Ты едешь в машине, сидя пред телефоном. Луна ярко сияет в ночном небе, но её свет нисколько не освещает дорогу. Тёплое сияние фонарей светит на асфальт. Играет радио, болтают в машине люди. Ты томно дышишь, потому что тебе скучно, ты устал, клюёшь носом, тебя клонит в сон. За окном мелькают знаки, перед глазами светят яркие городские огни..Ты киваешь под редкие песни, которые тебе по нутру и глубоко жалеешь, что не взял наушники. Под добрый рык двигателя ты перевариваешь всё то, что произошло с тобой за этот день. На обочинах дороги лежит глубокий хруский снег. Ремень приятно давит на шею, ты скорее хочешь отсюда вылезти. Бескрайняя пучина чёрного неба распростёрлась над автомобилем, медленно продвигающимся вперёд, к родному городу, дому, кровати. Изредка на дороге попадаются менты. Ты закрываешь глаза и забываешься под громкую музыку и смех твоих соседей по машине. "Спи спокойно", - произнёс кто-то рядом. Он зарылся пальцаии в твои волосы, томно вздыхая. Он прикрыл глаза и носом прикоснулся к твоей макушке. Его нежные жесты вынудили тебя растянуть губы в довольной улыбке. Этот кто-то сидел рядом с тобой и плотно прижимал к себе, положив руку на твоё плечо. Он вдыхал запах твоих волос, наслаждаясь им. Он растянул губы в приятной и знакомой тебе улыбке.
- Скоро мы будем дома...просто немного потерпи..-нежно прошептал он, поцеловав тебя в макушку.
-Расслабься, я рядом, солнце, - сказал он и засопел рядом с тобой.
-------------------------------------------------------
Назаров искренний гений фортепианной музыки. Играет он с таким чувством, которое мне не хватит сил передать словами. В промежутках между игрой он подходит к стойке микрофона и бархатным голосом рассказывает о музыке зрителю..Не думала, что когда-нибудь это скажу, но к такому учителю сольфеджио и музыкальной литературы я бы бегала с таким...великим???..удовольствием.
Играет он действительно потрясающе. Павел Назаров чувствует и проносит через себя каждую нотку, каждое нажатие клавиши, каждый звук, издаваем горячо обожаемым инструментом. Никогда не думала и не признала бы, что я буду наслаждаться фортепианным концертом..Но этот концерт я бы даже концертом не назвала. Это смешение чувств и эмоций, которые испытывает артист. Смешение это выливается в прекрасную музыку. Переменчивые лады в музыке - нечто. То, как Павел и Мариана подобрали музыку для фурорного выступления - нечто. Я редко вижу, как выступающие так наслаждаются каждым движением, звуком, каждой ноткой, будь то длинная целая или малюсенькая, коротенькая шестнадцатая. Мне кажется, даже рояль опьянён звучанием той музыки, которую играют на нём.
***
Пальцы артиста суетливо носятся по клавишам рояля. Из-под крыла вылетает величественная безмятежная музыка.
Ты никогда не был ценителем классики. Классическая музыка 19-го века насылала на тебя дрёму, словно Кот-Баюн мурлычет незаурядную простенькую колыбельную. Но та классика, которая звучит сегодня, тебя пробуждает, наполняет силой, смешанными чувствами. Тебе не нравится эта музыка, нет. "Как можно это любить?"- думаешь ты, прикрыв глаза и сквозь пальцы (буквально) смотришь на пианиста, который ждёт, пока его партнёрша объявит произведение, которое будет звучать. Прозвучали слова "ветка сирени" и ты насторожился. Человек, сидящий впереди тебя, обернулся и заглянул тебе в глаза янтарными глазами. "Наслаждаешься, да? Сладострастное ощущение ненависти и одновременной с ней любви? Как мне это знакомо",- проговорил он одними губами и отвернулся.
Он в точности описал то, что ты чувствуешь. Пианисты наслаждаются прекрасной музыкой. Ты не можешь понять, любить тебе это дерьмо или нет. Оно тебе нравится, но ты просто не хочешь это признавать, ты от этого отказываешься.
- Не то что бы сладострасное прям...скорее просто невыносимое..-ты опустил глаза и часто заморгал. Плакать ты не собирался, просто растерянность поглотила тебя.
- О, я прекрасно знаю, о чём я веду речь. Ты же любишь Шопена, но ненавилишь классику..Так?
- Так..
- Ну вот.
Ты окинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Пришла пора ненадолго стать ценителем музыки и проявить свою музыколюбивую сущность.
-------------------------------------------------------
Самарский вокзал — одно из самых прекрасных зданий, которые мне довелось увидеть за мою жизнь. Стеклянное здание красиво отражает солнечные лучи от себя, переливаясь на ярком солнце.
***
Ты сидишь на вокзале, томясь в ожидании. Дневное светило уже давно зашло за горизонт. Город во власти света фонарей и молодого месяца, который отражает солнечные лучи. Люди спешат домой, а ты сидишь в зале ожидания, подперев отяжелевшую от усталости голову кулаком. Веки опускаются вниз, но ты прекрасно понимаешь, что спать рано, потому через силу открываешь глаза. Рядом с креслом стоит большой чемодан, на коленях лежит рюкзак...Где-то недалеко кричит маленький ребёнок. В зале ожидания пустует большинство сидений, а рядом с тобой сидит девушка с лёгком синем платьице, кофточке. На русых волосах, постриженных под каре и красиво уложенных, ободок. Девушка улыбается, перебирая пряди твоих волос.
— Не спи, солнышко. Скоро приедет твой поезд, сядешь, постелишься и ляжешь спать, хорошо? Подожди ещё немного, осталось около часа.
Ты киваешь, лениво зевая:
— Насть, ты же проводишь меня до поезда?
— Я буду бежать за поездом, пока он не скроется от моих глаз, — Сокова тянется к тебе, ласково целует в макушку. — Буду писать тебе очень часто. Мне важно, чтобы мы были на связи, я это обеспечу.
— Настя, ну к чему всё...— начинаешь ты, но тебя перебивают:
— Я всё сказала. Если что-то не по нутру, оставь возмущения при себе, — Анастасия поджала губы.
— Ладно, ладно, не сердись...
— Я не сержусь на тебя, не волнуйся.
Звучит уведомление. Ты слышишь номер твоего поезда и встаёшь с кресла:
— Идём? — спрашиваешь ты.
— Идём, — отвечает девушка и берёт в ладонь ручку твоего чемодана.
-------------------------------------------------------
Григорий лежит на верхней полке животом вниз и смотрит в окно. На второй полке лежит Вильгельм. Он внимательно смотрит на Волжского, разглядывает черты его лица. Густые брови шатена сведены к переносице. Вильгельм протягивает руку к Грише, начинает играться с густыми прядями кудрявых волос, улыбаясь.
— Янтарёк, напомни, на какой станции мы сейчас, — просит Твангсте.
— Ты уже забыл? — бубнит Гриша.
— Нет, но мне приятно слышать твой голос. Скажи-и!
Волжский шумно выдыхает:
— Я не помню. Ртищево или Балашов...
— Ну посмотри, там же написано! Твангсте показывает двумя пальцами на табличку с надписью "Станция "Ртищево"/"Rtichevo" Station".
— Ртищево, Вась. Мы в Ртищево. В Саратовской области вроде...
— А едем куда? Какие города будем проезжать?? Какие будут большие остановки??? — не унимается немец.
— Едем в Анапу. Самую большую остановку мы проехали утром — это было в Пензе. Дальше из крупных только Россошь, шестнадцать минут, и Ростов, семнадцать минут.
— А в административном центре Краснодарского края долго стоянка?
— Пять минут.
— Так мало?
— Город приграничный. Сейчас обстановка в мире сложная, мы четыре часа вдоль границы с Украиной едем, все остановки в приграничных городах сократили в связи с военными действиями. Я хотел через свой город билет взять, их все раскупили, поэтому взял на четыреста семьдесят третий, — объяснил Волжский.
— Понятно. Смотри, уже поезд тронулся!
— Ага! Следующая остановка, — начинает Гриша, но замолкает. — Чёрт, я забыл.
— Балашов.
— Да! Именно она.
Вильгельм улыбается и кладёт свою ладонь в смуглую ладонь Гриши. Он давно мечтал о чём-то подобном.
-------------------------------------------------------
Волжский лежит под шезлонгом с засыпанным песком торсом. Рядом с ним мальчик лет девяти. Он показывает Грише ведёрко, полное ракушек и камешков:
— Папа, смотри!!!
Гриша садится, берёт ведро в руки и разглядывает ракушки, выкидывает камни. Весь песок с груди и живота осыпается.
— И где ты всё это нашёл, Андрей?
— А мы с дядей Васей собирали! Он сказал, что камешки не нужно собирать, — начал Андрюша, но его перебили:
— Но он послал меня куда подальше и накидал в ведро камней. — Вильгельм лёг рядом с Гришей и одёрнул рукав футболки.
— Андрей, дядю Васю надо слушаться, — Гриша с укоризной погрозил пальцем, встал. — Пошлите купаться.
Мальчик и Твангсте подали руки Грише, который уверенно повёл их к воде.
Девушки в красивых купальниках, слитных и раздельных, оглядываются на высокого мужчину в одних плавках, рядом с которым идёт худой блондин в плавках и футболке. Только вот Грише до них нет дела, также как и Вильгельму. У Виля есть Григорий, у Григория есть Виль.
— Футболку, может, снимешь? — предлагает Волжский.
— Нет, мы с Андрюшкой будем на берегу, да, малыш? — отвечает Твангсте.
— Да!! И мы соберём много-много красивых ракушек???— прыгает Андрей.
— И мы соберём много-много красивых ракушек. — улыбается Вильгельм.
Гриша усмехается:
— Вы просто плавать не умеете.
— Чего?! Ты за всех-то не говори! Это ты не умеешь, а я как рыба плаваю!— возмущается Виль.
— Как рыба-кухонный нож, которая затонет на глубине одного миллиметра? — нагло улыбается младший.
— Как кухонный нож здесь тонешь только ты, — отмахнулся немец и, крякнув, сел на песок.
— Хорошо, пойду тонуть,— показал ему язык Гриша.
Волжский зашёл в прохладную воду и быстро поплыл к буйкам. Твагсте на берегу заворожённо и влюблённо смотрит на него. А маленький Андрей собирает камешки и кидает их в ведро.
-------------------------------------------------------
Gregor!
В ответ — тишина.
— Гриша!..
Ледяное молчание.
Гриша сегодня проснулся рано и ушёл писать картину на балкон, как делает всегда. Незадолго до пробуждения Вильгельма в его пачке осталась последняя сигарета, а пачка тоже была последней. Гришу это, надо сказать, хорошенько выбесило. Он ушёл в магазин, а через три минуты встал Твангсте.
Вильгельм поднялся с кровати, поднялся тяжело и боязливо. Из комнаты он ушёл в зал, потом в кухню и заглянул даже на балкон, но Гриши не было нигде.
Ушёл? Уехал? Оставил трястись в одиночестве?
Так мог поступить кто угодно, но не Гриша. Вильгельм знал его очень хорошо.
И вдруг — внезапный щелчок. Воры? Вильгельм выглядывает в коридор.
— А, проснулся? — тянет Гриша, закрывая тяжёлую дверь.
— Проснулся. Ты меня очень напугал, — немец возмущается, но всё же тянет шею. Он хочет, чтобы его поцеловали. И Гриша целует. Нежно, медленно, нарочно растягивая удовольствие. Но он быстро отсранился. — Ты где был?
— Я? — Гриша остановился, думая. — За сигаретами.
А сам будто не за куревом ходил. Руку прячет за спиной. Оь Вильгельма это не укрылось.
— Не ври. Что за спиной?
— Ничего.
— Волжский, кому ты врёшь?
Гриша закатил глаза, недовольно цыкнув и, убрав руку, протянул Твангсте букет жёлтых астр. Вильгельм с немым восторгом забрал букет из смуглых рук, прислушиваясь к
аромату цветов. Их аромат острых и пряный, он доносит осенние дожди и опавшую с деревьев листву... Немец ещё раз целует Гришу.
— Ты позавтракал?
— Нет, я ждал тебя.
— Пошли.
И кухня снова наполняется гомоном двух голосов.
-------------------------------------------------------
Кинельский сидит за столом в кабинете. Густые чёрные волосы растрёпаны, испачканная рубашка расстёгнута на две пуговицы. На среднем пальце левой руки у Семёна перстень. Правой рукой мужчина держит ручку, которой что-то пишет на бумаге ровным аккуратным почерком. Раздаётся стук в дверь.
— Войдите, — бросает Семён, не отрывая глаз от документа.
В кабинет вошёл среднего роста парень в рабочем комбинезоне, футболке.
— Машина заглохла, Семён Александрович, — мямлит он.
— Что? Ты там что-то себе под нос бубнишь. Ты правда думаешь, что я тебя слышу? Говори громче.
— Машина заглохла, — повторяет парень, нервно сглатывая.
Кинельский вздхонул и посмотрел рабочему прямо в глаза:
— Попробуй перезапустить. Если не получится — иди за Женькой Поповым. Он знает, что сделать.
Парень кивнул и убежал перезапускать машину.
Кинельский выдохнул, встал с кресла, посмотрел на дверь. Убедившись, что рабочий ушёл, он взял в руку телефон, набрал заученный наизусть номер. Когда стихли гудки, он начал гневную тираду:
— Алло, Рома? Блять, они нихуя не могут без меня сделать. Как котят их, блять, надо носом тыкать. Я тысячу раз объяснял, что делать, если что-то поломается. И, понимаешь ли, они не слушаю, а потом винят меня, что я, мол, плохое начальство. Поувольнять бы их всех, да не могу — тупые, но родными стали, понимаешь? Это не то, что на "Аверсе" было. Там им лишь бы поорать на меня, сказать, что я плохой. Увольнялись сами. А тут...Эх, жалко ведь!
— Сёмга, давай закрывай лавочку с этой запрещёнкой. Ты или завод закрой, или нефть закупай, а не воруй, — послышалось с того конца провода.
— Ой, началось! Ты надоел!
— Что "началось", Семён?! Ты понимаешь, что это опасно?!
— Это не опасно, Роман! У нас приняты все меры безопасности, в отличии от твоего БРНУ! Я же молчал, когда там мужик с крыши упал и подох, — съязвил Семён.
— Ты же понимаешь, — начал Кинелёв, но Семён отключил связь.
Он кинул телефон в стену, и, издав громкий крик, сел в кресло.
Услышав вопль начальника, рабочие послали Женьку Попова к нему. Евгений прошёл в кабинет:
— Сёма? Что случилось?!
— Ничего, Женя. Вон! — спокойно проговорил Кинельский, спрятав лицо в ладони.
— Хорошо...Хорошо, я буду ждать тебя за дверью, — Попов собрался уходить.
— Подожди, — остановил его Семён. Он встал с кресла, подошёл к Евгению и обнял его, уткнувшись носом ему в плечо:
— Ты единственный, благодаря кому я ещё держусь...— пробубнил он, хватаясь руками за спину Попова.
— Успокойся, Сёма, — улыбнулся Попов.
Скоро он ушёл, а Семён снова сел в своё кресло и продолжил заниматься документами.
Примечание
мои персонажи только в последнем наброске!