, эти двое утихли и обратили внимание на нее, Кушель взяла бокал и обратилась к мужчинам.
— Сегодня был весьма интересный вечер, который запомнится мне надолго, — начала она, что вызвало смех за столом. — Первое, что я хочу сказать: мне не важно, с кем вы встречаетесь — с мужчинами или женщинами, для меня главное, чтобы вы любили и были любимыми, — она отсалютовала бокалом Леви и Кенни. — Вы никогда не увидите от меня осуждения или же неодобрения, так как я доверяю вашему выбору и принимаю его. И хочу я для вас только одного: чтобы вы были счастливы, - она улыбнулась, отсалютовала бокалом еще раз и, сделав пару глотков, добавила: — Но, если вы, два говнюка, еще раз возникнете по поводу моих ухажёров, я вам яйца поотрываю!
Все опять рассмеялись.
— Но, мам, мы же не против ухажёров, мы хотим, чтобы в твоей жизни был достойный мужчина! — возмутился Леви.
— Это решать только мне! — отрезала Кушель.
— Ну, хоть шкуру с него спустить можно будет, если очередной твой хахаль разобьет тебе сердце? — лениво протянул Кенни, жуя зубочистку и почесывая щетину на щеке.
— Об этом поговорим позже, и перестань вести себя как животное за столом, — ответила она и обратилась к Эрвину и Ури: — А вам я хочу сказать только одно: добро пожаловать в нашу семью и желаю вам с нами не чокнуться!
Все вновь рассмеялись и подняли бокалы.
«Пожалуй, — подумала Кушель, — праздник получился куда лучше, чем я планировала».
***
Новость о том, что Эрвин Смит — гей и встречается с сыном Кушель, произвела в госпитале эффект разорвавшейся бомбы. Им двоим кости перетерли до такой степени, что можно было развеять их прах по ветру.
С Петрой Кушель поссорилась, так как считала, что это было очень подло — растрепать всем подробности личной жизни Эрвина — это было исключительно его прерогативой, к тому же это касалось и жизни ее сына. Впрочем, Эрвина абсолютно не волновали пересуды — они были счастливы с Леви, и их совершенно не интересовало что-либо еще.
Потеряв подругу в лице Петры, которая вскоре уволилась из госпиталя, Кушель обрела хороших друзей в лице партнеров брата и сына. Кушель очень любила подтрунивать над этой четверкой, обсуждая с ними мальчиков.
— Мама, пожалуйста, не начинай, — умолял Леви. Кенни же только качал головой.
— Что «мама»? Что «не начинай»? — отвечала она. — Вы обзавелись парочкой высококлассных блондинчиков, я тоже хочу себе шикарного блондина с синими глазами, для полноты картины, так сказать.
— Мы найдем тебе блондина, и даже не одного, только прекрати, — простонал Леви, хватаясь за голову. — Я не хочу слушать твои рассуждения о членах. Ты же моя мать, в конце-то концов!
Кушель только смеялась, ловя сына на слове, и наблюдала за «своими мальчиками», как она их четверых теперь называла. Самые дорогие люди были счастливы, а вместе с ними счастлива была и она.