Сичэнь вернулся.

      На протяжении двух с лишним месяцев Лань Цижэнь запрещал себе думать о том, что этого может не случиться. В жестоком и несправедливом мире случиться может всякое, и юношу, спасающего из родного дома самое ценное его сокровище, на пути поджидало множество опасностей. Впрочем, как и его брата, вскоре оказавшегося заложником у все тех же бесчестных и лишенных остатков совести людей. Однако о Ванцзи хотя бы поступали сведения: он ранен, унижен, несвободен — но все же жив.

      Уже решился вопрос с жутким фарсом под названием «перевоспитательный лагерь», уже оказался на воле Ванцзи, уже удалось залечить самые страшные раны родного дома — а от Сичэня по-прежнему не было никаких известий. Лань Цижэню приходилось утешать себя мыслью, что отсутствие новостей — это уже хорошая новость. Ведь если бы Сичэня схватили Вэни, они тут же раструбили бы об этом на всю Поднебесную. О том, что орден Лань не сумел уберечь ни наследника, ни драгоценную библиотеку, они кричали бы на каждом углу.

      Но ведь можно погибнуть, и не попав в плен. Можно истечь кровью от ран, сгореть в лихорадке, утонуть в бурном осеннем потоке… Опытному заклинателю многое по плечу, но лишь тогда, когда есть возможность остановиться и передохнуть. А двадцатилетний мальчишка, которого и опытным-то язык не повернется назвать, наверняка окажется беспомощным под грузом навалившихся на него проблем.

      Наверное, этого Лань Цижэнь всегда подспудно опасался больше всего: что Сичэнь окажется беспомощным. Дядя любил своих племянников одинаково, но Ванцзи никогда не заставлял его волноваться. С детства сдержанный и строгий, не подпускающий никого к себе слишком близко, стойкий в своих убеждениях и свято веривший в правила — Ванцзи был почти в безопасности. В нем Лань Цижэнь видел себя — лучшую версию себя. Самому ему с юности не хватало сдержанности, его легко было вывести из себя, а Ванцзи оказался чист от подобного порока.

      Сичэнь же… Сичэнь, как с каждым годом все четче осознавал его дядя, был слишком похож на отца. Даже эти улыбки его, такие солнечные и светлые, идущие от самого сердца, он унаследовал от Цинхэн-цзюня. Как и душевное тепло, и веру в лучшее в людях. Качества хорошие, но являющиеся недопустимой роскошью для главы ордена. А главное — таящие в себе разрушительную опасность. Ибо Лань Цижэнь слишком хорошо знал, как легко можно разбить такое чистое и доверчивое сердце.

      Он не мог приказать племяннику перестать улыбаться, не мог велеть перестать искать человеческого тепла. Это было сродни тому, чтобы пожелать солнцу больше не светить на небосклоне. Можно было лишь надеяться, что хотя бы это поколение беда обойдет стороной и на пути Сичэня не встретится недостойный человек, который превратит его сердце в осколки, а улыбчивое лицо — в серую неподвижную маску.

      После нападения на Облачные Глубины страхи Лань Цижэня сменили направление. Теперь его куда больше беспокоила физическая безопасность племянника, нежели гипотетическая душевная. Повинуясь правилам, Лань Цижэнь ложился и вставал по расписанию, однако просыпался он мыслью о том, когда вернется Сичэнь, и засыпал, думая о том же.

      О том, что Сичэнь может не вернуться никогда, он себе думать запретил.

      И все же в тот момент, когда ему сообщили, что Лань Сичэнь — глава ордена Лань — переступил порог Облачных Глубин, сердце Лань Цижэня заколотилось как сумасшедшее. И пусть бы кто-нибудь осмелился в этот момент сказать что-либо об излишнем волнении! Племянник, чье отсутствие стоило ему стольких седых волос, наконец-то снова оказался дома.

      Не в силах усидеть на месте, Лань Цижэнь устремился навстречу. Его взгляд подмечал малейшие детали: идет сам, легко, привычной походкой. Значит, не болен, не ранен. И даже улыбка на лице все та же, словно и не пережил он всех страшных лишений, что выпали на долю их ордена.

      Лань Цижэнь был уже почти готов нарушить собственные правила и обнять несносного мальчишку, потакая его слабости к прикосновениям и собственному чувству облегчения, когда отступившая тревога позволила заметить, что Сичэнь вернулся не один. Женская фигура подле него, маленькая, хрупкая, почти воздушная, куталась в теплый плащ, из-под которого выглядывали вызывающе яркие разноцветные шелка.

      В сердце кольнуло с новой силой. Неужели и этому хватило всего одной-единственной самостоятельной вылазки из родного дома, чтобы подцепить по пути первую попавшуюся девицу?

      Сичэнь, уже чуть ли не бежавший ему навстречу, почти запнулся на ровном месте. Его широкая улыбка на мгновение потухла, а затем сменилась более привычной, ровной и мягкой. Он поклонился с достоинством и произнес положенные слова приветствия, дав возможность Лань Цижэню перевести дыхание. Однако, ответив племяннику тем же, тот позволил себе вопросительный взгляд в сторону загадочной гостьи.

      — Дядя, — Сичэнь все же не удержал официальный тон, и в глубине души — в самой глубине — Лань Цижэнь был ему за это благодарен. — Позволь представить тебе госпожу Мэн.

      Та поклонилась, не поднимая головы, скромно и почтительно. С высоты роста Лань Цижэня ему открывался отличный вид на ее затылок, увенчанный пышным узлом густых волос с легким каштановым отливом. Рассмотреть что-либо иное было крайне затруднительно.

      — Тем, что я имею возможность вернуться домой целым и невредимым, не лишившись доверенного мне, — продолжал тем временем Сичэнь, — я обязан сыну госпожи Мэн. Этот во всех смыслах достойнейший молодой человек спас мне жизнь и укрыл от преследователей.

      Сыну?

      Лань Цижэнь недоуменно сморгнул. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы вписать это слово в уже нарисованную его взволнованным разумом картину. Сколько бы ни было лет этому «молодому человеку», его матери никак не могло быть меньше тридцати, а то и сорока. Это вселяло надежду: несмотря на семейное проклятие, если, конечно, оно вообще существовало, Сичэнь вряд ли умудрился влюбиться в женщину настолько старше себя. Успокоенный этой мыслью, Лань Цижэнь поклонился гостье и произнес:

      — Приветствую госпожу Мэн в Облачных Глубинах и от души благодарю за воспитание прекрасного сына.

      Та в ответ снова изящно склонилась и сказала:

      — Это я благодарна ордену Гусу Лань за помощь и гостеприимство.

      Голос у нее, впрочем, звучал молодо и звонко, походя на птичье пение. Она и сама, такая маленькая, в своих ярких шелках, чем-то напоминала птичку. Глаз госпожа Мэн так и не подняла.

      Лань Цижэнь взмахнул рукой, подзывая слуг.

      — Помогите госпоже Мэн обустроиться в гостевом павильоне, — велел он. — Позаботьтесь о том, чтобы у нее было необходимое.

      Он обернулся к прибывшей парочке, как раз чтобы услышать, как Сичэнь произносит мягким и ободряющим тоном:

      — Не беспокойтесь, госпожа Мэн, теперь вы в безопасности. Вас здесь никто не тронет и не обидит.

      Женщина кивнула в ответ и, скорее всего, улыбнулась, ибо Сичэнь просиял улыбкой в ответ. Снимая с плеча тщательно упакованный гуцинь и аккуратно передавая его слугам, он попрощался со своей гостьей, и та удалилась в почтительно указываемом ей направлении.

      — Все уцелело? — едва миниатюрная фигурка скрылась из глаз, поинтересовался у племянника Лань Цижэнь.

      Ему очень хотелось спросить: «Ты уцелел?», чтобы услышать еще раз словесное подтверждение того, что его страхи не оправдались, однако он счел это неуместным. Сичэнь был жив и совершенно очевидно здоров, даже настроение его явно было на высоте. Уточнять нечто настолько безусловное однозначно нелепо.

      — Я ничего на потерял, — Сичэнь чуть развел руками, демонстрируя одновременно и широкие рукава, и увесистую сумку. И то и другое было под завязку набито мешочками цянькунь с бесценными книгами, свитками и дощечками. — Однако в целостности я… не очень уверен. Я доставал некоторые книги и имел возможность убедиться, что не все они хорошо перенесли сжатое пространство. Боюсь, часть придется восстанавливать.

      — Это было ожидаемо, — несмотря на свои слова, вздохнул Лань Цижэнь.

      Он знал, что мешочки цянькунь предназначены для более приземленных вещей, нежели хрупкие документы, но в тот момент, когда он торопливо собирал племянника в дорогу, им было не до выбора. Сичэню предстояло двигаться налегке, максимально быстро, и взять с собой что-то более объемное, нежели зачарованную плечевую сумку, не представлялось возможным.

      — Пойдем разгрузим тебя, — взяв себя в руки, предложил Лань Цижэнь. — Потом я выберу время и людей, чтобы привести книги в порядок, но пока надо позаботиться о том, чтобы не повредить их еще больше.

      Сичэнь с готовностью согласился, и они проследовали в библиотеку. Та встретила их укоризненно пустующими полками. Племянник отдал Лань Цижэню сумку, а сам принялся освобождать свои рукава. Один за другим на свет появлялись мешочки, в каждом из которых хранились сокровища знаний Гусу Лань.

      Дядя и племянник вынимали книги куда бережнее, чем загружали, ибо теперь их не подгоняла опасность. В результате их работа заняла несколько часов.

      — Чтобы разобраться в этом, понадобится целая вечность, — устало вздохнул Сичэнь, оглядывая результаты их трудов.

      Они постарались расставить книги так же, как они лежали, благо, укладывали их в мешочки прямо полками. Однако в спешке что-то все равно намешалось и перепуталось, так что теперь предстояло привести в порядок не только сами книги, но их строгое расположение.

      — Ты преувеличиваешь, — возразил Лань Цижэнь, все же чувствуя вину за то, что не предложил племяннику сперва передохнуть с дороги. — Хотя время, конечно, потребуется. Однако… что-то подсказывает мне, что очень скоро наше внимание будет уделено отнюдь не книгам. Я прав?

      Сичэнь вздрогнул и поежился. От того, как он неуютно повел плечами, Лань Цижэня мгновенно охватило нехорошее предчувствие, сковав сердце ледяными щупальцами.

      — Пристань Лотоса сожжена, — произнес Сичэнь тихо. — Глава Цзян и госпожа Юй убиты.

      — До нас уже дошли эти печальные известия, — Лань Цижэнь склонил голову.

      Цзян Фэнмяня ему было искренне жаль. Из всех людей, что Лань Цижэню довелось встретить на жизненном пути, он был одним из самых неплохих. Пусть он что-то и напутал с воспитанием своих сыновей — как родного, так и приемного, — но это уж точно не из злого умысла. Цзян Фэнмяню, почти ровеснику Лань Цижэня, еще бы жить и жить — но защита Пристани Лотоса оказалась значительно слабее защиты Облачных Глубин.

      — Нет, дядя, — голос племянника вторгся в его размышления непривычно глухо. — Это не печальные… это страшные известия.

      Лань Цижэнь перевел взгляд на Сичэня, чье лицо сейчас выглядело непривычно серьезным и строгим. Он даже будто повзрослел сразу на несколько лет.

      — Войны уже не избежать, — произнесли они одновременно, почти хором.

      Сичэнь был умным человеком и прилежным учеником. Он все увидел и все понял, а затем сделал правильный вывод — однако впервые в жизни Лань Цижэню хотелось бы, что он ошибся. Ведь тогда, возможно, ошибся бы и он сам.

      — Два великих ордена, — будто отвечая на его мысли, покачал головой Сичэнь. — Два из пяти, дядя — и это не считая небольших, сведения о которых до нас либо не дошли, либо потерялись на фоне собственной беды. Не Минцзюэ давно рвется в бой — он не станет дожидаться, когда Цинхэ Не постигнет наша судьба. А Цзинь Гуаншань не сможет один делать вид, что ничего не происходит. Война с Цишань Вэнь — это всего лишь вопрос времени… И, боюсь, времени не столь отдаленного.

      Лань Цижэнь промолчал. В словах не было нужды: все обстояло именно так, как сказал Сичэнь. И все же от осознания ситуации становилось страшно. Лань Цижэнь оглядывался назад и пытался понять, где и когда все пошло наперекосяк. Цишань Вэнь всегда мнил о себе слишком много, однако что-то в этом роде можно было сказать и о Ланьлин Цзинь. Они задирали друг перед другом нос, а остальные три великих ордена делали вид, что не замечают, как надуваются от важности эти петухи.

      Наверное, все дело было в самом Вэнь Жохане. В их поколении он был самым ярким заклинателем, не знавшим себе равных. Вэнь Жохань не учился в Облачных Глубинах, однако судьба не раз сводила с ним Лань Цижэня на советах кланов, когда глава Вэнь еще давал себе труд посещать их. В такие встречи становилось особенно заметно, что никто не мог с ним сравниться. Глава Не не любил политику, глава Цзян был слишком мягок, глава Цзинь — чересчур изнежен, а сам Лань Цижэнь куда больше посвящал времени преподаванию и ученикам, нежели собственному совершенствованию. Брат был сильнее и талантливее, но он на советах не присутствовал.

      Но главное — и это следовало признать — Вэнь Жохань превосходил их всех своей природной мощью. Лань Цижэнь даже столько лет спустя помнил их первую встречу, когда он, едва перешагнувший двадцатилетний рубеж, умученный двумя малолетними племянниками, непоседливыми учениками и в придачу еще делами ордена, впервые столкнулся на совете кланов с этим человеком. Энергия била из Вэнь Жоханя ключом… Хотя, пожалуй, вернее было бы сравнить это с извержением вулкана. Казалось невозможным отвести от него взгляд — и в то же время какой-то низменный инстинкт отчаянно кричал внутри о том, что надо как можно скорее уходить с пути этого природного бедствия.

      Если бы такой человек родился в небольшом клане, он привел бы свой орден к процветанию и добился бы для него величия. Однако так совпало, что Цишань Вэнь и без того уже был практически самым сильным из пяти великих. Могущественный орден и могущественный человек сошлись вместе как селитра и сера — и их союз был обречен, подобно пороху, произвести взрыв.

      — Дядя? — встревоженный голос Сичэня вывел Лань Цижэня из задумчивости.

      — Прости, — качнул тот головой. Вся тревога последних месяцев будто вновь легла на его плечи, и лишь привычка держать осанку не дала ссутулиться под этим грузом. — Мне стыдно перед вашим поколением, Сичэнь. Это мы должны были сдержать Вэнь Жоханя в самом начале, а не оставлять вам это ужасное наследие.

      — Дядя, — Сичэнь умудрился произнести это почти укоризненно — и при этом почти необидно. — Вам не за что извиняться. Этот монстр рос незаметно. И еще всего несколько лет назад никто бы не сказал, что мы стоим на пороге войны на уничтожение.

      — Цишань Вэнь уже давно ведет себя так, как будто весь мир принадлежит им, — не согласился Лань Цижэнь.

      Они действительно должны были обратить внимание раньше. Когда были еще живы Цзян Фэнмянь и прежний глава Не. Когда мелкие кланы на границах Цишань Вэнь еще не были поглощены, если не сказать порабощены. Они не должны были отворачиваться и закрывать глаза ни на один из недопустимых поступков Вэнь Жоханя. Раньше. Когда еще могли объединиться и совладать с ним. А теперь кому воевать? Сичэню, едва перешагнувшему двадцатилетний рубеж? Не Минцзюэ, который всего парой лет его старше? Цзян Ваньиню, которому и двух полных десятков не исполнилось? Мальчишкам, всего несколько лет назад сидевшим в его классе…

      — Не вы ли учили меня, что сожалеть о прошлом бессмысленно? — помолчав немного, мягко произнес племянник. — Решение, казавшееся правильным вчера, не обязательно окажется правильным сегодня. Какими бы ни были предпосылки, война эта станет нашей.

      — Ты прав, — вздохнул Лань Цижэнь. — А я тебя совсем заговорил. Тебе нужно умыться с дороги, поесть и отдохнуть.

      Сичэнь улыбнулся в ответ, и в его улыбке безошибочно читалось понимание. Поэтому, выходя из библиотеки, Лань Цижэнь рискнул немного изменить тему.

      — По поводу госпожи Мэн… — заговорил он. — Ты увез ее от войны?

      — И поэтому тоже, — кивнул Сичэнь, на взгляд своего дяди как-то странно подобравшись. — Однако еще у нее сложилась трудная жизненная ситуация. Кроме сына у нее никого нет, и я просто не мог бросить ее одну после всего, что А-Яо сделал для меня.

      — А-Яо? — вскинул брови Лань Цижэнь. — Не слишком ли легкомысленное обращение?

      Сичэнь, к его удивлению, не смутился, хотя его уши все же слегка порозовели.

      — Не подумайте дурного, дядя, — произнес он. — А-Яо младше меня, младше даже Ванцзи. Боюсь, у него даже нет еще вежливого имени. К тому же он очень стеснялся, узнав о моем ранге — хотя это я был у него в долгу!

      — Хорошо, я понял, — наклоном головы остановил этот поток слов Лань Цижэнь. Он уже и так осознал, что Сичэнь, со своей неуемной тягой к человеческому теплу, умудрился найти себе такого младшего братишку, о котором всегда мечтал. Ведь помнится, в детские годы холодность Ванцзи причиняла старшему брату немало боли. — Так где же сейчас твой прекрасный юный спаситель? Неужели ты оставил его одного в месте, столь опасном для его матери?

      — Нет, — сбавив вдохновенный тон, произнес Сичэнь. И, оправдываясь, добавил: — Я пытался убедить его отправиться с нами! Дядя, А-Яо тебе обязательно бы понравился! Он очень талантливый, а еще умный, трудолюбивый и усидчивый. У него не было возможности учиться раньше, из-за этого упущено драгоценное время… Но его врожденный талант и прилежание вполне могут это скомпенсировать.

      Лань Цижэнь не стал прерывать эту пламенную речь, лишь посмотрел на племянника вопросительным взглядом. И тот продолжил:

      — Однако А-Яо сказал, что не сможет спокойно учиться, когда рядом развернется война за будущее заклинательского мира. Я дал ему письмо к Не Минцзюэ, чтобы тот научил его…

      — Что?! — Лань Цижэнь нарушил правило не перебивать собеседника и ничуть не пожалел об этом. — Ты отправил мальчишку, почти ребенка, лишь ступившего на путь самосовершенствования, в самый воинственный орден к человеку, признающему только тренировки на износ?

      Сичэнь пробормотал себе под нос что-то похожее на: «Но Хуайсана же Минцзюэ как-то до сих пор не прибил…», однако вслух выразился культурнее:

      — Дядя, вы судите о Не Минцзюэ чересчур предвзято. Да, я помню, что во времена своего обучения здесь он и высказывался, и вел себя весьма вызывающе, а его тренировки зачастую бывали… ммм… довольно агрессивными, но… Но он повзрослел. Он хороший глава ордена, дядя, и хороший старший брат. Он не будет спрашивать с хрупкого неопытного юноши так же, как с тренированного воина. Однако А-Яо с его упорством быстро постигнет все, чему его станут учить.

      Пока Лань Цижэнь собирался с мыслями, как бы подоходчивее донести до племянника всю глубину его заблуждения по поводу обоих его приятелей, Сичэнь вдруг смущенно улыбнулся и добавил:

      — Я уверен, если кому и сочувствовать в этой ситуации, то только Не Хуайсану. Они с А-Яо почти ровесники, к тому же одного роста и комплекции. Когда А-Яо достигнет высот фехтовального мастерства, у Не Хуайсана не останется больше никаких оправданий.

      Ванцзи отстал от брата всего на пару дней. Он вернулся домой с лицом одновременно счастливым, задумчивым и немного растерянным. И — испуганным. В последний раз испуг на лице младшего племянника Лань Цижэнь видел, когда тому едва минуло пять лет. Маленький А-Чжань вознамерился налить старшему брату чая, а в результате выронил чайник, разлил кипяток и расколотил хрупкий фарфор. А-Хуань тогда чудом успел отскочить, вода лишь намочила край его ханьфу, однако А-Чжань, уже знавший, как опасен кипяток, потом долго не мог прийти в себя от ужаса.

      Сейчас, разумеется, лицо Ванцзи являло собой воплощенное достоинство, однако и дядя, и брат умели видеть его чувства даже под непроницаемой, казалось бы, маской. Вытянуть из него что-то большее, нежели отдельные слова, не представлялось возможным, однако Лань Цижэнь не сомневался: дело, как всегда, в мальчишке Вэе. Только тот умудрялся одним своим существованием сводить на нет все многолетние воспитание. Вэй Усянь выводил Ванцзи из нормально уравновешенного состояния даже здесь, на родной земле Облачных Глубин, встречаясь лишь время от времени, а что могло произойти между ними, пока они несколько дней были заперты в одной пещере — об этом Лань Цижэнь даже думать не хотел.

      Однако, несмотря на свое непривычно возбужденное — пусть и не видимое постороннему глазу — состояние, Ванцзи принес новости. Цинхэ Не официально взбунтовался против самозваной тирании Цишань Вэнь и призвал к объединению.

      — Мы получили письмо с предложением альянса? — встревоженно спросил Сичэнь у Лань Цижэня.

      Восстановление Облачных Глубин все еще шло, и в суматохе у них все никак не доходили руки целиком и полностью передать дела ордена новому главе. Впрочем, Лань Цижэнь подозревал, что племянник намеренно не торопится забирать у него дела, но задерживаться на этой мысли раньше времени опасался.

      — Нет, — покачал он головой. — Никаких писем не было.

      — И не будет, — сухо припечатал Ванцзи. — Глава Не заявил, что грядущая война — дело совести каждого заклинателя. На такую войну не приглашают, а собираются сами.

      Лань Цижэнь на мгновение прикрыл глаза. Первой его мыслью было: «Глупый мальчишка!» Однако почти сразу за этим он признал мудрость — или, скорее, звериную интуицию — Не Минцзюэ. Молодой глава ордена, будучи, как и его отец, не слишком силен в политике, мог буквально погрязнуть в переписке, пытаясь собрать и организовать возможных союзников. Не было никаких сомнений, что Цзинь Гуаншань будет не в восторге от инициативы юнца, но даже согласившись, не устоит перед торгом. Что-то требовать от Облачных Глубин, пострадавших совсем недавно, должно было быть неловко уже самому Не Минцзюэ, крайне дружному с Сичэнем. Надеяться на помощь Юньмэн Цзян, разоренного еще сильнее, потерявшего огромное количество людей, было и вовсе наивно. Прежде, чем написать Цзян Ваньиню, следовало хотя бы выяснить, где тот вообще находится.

      Поэтому логично, что глава Не нащупал единственно верный подход: ввязаться в войну, личным примером показывая, что это в принципе возможно. Желающих покончить с Вэнями полно, однако всем им не хватало решительности. Не звать на бой каждого поименно, но кинуть клич и выдвинуться вперед, делая вид, что не замечаешь, как потихоньку подтягиваются запоздавшие союзники, — пожалуй, в данной ситуации это было единственным подходящим решением.

      Лань Цижэнь настолько погрузился в анализ действий своего бывшего ученика, что едва не прослушал главное.

      — Я отправляюсь завтра, — Ванцзи не спрашивал, он ставил в известность.

      — Я соберу людей, и мы отправимся вместе, — мягко возражал ему Сичэнь, но младший племянник был непреклонен.

      — Ты поведешь наших людей, старший брат, и выступишь вместе с ними, — стоял он на своем. — А я отправлюсь завтра.

      — Подождите! — вмешался Лань Цижэнь. Его взгляд метался с лица одного племянника на лицо другого, а в сердце нехорошо заколотило. — Вы не имеете права отправиться на войну оба!

      Они одновременно повернулись к нему, перестав сверлить взглядами друг друга. Теперь уже ему, Лань Цижэню, досталась двойная порция упрямых и укоризненных взоров.

      — Дядя, как наследник ордена я последовал вашему совету, когда вы велели мне уходить, хоть я и считал, что мне нужно остаться, — мягкие интонации Сичэня плохо сочетались с непреклонным выражением его лица. — Однако как глава ордена я не могу остаться теперь, когда я убежден, что должен идти.

      Ванцзи ограничился кратким:

      — Я должен быть там, — и на этом счел вопрос исчерпанным.

      Лань Цижэнь на мгновение прикрыл глаза. Насколько же проще было справляться с ними, когда они были маленькими! Такими славными, такими послушными… Когда они только успели вырасти в таких упрямых и непокорных юношей, не желающих слушать добрых советов?

      — Сичэнь, Ванцзи, — открыв глаза, произнес Лань Цижэнь, стараясь, чтобы его голос звучал как можно убедительнее. — Я не сомневаюсь ни в вашей смелости, ни в вашей преданности друзьям. Однако у вас есть еще и долг перед собственным орденом. Вас осталось всего двое в старшей ветви нашего клана, а война полна превратностей. Гусу Лань в нынешних условиях не может позволить себе лишиться одновременно и главы, и его единственного брата. Кто-то должен остаться и позаботиться об ордене.

      Эти невозможные дети переглянулись с таким изумлением на лицах, что в иных обстоятельствах это могло бы даже показаться смешным.

      — Дядя, — осторожно подбирая слова, будто объясняя несмышленому ребенку безусловную истину, сказал наконец Сичэнь, — в старшей ветви нас трое. И мы не сомневались, что об ордене должным образом сумеете позаботиться вы.

      Младший племянник согласно склонил голову, полностью поддерживая старшего.

      — Нет, Сичэнь, — Лань Цижэнь устало покачал головой. — Официально вы с Ванцзи уже взрослые, и потому только вы можете считаться основной ветвью клана Лань. Однако ни один из вас не женат, не говоря уже о детях.

      Он столько лет занимался делами за брата и растил его детей — так неужели они вздумали ожидать, что он и наследниками орден обеспечит за них? Лань Цижэнь, разумеется, не произнес этих слов вслух, однако племянники, словно почувствовав его настроение, дружно потупили взоры.

      Но от своего не отступились.

      И, конечно же, в результате пришлось смириться, что дом они опять покинут оба.

      Сичэнь нашел Лань Цижэня в библиотеке. Сборы уже шли к концу, и вскоре отряд Гусу Лань под предводительством своего главы должен был покинуть Облачные Глубины. Ванцзи исчез еще раньше, поклонившись дяде и брату, но не переговорив ни с одним из них, не говоря уже о ком-либо еще. Лань Цижэнь в сборах участия не принимал сознательно, как бы давая понять племянникам, что, раз уступив, дает им обоим полную свободу. Он понимал, что отчасти в нем говорит обида, но видеть, как его мальчики с энтузиазмом устремляются навстречу возможной гибели, было выше его сил.

      Лань Цижэнь проиграл Сичэню еще одну битву: тот вознамерился забрать с собой самых старших учеников, и те с воодушевлением поддержали своего главу. Дядя до последнего пытался доказать старшему племяннику, что таким юнцам нечего делать на войне, но тот вполне резонно возразил, что по закону те все-таки совершеннолетние, а в борьбе против многолюдного Цишань Вэнь им потребуется каждый хоть сколько-то обученный человек.

      Скорее всего, думал Лань Цижэнь, ему придется взять на себя более младшие классы — некоторые наставники тоже пожелали уйти с Сичэнем, — но какие именно, предстояло выяснить позже. Когда уляжется суета и станет точно ясно, кто покинул Облачные Глубины, а кто остался.

      Сейчас же, в суматохе приготовлений, Лань Цижэнь ощущал себя немного лишним. Его мнение уже совершенно ничего не решало и ни на что не влияло. Поэтому он попытался скрыться там, где его сердце всегда находило успокоение, однако библиотека встретила его непривычной разрухой. У них так и не дошли руки хоть сколько-то разобраться со спасенными книгами, Лань Цижэнь даже не мог никого назначить на эту работу, ибо не представлял, кого именно завтра не досчитается в Облачных Глубинах.

      Лань Цижэнь стоял перед рядами стеллажей прямо, однако взор его, обычно острый и пронзительный, скользил как бы сквозь них, заглядывая в прошлое. Не в недавнее даже, когда в библиотеке просто царил порядок, а на пару с лишним десятков лет назад, когда он сам еще учился, когда его брат был улыбчивым и обаятельным юношей, любившим приобнимать его за плечи, когда Вэнь Жохань был всего лишь заносчивым и самодовольным молодым господином, даже не ставшим еще главой своего ордена…

      — Дядя, я искал вас! — с порога заявил Сичэнь, вырывая Лань Цижэня из глубин воспоминаний.

      На мгновение зажмурившись, тот повернулся к племяннику, придавая лицу выражение смиренной покорности.

      — Дядя! — Сичэню хватило совести смутиться. — Вы все еще сердитесь на нас!..

      — Я тебя слушаю, Сичэнь, — не подтверждая и не опровергая его слов, произнес Лань Цижэнь.

      Племянник вздохнул. По его лицу скользнула тень печали — но, к счастью, не обиды. Сичэнь понимал мотивы своего дяди, возможно даже, вполне признавал его правоту, но последовать мудрому совету оказалось выше его сил.

      — Я по поводу библиотеки, дядя — отводя взгляд, не стал больше касаться болезненной темы Сичэнь. — Она нуждается в каталогизации — но это еще может подождать. Однако выявить поврежденные книги и отреставрировать их — это нужно как можно скорее.

      — Я займусь, — кивнул Лань Цижэнь.

      Ему было не привыкать брать на себя дополнительный труд, а теперь ведь даже племянники больше не нуждались в его заботе. Между управлением делами ордена и обучением учеников помладше можно постараться выделить несколько часов на библиотеку. Дело, конечно, будет двигаться не слишком споро, но можно попытаться подключить к этому занятию и других наставников — если, конечно, у них останется свободное время после переформирования классов.

      Однако Сичэнь покачал головой и сказал другое.

      — Я разговаривал с госпожой Мэн… Обещал ей передать весточку А-Яо, как только его увижу, — зачем-то пояснил он, а затем перешел к делу: — Она говорила, что хочет быть полезной, и я подумал, что можно предложить ей заняться библиотекой.

      Лань Цижэнь нахмурился, усталая подавленность слетела с него в один момент.

      — Сичэнь, у нас здесь среди общедоступной литературы есть и документы с секретными клановыми техниками. А из-за того, что в книгах нет порядка, мы не можем быть уверены, что самые ценные из них не попадутся на глаза посторонним.

      — О, по этому поводу не волнуйтесь! — безмятежно улыбнулся Сичэнь. — Дядя, госпожа Мэн не из заклинателей. Ей наши техники не нужны, но при этом и не опасны. Человек, не обладающий золотым ядром, увидит в записях обычные иероглифы. Однако при этом госпожа Мэн получила хорошее образование, и она ценит знания. Она будет рада помочь — и сумеет сделать это на достойном уровне.

      — Что ж… — Лань Цижэнь в задумчивости погладил свою бородку. — Если все так, как ты говоришь, то, возможно, помощь госпожи Мэн будет нелишней.

      Признаться, он почти забыл про эту женщину, которую даже не успел толком рассмотреть. Ее разместили на женской половине, и та сидела там тихо, не пытаясь путаться под ногами у заклинателей, собирающихся на войну.

      — Я ей передам, что вы дали свое согласие! — просиял Сичэнь и уже хотел было выйти из библиотеки, но в этот момент дядя остановил его.

      — Постой! — позвал Лань Цижэнь. — Ты говорил, что отправил ее сына учиться к Не Минцзюэ, да и сам нахваливал его таланты. Однако теперь ты утверждаешь, что его мать — не заклинательница?

      Он, видимо, затронул некую болезненную тему, ибо улыбка на лице Сичэня дрогнула и стала какой-то блеклой.

      — Заклинателем был отец А-Яо, — произнес наконец Сичэнь, аккуратно подбирая слова. — А его мать настолько не разбирается в нашем деле, что пыталась учить сына по ярмарочным брошюрам. Именно поэтому время А-Яо оказалось упущенным, и лишь сильный природный дар позволил ему все же сформировать золотое ядро до наступления совершеннолетия.

      Лань Цижэнь продолжил смотреть на племянника пристальным взглядом. Кажется, все недомолвки и несостыковки в истории, которую рассказывали ему по частям, постепенно складывались во вполне понятное целое. Конечно, переживая за племянников, окруженный суетой сборов, Лань Цижэнь вовсе не задумывался об их гостье и ее загадочном сыне, однако вырисовывающаяся картина нравилась ему все меньше и меньше.

      Лицо Сичэня выражало сейчас всю неловкость, которая, несомненно, лежала у него на сердце, однако сам он, напротив, словно бы подобрался. Как будто собирался что-то отстаивать.

      — Дядя, А-Яо не знал своего отца, — наконец сумел он произнести вслух, и подбородок его при этом упрямо вздернулся вверх. — Однако в этом нет его вины! Что же касается госпожи Мэн…

      Сичэню не хватило воздуха, и ему пришлось сделать паузу, чтобы вдохнуть еще, однако Лань Цижэнь не дал ему продолжить. Выставив перед собой руку, чтобы остановить поток слов, он заговорил сам.

      — Что же касается госпожи Мэн, то в грехах подобного рода виноваты всегда двое, — сказал он негромко, но очень четко. — В отсутствии мужчины было бы подло упрекать одну лишь женщину. Тем более, что это дело давно минувших дней…

      В ответ на эти слова Сичэнь не просиял даже, а словно расстался с неким тяжким грузом. В его глазах засветилась такая благодарность, что Лань Цижэню стало несколько неловко. Возможно, из-за этого он добавил то, что сперва говорить не собирался:

      — К тому же вина мужчины-заклинателя в данном случае была больше, — едва заметно поморщился Лань Цижэнь. — Он мог направить свою ци так, чтобы его семя не дало плодов, и хотя бы этим уберечь женщину от последствий, раз уж она не могла позаботиться о себе сама. А если он дал ребенку возможность родиться, то следовало позаботиться о его обучении. Заклинатель не имеет права столь пренебрежительно относиться к собственной крови.

      Судя по растерянности на лице Сичэня, он о подобной возможности не имел представления, и на сердце у Лань Цижэня немного потеплело. Это говорило о том, что его племянник все еще достаточно юн и невинен.

      — Я… рад, что вы не вините госпожу Мэн, — Сичэнь наконец собрался с разбегающимися мыслями и низко поклонился дяде. — И я… рад, что сказал вам. Я уеду со спокойной душой.

      Лань Цижэню на покой в душе рассчитывать не приходилось, однако он счел излишнем оповещать племянника об этом.