Семь лет спустя.

      Цзинь Гуанъяо и Лань Сичэнь стояли на галерее, с которой открывался прекрасный вид на парк, буквально тонущий в море распустившихся пионов. В любое другое время друзья с удовольствием любовались бы этим чудесным видом, однако сейчас их внимание было обращено отнюдь не на цветы. Мальчик лет шести что-то настойчиво предлагал девочке, выглядящей чуть постарше него. Та упорно отказывалась, но он не сдавался и продолжал подносить к ее лицу свою раскрытую ладошку.

      — Не возьмет, — не отрывая взгляда от этой сценки, прокомментировал Лань Сичэнь. — Никаких перекусов между приемами пищи.

      — Да неужели? — с насмешкой протянул Цзинь Гуанъяо и выразительно посмотрел на сладкий шарик в руке своего друга. Если он не ошибался, мальчик предлагал девочке то же самое лакомство.

      — Я неправильный Лань, — Сичэнь, к своей чести, не попытался скрыть следы преступления. — А А-Шу — образцовый ребенок.

      И он с видимым удовольствием положил шарик себе в рот. Гуанъяо покачал головой.

      — И все же А-Лин весьма настойчив, — заявил он. — Если он чего-то хочет, то обычно добивается своего.

      — Сегодня у него достойный соперник, — не согласился Сичэнь.

      Они переглянулись с улыбкой. Цзинь Гуанъяо знал, что азартные споры запрещены, — как и Лань Сичэнь знал, что пари между ними уже заключено.

      А началось все с того, что госпожа Цзинь, Цзян Яньли, захотела наконец-то отпраздновать свой день рождения в семейном кругу. За все прошлые года им никак не удавалось собраться всем вместе: сперва ордена восстанавливались после войны, потом один за другим рождались дети, затем — траур по свекру и почти сразу по свекрови. Разумеется, Яньли виделась со своими братьями, но собраться всем вместе им давно уже не удавалось. Однако Цзинь Цзысюань, желая угодить супруге, очень широко подошел к понятию «семейного круга». Цзинь Гуанъяо весьма позабавился, когда ознакомился с составленным братом списком, но счел, что уж точно не в его интересах кого-то оттуда вычеркивать.

      Поэтому в день торжества Башня Золотого Карпа оказалась переполнена гостями. Впрочем, здешние покои могли вместить и большее количество людей, просто большинство пожелало держаться вместе. В каком-то смысле Цзысюань все же был прав, и все присутствующие в той или иной степени являлись друг другу родственникам. Пусть иногда отдаленными, а иногда и сводными.

      Сам Цзинь Гуанъяо был рад в первую очередь пообщаться со своими близкими. Если с Сичэнем ему еще удавалось встречаться время от времени, то мать и сестру он видел гораздо реже. В данный момент ему удалось совместить сразу два дела: пообщаться с другом и полюбоваться на сестренку.

      Лань Шу уже сейчас обещала вырасти в очень красивую девушку. Высокая для своих шести лет, она в полной мере унаследовала все фамильные черты семьи Лань. От матери ей достались разве что теплые янтарные глаза да очаровательная улыбка. Правда, улыбалась маленькая А-Шу крайне редко, неизменно сперва строго взвешивая, достойны ли окружающие этого. Но уж если ей все же доводилось улыбнуться, то все ее лицо мгновенно преображалось. Ямочки на щеках добавляли идеальной красоте бездну обаяния.

      Цзинь Гуанъяо прекрасно понимал Сичэня, боготворившего маленькую кузину так, словно она была его родной дочерью. Тот с самого ее рождения обожал носить ее на руках и, пожалуй, продолжал бы делать это по сию пору, если бы Лань Цижэнь однажды не возмутился, что таким образом его дочь вообще никогда не научится ходить. Гуанъяо и сам с удовольствием возился с сестренкой, когда приезжал с визитом в Облачные Глубины.

      При воспоминании об этом он беззвучно, чтобы не огорчить Сичэня, вздохнул. Сегодня Башня Золотого Карпа полнилась звоном детских голосов, и Гуанъяо в который раз поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы и у него был его собственный ребенок. В конце концов, у Цзысюаня уже трое, а сам он еще даже не женился! И ведь у него был шанс вступить в брак с хорошей девушкой несколько лет назад. Все складывалось довольно неплохо: он нравился Цинь Су, и даже отец был вроде бы не против… Правда, семья девушки особого энтузиазма не выразила, но Цзинь Гуанъяо верил, что со временем сумел бы преодолеть и эту преграду. Однако его мать, едва заслышав о его планах, решительно воспротивилась. Она заявила, что он чересчур молод, и прочитала целую лекцию о том, как ненадежно и непостоянно мужское сердце в двадцать лет. Напомнила, что ее сын хотел развиваться как заклинатель, и, хотя он уже многое наверстал, работы ему на этом поприще предстоит немало. И в конце добавила, что негоже младшему брату вступать в брак вперед старшего, а раз уж ее А-Яо выбрал Сичэня себе в старшие братья, то придется ему подождать своей очереди.

      Сичэнь жениться не торопился, и в результате Яо тоже оставалось только мечтать о собственной семейной жизни. На мягкое напоминание о том, что родной младший брат Сичэня все-таки позволил себе уже вступить в брак, мать ответила, что на обрезанных рукавов вообще и на Вэй Усяня в частности никакие правила не распространяются. Это признал даже Лань Цижэнь, а потому и всем остальным остается только смириться.

      Вэй Усянь в принципе стал головной болью и стихийным бедствием для почти всех великих орденов. Кажется, только в Цинхэ Не избежали его тлетворного влияния — и то, возможно, лишь потому, что Не Минцзюэ однозначно заявил, что ноги этого темного заклинателя не будет на его территории, а брату запретил поддерживать с ним любую связь. Последнему содействовал и Лань Ванцзи, вообще крайне болезненно воспринимающий хоть какую-то связь Вэй Усяня с кем угодно. Он и Цзян Ваньиня сверлил подозрительным взглядом, стоило его мужу завести с ним разговор, и в Пристань Лотоса они всегда ездили вместе.

      Остальные же хлебнули по полной. Больше всего, конечно, досталось Гусу Лань, ибо Ванцзи, раз заманив Вэй Усяня в Облачные Глубины, был твердо намерен задержать его там навсегда. Остальные оказались просто поставлены перед фактом — и именно тогда Цзинь Гуанъяо понял, почему все в этом ордене так спокойно отнеслись к женитьбе Лань Цижэня на его матери. Если Лань решал, что ему нужен какой-то человек, для него больше не существовало никаких преград.

      Орден Юньмэн Цзян претерпел, скорее, моральные страдания, ибо Цзян Ваньинь так и не простил «похищения» своего шисюна — не простил, как ни странно, в первую очередь самому «похищенному». А вот за орден Ланьлин Цзинь пришлось отдуваться уже лично Гуанъяо. С того момента, как он семь лет назад получил встревоженное письмо от Сичэня насчет пленных Вэней, которые позарез понадобились Вэй Усяню, Яо на несколько месяцев забыл про покой.

      Лишь много позже, когда он по просьбе брата проявил чудеса дипломатии в общении с отцом, Цзинь Гуанъяо узнал, как кстати он решил уступить семейным чувствам. А вот на самого Сичэня он даже обиделся, хотя раньше ему казалось, что на это солнце обижаться невозможно.

      Простил Цзинь Гуанъяо своего брата только тогда, когда осознал и поверил, что тот действовал, полностью повинуясь настояниям своей тетушки. Мэн Ши очень тяжело носила своего второго ребенка — и это было неудивительно. Яо знал, что ивовые девушки пьют специальные отвары, чтобы не дать себе забеременеть от клиентов, а если подобное все же случается, скидывают плод. Сам он родился, когда Мэн Ши была очень молода, и ее организм не был еще ни отравлен, ни измучен. С тех пор многое изменилось, и пришлось приложить немало усилий, чтобы в первые месяцы беременности сохранить жизнь ребенка, а в последние — жизнь матери. Целители Гусу Лань оказались бессильны: они больше привыкли работать с ранами, нежели с обычной телесной слабостью. Тогда-то и влез Вэй Усянь, вспомнив об одной очень талантливой девушке из Вэней. По его словам, та могла творить чуть ли не чудеса, но Лань Цижэню, доведенному до отчаянья, уже не нужны были подобные подробности. Однако он знал, что прямая просьба к Цзинь Гуаншаню, забравшему себе всех выживших в битвах Вэней, ничего не даст. Тот не подал бы руки той, что не просто поставила его в неловкое положение перед всеми орденами, но еще и посмела быть счастливой без него.

      Вэй Усянь просил за Вэней, Ванцзи — за мужа, Лань Цижэнь — за жену, при этом настаивая, что причину надо сохранить в тайне, а Мэн Ши умоляла не пугать ее Яо раньше времени. Сичэню ничего не оставалось, как засесть за письмо к Цзинь Гуанъяо, в котором он постарался быть как можно убедительнее. За лесом удалось спрятать дерево, и Вэнь Цин вместе с ее братом и остатками выживших Вэней в конце концов смогли переправить в Гусу. Самого Яо все это время совместными усилиями держали на расстоянии от Облачных Глубин, и о подоплеке этого «ланьского заговора» он узнал лишь после рождения сестры. Доведенный почти до сердечного приступа Лань Цижэнь заявил тогда, что это их первый и последний ребенок, и с тех пор оберегал супругу как зеницу ока.

      А родившаяся с таким трудом Лань Шу тут же стала главным сокровищем своей семьи. И даже заслужила особое уважение от Вэй Усяня, повторив и закрепив «подвиг» его матери. Дело в том, что в младенчестве А-Шу засыпала, только когда ее держали на руках, и при этом вечно норовила намотать себе на пальчики волосы державшего, — Яо предположил тогда, что в этом проявилась ее истинно ланьская страсть к собственничеству. Все родные и близкие, удостоившиеся подобной чести, быстро научились следить за тем, чтобы их волосы были откинуты за спину, вне пределов досягаемости маленьких ручек. Однако бороду девать было некуда, и Лань Цижэнь несколько раз оказывался в ситуации, что он не мог уложить свою дочь обратно в кроватку, не потревожив. Бородой пришлось пожертвовать, а затем Мэн Ши удалось мягко убедить мужа, что тот и без нее выглядит достаточно представительно.

      У самого Цзинь Гуанъяо отношения с отчимом сложились неплохие. Прибыв с Ланями на свадьбу, он остался на пару месяцев, присоединившись к местным ученикам, и Лань Цижэнь не преминул отметить как его усердие, так и его потрясающую память. Гуанъяо с удовольствием задержался бы подольше, однако Цзинь Гуаншань начал проявлять нетерпение, и под конец второго месяца уже буквально завалил Облачные Глубины требованиями вернуть ему сына. Гуанъяо с Лань Цижэнем тогда договорились, что продолжат обучение в формате переписки: наставник счел, что этот ученик достаточно умен и дисциплинирован, и был готов обеспечить его всеми необходимыми материалами. Цзинь Гуанъяо был благодарен за это, но еще более за то, что такая постоянная, почти демонстративная переписка с его «вторым домом» неизменно держала в тонусе главу Цзинь. Гуанъяо не обманывался чувствами отца на свой счет и, добившись первоначальной цели, сделал все, чтобы укрепить и упрочить свое положение. Письма от Лань Цижэня, несмотря ни на что сохранившего свой авторитет среди орденов, очень этому способствовали.

      Но самой большой удачей оказалось то, что Цзинь Гуанъяо неожиданно для самого себя удалось поладить с братом. Цзинь Цзысюань, хоть и производил впечатление человека надменного и высокомерного, на деле вовсе не являлся таким. Честности и благородства в нем скрывалось побольше, чем во многих других, но куда сильнее Гуанъяо подкупила его почти детская наивная доверчивость. Цзысюань был его выше и старше, однако иногда казался настолько беззащитным перед интригами внешнего мира, что в какой-то момент Гуанъяо осознал, что взял брата под своеобразную опеку. А позже обнаружил, что они прекрасно дополняют друг друга. Цзинь Цзысюань получил превосходное образование и теоретические познания имел весьма обширные. К тому же, опять-таки несмотря на чересчур напыщенный вид, он оказался достаточно умен. Но при всем при этом Цзысюань, казалось, был начисто лишен любых социальных навыков. Это была даже не молчаливая неподвижность Ванцзи, которая выглядела хотя бы нейтральной. Цзысюань же обладал потрясающей способностью говорить совсем не то, что имел в виду. Он сам понимал это, злился — и неизменно лишь ухудшал положение. И если в переписке Цзинь Цзысюань еще мог придерживаться каких-то рамок, то в личном общении становился ходячей катастрофой.

      В первый раз Гуанъяо предложил свою помощь почти бескорыстно. Конечно, он постоянно держал в уме, что его положение в ордене Ланьлин Цзинь не всегда будет завязано только на отце. Здоровье Цзинь Гуаншаня в последнее время начало сдавать, и его недавно признанному сыну следовало подготовить для себя надежные тылы. Гуанъяо не собирался покидать Башню Золотого Карпа со смертью нынешнего главы. И все же поначалу он считал, что время у него еще есть, а какое-то мелкое недоразумение между братом и его оппонентами уладил походя, едва заметив…

      Однако Цзинь Цзысюань, как оказалось, умел быть благодарным. Или — Гуанъяо допускал и такое — ему самому хватило ума понять, что человека, способного компенсировать его собственные недостатки, лучше держать к себе поближе. В какой-то момент Цзинь Гуаншань обнаружил, что его сыновья вместо того, чтобы враждовать, как он втайне рассчитывал, на удивление сдружились, однако поделать с этим уже ничего не смог. Ему не хватило ни сил, ни времени.

      Ввиду семейного характера праздника в обеденный зал со взрослыми допустили и старших детей. Цзинь Гуанъяо привычным взглядом окинул собравшихся, попутно отмечая, что все организовано по высшему разряду. И пусть Цзян Яньли твердила ему, что «все будет очень по-семейному», Гуанъяо просто не умел делать свою работу плохо. К тому же старался он и для себя: ведь здесь собралась и его семья тоже.

      Последними, хоть и не опоздавшими, стали А-Лин и А-Шу. Вид у племянника был надувшийся, а сестренка, как всегда, демонстрировала спокойное достоинство. Гуанъяо переглянулся с Сичэнем, и тот позволил себе добавить в свою обычную доброжелательную улыбку капельку торжества: судя по всему, А-Лину не удалось сломить стойкости своей маленькой гостьи.

      Обед шел своим чередом. Цзинь Гуанъяо нет-нет да посматривал на свою сестренку, которая возмущенно хмурилась. Она впервые покинула Облачные Глубины, и наверняка Сичэнь перед отъездом рассказал ей о том, что обычаи во всех орденах разные, но все же А-Шу было трудно смириться с тем, что взрослые так бессовестно смеют разговаривать во время еды. Черные бровки сходились у переносицы, демонстрируя убежденное неодобрение. У ее отца подобное выражение на лице выглядело строгим. У шестилетней девочки — невыносимо милым.

      «Кто-то с нею обязательно намучается», — подумал Цзинь Гуанъяо, даже не собираясь скрывать улыбку.

      Сама А-Шу заговорила, только когда обед подошел к концу. Она повернулась к Лань Цижэню и спросила так строго, как будто экзаменовала нерадивого ученика:

      — Отец, А-Лин — мой племянник?

      — Нет, — ответил тот кратко, но спокойно.

      В зале установилась заинтересованная тишина. А-Шу продолжала хмуриться, что-то сосредоточенно высчитывая в уме.

      — Но А-Лин зовет Яо-гэ дядей, — наконец выдала она свое заключение. — А Яо-гэ — мой брат. Разве не получается, что я — тетя А-Лина?

      Цзинь Гуанъяо наблюдал за этой сценой с любопытством. Он прекрасно знал, что Лань Цижэнь преподает в основном старшим ученикам, а Сичэнь как-то признался ему, что его дядя, кажется, вовсе не умеет объяснять по-простому. Сичэнь вообще подозревал, что им с братом пришлось учиться так быстро потому, что Лань Цижэнь обращался с ними как с пусть молодыми, но все же вполне взрослыми адептами. Сейчас же Гуанъяо было искренне интересно, как его отчим будет пытаться объяснить своей дочери их запутанные семейные связи.

      — Все очень просто, А-Шу, — вмешалась Цзян Яньли.

      Ее мягкий ласковый голос моментально убил все надежды на намечающееся развлечение. Вот уж кто умел кратко и доходчиво объяснять малышам все на свете!

      — Смотри, — продолжила Цзян Яньли, когда взгляд А-Шу устремился на нее. — У каждого из нас есть папа и мама. Но не у всех братьев и сестер папа и мама одинаковые. У вас с А-Яо общая мать, но разные отцы, а у А-Яо с папой А-Лина общий отец, но разные матери. Понимаешь?

      А-Шу, подумав, кивнула. По крайней мере про то, что ее отец не является отцом ее брату, она уже знала, и потому сумела представить себе и обратную ситуацию.

      — Поэтому, хоть А-Яо является и братом тебе, и дядей А-Лину, но вы с А-Лином не родственники, — заключила Цзян Яньли.

      Лицо А-Шу еще некоторое время выражало глубокую задумчивость. Она явно поняла объяснение, однако ее мысли занимало что-то еще. А-Шу перевела свой сосредоточенный взгляд на А-Лина, который, несмотря на то, что обед закончился, как раз в этот момент положил в рот еще один сладкий шарик. Под строгим взглядом девочки он едва не поперхнулся, но все же сумел проглотить лакомство.

      — Хорошо, — наконец вынесла А-Шу свой вердикт. — Тогда, раз мы не родственники, то я согласна.

      — С чем согласна, милая? — ласково поинтересовалась Мэн Ши. На нее не действовали суровые взгляды ни мужа, ни дочери.

      — А-Лин, — прямой осанке и излучаемому достоинству А-Шу могла бы позавидовать императрица, — я согласна выйти за тебя замуж.

      — О нет! — попытавшуюся было повиснуть тишину моментально разбил отчаянный вопль Вэй Усяня. — А-Шу, как ты можешь! Я так надеялся, что ты выйдешь за А-Юаня!

      Цзинь Гуанъяо бросил искоса взгляд на упомянутого мальчика. Тот сидел рядом со своими родителями с чинным видом, однако во взгляде его улавливалась неловкость. Гуанъяо подозревал, что некогда приемный сын Ванцзи и Вэй Усяня носил фамилию «Вэнь», однако им хватало ума не распространяться на данную тему. Вэй Усянь и вовсе заявлял во всеуслышание, что он родил сына лично, и, учитывая его славу темного заклинателя, некоторые даже верили в это.

      Со своей привычкой молниеносно оценивать любые возможные варианты Цзинь Гуанъяо невольно подумал, что, возможно, для ордена Гусу Лань это стало бы вполне неплохим решением. Сичэнь не был женат, и не имелось никаких предпосылок, что он женится в ближайшее время. У Ванцзи с его мужем родных детей не могло быть в принципе. Лань Цижэнь наотрез оказывался рисковать жизнью и здоровьем жены, и потому Лань Шу ныне являлась единственной относительно прямой наследницей нового поколения. Однако орден Гусу Лань хранил не слишком положительные воспоминания о единственной женщине-главе в своей истории. При этом А-Юань, хоть и являлся приемным, все же оказался умным, способным и талантливым мальчиком. Лань Цижэнь, раз смирившись с его наличием в своей семье, теперь весьма гордился таким учеником. И все же кровного родства между А-Юанем и семьей Лань не имелось.

      Пожалуй, свести этих двоих действительно было бы прекрасной мыслью с практической точки зрения. А-Юань имел все шансы стать выдающимся заклинателем своего поколения, а А-Шу, ничем ему не уступающая, встала бы рядом на равных, при этом добавляя их паре легитимности.

      Другой вопрос, что Лани никогда не решали подобные вопросы рационально. Спутников жизни они выбирали сердцем, а никак не головой.

      Хотя… из каждого правила возможны исключения.

      — Нет, — строго глядя на Вэй Усяня, припечатала А-Шу. — А-Юань — серьезный и самостоятельный. Он сам справится. А А-Лин ужасно неорганизованный. Ему нужна твердая рука.

      Кто-то мог бы сказать, что шесть лет — это слишком ранний возраст, чтобы принимать подобные решения. Однако Цзинь Гуанъяо не сомневался, что судьба его племянника с этого момента предопределена.