Плотные ряды белых и бело-голубых пачек с бутылками зарябили перед глазами. Мелькали рекламные слоганы, обещая самое свежее молоко от самой улыбающейся коровы, завлекали и едва не хватали за руку, но Павлик равнодушно пробежался по ним взглядом, миновал с каким-то торжествующим злорадством и остановился у края, где скромным особняком расположились веганские продукты.
Коровье молоко терпеть не мог с детства: как попробовал, так отрезало. Но бабушка недоумевала и с завидной настойчивостью пыталась уговорить внука на чашку «витаминов в чистом виде». Но от тошнотворного запаха Павлика мутило и он не сдавал позиции. Попробовав магазинное молоко, нашёл его столь же отвратительным, как и деревенское. Другое дело кокосовое. И на вкус, и на запах — амброзия. Правда, какова амброзия на вкус, он не знал, но был твёрдо убеждён, что именно такая.
Павлик привычно взял две пачки растительного напитка и точно так же привычно презрительно посмотрел в сторону длинных рядов с Бурёнками. Совсем некстати всплыл в памяти Боря — ещё один страстный любитель «витаминов». Борис без молока не мог. Он как вставал утром, так первым делом шлёпал на кухню и жадно пил из бутылки, проливая мимо рта, — тонкие белые струйки почти по киношному стекали по кадыку на живот. Правда, было не так живосписно, как в фильмах, потому что пресса внизу не было, зато имелось небольшое брюшко. «Это для молока», — любил он приговаривать.
Уже больше трёх месяцев прошло с момента их расставания и столько же Павлик не видел у себя в холодильнике белых бутылок. Как и Бори по утрам. Больше никто не проливал молоко, забывая вытереть лужицы на кухонном полу, исчез отдельный мусорный пакет для пустой тары, а сам Павлик перебрался на съемную однокомнатную квартиру и чувствовал себя прекрасно. По крайней мере, сейчас.
Круглолицый мужичок с закрученными усами и в кепке приветливо махал с литровой бутылки, но Павлик сдвинул тонкие брови, внезапно скрутил шиш и ткнул его прямёхонько под нос весёлому фермеру. Нечего тут махать.
Гордо вскинув подбородок, он развернулся и едва не врезался в… Бориса. Да-да, того самого Бориса. Он стоял в сером свитере в цветные ромбики и в синих джинсах, светло-русые волосы взлохмачены, а на всё лицо лыба, как пальцами кто растянул. Рядом жался невысокий паренёк — явно новая пассия.
— Приве-ет. А я смотрю — ты не ты, — протянул Борис, окидывая взглядом Павлика. — Со спины не узнал. Но раз уж дуля моему любимому «Молочнику», то точно ты.
— О, — только и ответил Павлик. Он и думать позабыл, какое там любимое у этого молокопийцы, так, ткнул первой попавшейся бутылке, поддавшись эмоциям.
— Как дела твои? Как жизнь?
Вот как знал, чем отомстить за поруганного фермера: больше всего Павлик не хотел сейчас говорить о своей жизни и о делах. А что там было говорить? Что по-прежнему ездит на работу, тратя с утра около часа на проезд и моток нервов в придачу? Что первый месяц тяжко отвыкалось от Бориса и на душе было так паскудно, что хоть залезай на подоконник и вой в ночь лунную и в безлунную тоже?.. И что по-прежнему он вкусно готовит, а главное — только для себя одного.
Но до всего этого Борису не было абсолютно никакого дела, да и его «как жизнь» — вопрос для проформы.
Посмотрел Павлик на чересчур уж довольную рожу, на худенького парня, уцепившегося сбоку, как брошь, и захотелось кинуть что-то обидное, колкое в ответ, например, об одинаковом цвете свитера Бори и упаковке туалетной бумаги в его тележке, но вместо этого он вдруг засиял улыбкой и запел:
— Ой, да всё отлично! На работе супер, новые коллеги появились, а тот полудурок Сеня, наконец, уволился! Теперь я на его месте, кабинетик-то освободился, хе-хе! Сижу теперь как царь — кресло удобное, стол широченный, личная кофемашина…
Павлик взахлёб расписывал, уже и сам веря в ту околесицу, что нёс его бескостный язык, и едва не ляпнул про «минет по вечерам от босса», но вовремя спохватился. Борис слушал, а лицо всё кислее становилось. Как поглядеть, то расставание Павлику вообще на пользу пошло, всем бы так.
— А что же на личном? — сглотнул при упоминании «ковров на стенах» Борис.
— На личном?.. Вообще зашибись! Правду ты говорил, что мы разные и что я себе найду подходящего! Так оно и вышло, Боренька! Недавно познакомились — в этом самом супермаркете, представляешь? Стою я, значит, выбираю… — Тут взгляд Павлика упал на чужую тележку в пару шагах. Владелец заполнил её на славу, набросав и пачек, и коробок всех мастей и материалов, а горку венчали крупные авокадо, прижавшись к краснобоким свежим перцам. — …выбираю себе чего, как мне вдруг говорят: «Берите авокадо — полезно для потенции».
Лицо Бориса вытянулось. А Павлик, войдя в раж, схватился за ручку тележки и потянул к себе, рискуя развалить конструкцию.
— Ой, что-то я набрал много, кажется. Хотя мой обычно набирает в два раза больше, — небрежно проронил он, пихая свои пачки рядом с авокадо и таки заваливая перцы на уголок. — Мы теперь живём вместе, я со съемной квартиры съехал. Я переехал в его трёшку, каждое утро кофе мне варит, на работу возит, а на выходных ванную с розовыми лепестками набирает. Я уже и говорил ему, чтоб не тратился на розы, дорого ведь, а он только отмахивается, романтичный до ужаса. Даже в постель насыпал эти лепестки, но щекотно, залезают везде. Я попросил, чтоб без них, тогда он стал свечки покупать и в спальне зажигать…
— Здорово… — досадно молвил Борис, бегая глазами. Он дёрнул к себе паренька, молча стоявшего рядом, и тот ойкнул. — Это Жорик, мой бойфренд. Ну, я рассказывал тебе. Мы, кстати, с Жориком тоже свечи любим жечь, да?.. Недавно как раз устроили себе ужин, я еды китайской заказал, пивка прикупил, ну, мы и свечечку зажгли красивую такую — красную. Классно было, прям романтика, ух! Да, Жорка?
— Д-да, — робко отозвался парнишка, глядя на вдохновлённого Бориса большими, как у оленёнка, глазами. Сам Жорик тоже чем-то напоминал маленькое дикое животное: ушки вытянутые, глазки выпученные и мордашка с круглыми щеками. — Классно. Правда, свечка была розовая — её Ленка оставила, и…
— Ладно уж, — поспешно перебил его Борис. Совсем необязательно было Павлику знать, что розовую свечку в низком стаканчике, перевязанную такой же розовой тонкой ленточкой, забыла пару недель назад сестра Жорика — Лена, а потом со смехом сказала по телефону, что это им для романтического ужина. Именно Жорик зажёг ту злосчастную свечку, а через пять минут Борис недовольно её выбросил в мусорку, проворчав про всякие «бабские штуки». — Ладно, всё равно было классно, — подытожил Борис, выразительно глядя на Жорика. Тот кивнул.
— Ну хорошо, заболтался я, — вздохнул Павлик, тайком кидая опасливые взгляды: в любой момент мог появиться хозяин угнанной тележки и потребовать её обратно, а хуже того — выставить Павлика в непригодном свете. — Пойду я, рад был повидаться, вот не поверишь, рад! Но надо пойти ещё… это… аромапалочек купить, а то мой так любит их! Говорит — афродизиак…
— А… — открыл рот Жора, но Борис крепко сжал его руку, ясно давая понять, что не надо бывшему знать, как однажды Борис решил выпендриться по случаю долгожданного сожительства с Жориком. Начитался про пользу благовоний для любовных утех, купил штук двадцать палочек с запахом иланг-иланга, всю квартиру утыкал ими, как подушечку для иголок, а потом все разом и поджёг.
В дыму возбудительном и пылу страстном почуяли они с Жориком запах совершенно посторонний и никоим образом не настраивающий на романтический лад. Дымом несло от окна, и если сначала Борис подумал, что это «что-то прогорает в палочке», то вскоре сомнения развеялись. Через минуту выскользнув из Жориной задницы в прямом смысле слова, Борис принялся поливать водой из стакана занавеску в спальне, аки домашний фикус. Пучок полуистлевших палочек, проделавших в занавеске дыру, был также залит водой, как и остальные в квартире.
— Занятно, конечно, — через силу натянул улыбочку Борис, отчего лицо его приобрело ехидное выражение. — А где же твой? И зовут-то его как? А то всё «он» да «он»…
Павлик ухмыльнулся, открыл рот, а с языка едва не сорвалось «Альберт», — имя любимого порноактёра — как сзади кто-то привалился и по-свойски приобнял.
— Глебом зовут. Привет.
Павлик чуть не подпрыгнул от неожиданности. Глазами проводил бутылку из тёмного стекла, плавно съехавшую между пачкой кокосового молока и пакетом красных перцев, и в ошалевший мозг вонзилась мысль, что явился именно тот, кого он опасался. А обладатель приятного баритона, крепкой руки на Павликовых плечах и полной тележки провианта невозмутимо улыбнулся и продолжил:
— Я вино выбрал на вечер, тебе точно понравится. Напугался, малыш? Ну прости, прости. Я услыхал, что обо мне зашёл разговор, дай, думаю, представлюсь. Решил с эффектом неожиданности, надеюсь, не слишком?..
Но Павлик, утратив дар речи, лишь мотнул головой. От шока, казалось, и уши заложило. Вот это поворот! И откуда этот мужик внезапно вылез?! Рядом он стоял, как же! Небось, уже минут десять слушал, как он, Павлик, басни Борису рассказывает. И про лепестки слышал, и про афродизиак, уж точно. А теперь стоит и делает вид, что он и есть <i>тот</i>, а сам, наверное, в душе ржёт, что конь педальный. Конечно, можно потешаться: одним лишь словом может Павлика опустить ниже подошв своих начищенных ботинок.
А незнакомец решил, видимо, добить не то Павлика, не то Бориса — тут уж неизвестно. Смахнул невидимую соринку с длинной чёлки Павлика, вперился прямо в немигающие зелёные глазищи на побледневшем лице и совсем уж интимно-приглушено молвил:
— Ну что, пошли на кассу? Уже поздно, а ещё надо за розами съездить.
— За розами? — растеряно повторил Павлик.
— Ну да, для ванной. Ты же в постель не хочешь их. Потом же надо лепестки оборвать. И у меня особый настрой сегодня… — Тут он наклонился и прошептал прямо в ухо Павлика: — Лицо попроще сделай, а то всё испортишь.
А Павлика и в жар бросило. Но раз сам подыграл… Его никто не просил, так что пропала бурёнка, пропадай и верёвка.
Выпрямив спину и ослепительно улыбнувшись, он попрощался с остолбеневшими Борисом и Жориком, подцепил под руку «своего» и с победным лицом под тяжестью чужой руки на плече покатил вперёд тележку. Возле касс Глеб руку убрал, но сказал, что надо доиграть до конца, а то Борис ещё смотрит вслед. Павлик согласился.
Глеб быстро рассчитался за продукты, закинул обратно в тележку и покатил к выходу, заговорщицки улыбаясь Павлику. А тому ничего не оставалось, как потопать следом — в покупках нового уже знакомого остались две пачки кокосового напитка, а вытащить их Павлик не решился: вдруг и правда Борис наблюдает.
На парковке остановились возле серебристого мерседеса. Глеб перекладывал покупки в пакеты, а Павлик попытался собраться с мыслями, которые бегали в голове, словно их кто кнутом гонял. Если с перепугу в супермаркете разглядел только карие глаза и мощную широкоплечую фигуру, то сейчас, при отличном освещении парковочных фонарей, видно было и точёные скулы Глеба, и густые тёмные волосы. Статный был и высокий, Павлик аж губу закусил: хорош!
Хорош-то хорош, вот только совсем не Павликового полёта птица. Таких у него не было — чтоб и при симпатичной роже, и при бабле одновременно. Чисто тебе принц на белом мерине. Конечно, Павлик и сам стройный да на мордашку смазлив, но всё же. Ещё ни один мажор не подвалил к нему, соблазнившись на большие глаза, на губы с красивым изгибом, что так и просили поцелуев. Ни один не стал знакомиться, хоть Павлик и не выглядел бомжом с виду — чуяли, что не их уровень. А этот свалился откуда-то со своим мерсом и дорогими часами, а теперь стоит беззаботно, повернувшись своей задницей, что две арбузные половинки, и копошится в багажнике.
Глеб молча пакеты уложил и багажник закрыл. Обернулся, на Павлика посмотрел внимательно. Заулыбался. И Павлик вдруг засуетился, в карман полез.
— Спасибо за помощь, — протянул он деньги Глебу. Тот в недоумении уставился. — Ой, ну то есть, это за молоко… За помощь спасибо и за молоко… То есть… Тьфу!
Глеб рассмеялся, а Павлик покраснел. Надо же так сконфузиться! Хотел показать, что ему нипочём и сам Глеб, и его статус, а запинаться стал, будто в любви признавался первый раз.
— Это за кокосовое молоко деньги, оно в твоём багажнике, — исправился Павлик.
— А, да. Забыл. — Глеб полез было открывать багажник, но раздумал. — Слушай, раз уж так вышло. Я тут еды приготовить собрался, составь-ка мне компанию. В общем, приглашаю на ужин.
— Меня? — в недоумении вскинул брови Павлик.
— Тут есть ещё кто-то?.. Нет? Стало быть, тебя.
— А ты что, тоже гей?
— Бестактный вопрос, но резонный, — усмехнулся Глеб. — Гей. Не похож?
— Не особо.
— Так что скажешь?
— А приставать не будешь?
— Не буду. На ужин зову, а не в постель.
На это Павлик только фыркнул. Почти величественно проследовал к пассажирскому месту авто, стараясь, чтоб и задницей красиво вилять при этом, и плечи чтоб по-модельному двигались. И печать не воображает себе Глеб — это Павлик ему одолжение делает. И молоко забрать надо.
Да и вообще, может, хоть одно приключение будет за последнюю неделю, подумал Павлик, вспомнив довольную харю Бориса. Хотя бы ужин с красивым мужиком, а не в одиночестве.
И сел в машину.
<center>***</center>
Павлику на парней не везло. Не везло ни на особей постарше, ни на одногодок: то тупой, то заносчивый, то жадный. В шестнадцать лет поняв, что на мужские булочки и крендельки ему интересно не только пялиться, но и пощупать охота, Павлик познакомился с Серёжей. Свидание у них было всего одно — в обычной кафешке, с курными отбивными, сырниками и стаканом яблочного сока. Потом поехали к Серёже домой — на кофе. Тот был старше на восемь лет, жадно целовал несведущего в однополых ласках Павлика и шептал, быстро стягивая с Павлика футболку, что «у него опыта в сексе куры не клюют».
И Павлик не боялся, лишь сладко сжималось всё внутри от предвкушения. А потом Серёжа, навалившись сзади, дышал ему в затылок на низком диване с деревянными голыми подлокотниками. И Павлик, давясь слезами, грыз кулак, а сам смотрел на давно выцветших лебедей на старом покрывале и думал, что первый раз, наверное, и должен быть такой, а после будет кайфово.
Но после Серёжа развалился и телик включил, и Павлик себя лишним почувствовал. Больше они не созванивались.
Но, как говорится, любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь. Втрескался Павлик снова, как по голове шарахнуло — и до земли нагнуло. Длинноволосый брюнет Артур был завсегдатаем в гей-баре, и Павлик сходу слюни пустил от его спортивной фигуры. Артур негромко и с придыханием смеялся, пил маргариту и одевал кожаную жилетку на голое тело. Павлик тоже хлебал в тот вечер маргариту, потом и не опомнился, как уже танцевал с Артуром, а вскоре — и целовался. Губы его были мягкие, а глаза прожигали.
В этот раз секс был другим, Артур внимательным и страстным оказался. Павлик витал на седьмом небе от счастья и думал, что вот она, его любовь.
Конец счастью пришёл, когда Павлик обнаружил в спальне Артура видеокамеру, прикрытую между шкафами. И пока тот в душе был, нашёл Павлик и сайт, на котором Артур публиковал их страстные ночи. Хорошо, хоть лица «замазывал».
Скандал, угрозы, мольбы… Артур божился всё удалить. Павлик ушёл.
Плюнул он и пошёл по рукам мимолётных встреч. И даже попривык вот так, без обязательств, как вдруг знакомство с Борисом. На улице столкнулись, он пакет выронил, выкатились бутылки с молоком, не разбившись. И пока Борис, глупо улыбаясь, бормотал про антиударное стекло, Павлик подумал, что мужчинка ничего такой, симпатичный, а что без модной причёски и с брюшком, так это поправимо. И кинулся поднимать бутылки, очаровательно шутя.
Переехал он к Борису через две недели после знакомства. Оказалось, что тот любит вкусно покушать, поглазеть фильмы за пиццой, и что главное — у него нет никаких камер, Павлик проверил. Но недолго музыка играла, не успело и полгода пройти, как его фраер, натанцевавшись, заявил, что они слишком разные и надобно им расстаться. То есть, Павлику съехать. Вот те раз. Только обжился, одомашнился, даже причёску передумал менять Борису, да что там — небольшое пузико благоверного тоже вполне устраивало! — как всё закончилось.
И Павлик переехал. Быстро нашёл квартиру — недорого и без шика, зато чистую и без шумных соседей. Первое время не смотрел ни на кого, а потом опять клубы, редкие короткие встречи на квартире, а иногда ещё короче — в машине на заднем сидении… Но хотелось не так. Хотелось, чтоб под бочком кто-то тёпленький находился, чтоб погулять вместе можно было, а ещё позвонить в любое время и просто голос услышать. Но, похоже, в городе остались только искатели приключений на одну ночь, и отношения у Павлика заводились, как мотор у ржавого корыта. Словом, не шло.
<center>***</center>
Домой к Глебу ехать было от силы минут десять. Время короткое, но для пары вопросов достаточное — и тот раскололся, что слышал разговор Бориса с Павликом от начала и до конца. Лишь хотел было Павлик возмутиться по этому поводу, как мерс затормозил у многоэтажки в конце улицы. Этот район новостроек Павлик знал: здесь жили зажиточные граждане, даже в здешних магазинах цены были такие, будто продукты туда доставляют с марсианских теплиц, никак иначе. Наверное, всё же Глеб нормальный, раз поехал затариться за несколько кварталов от своего района, решил Павлик и развеселился от этой мысли.
— Приехали.
— Ты меня точно к себе в гости привёз? — прищурился Павлик, не спеша отстёгивая ремень безопасности. — А то знаешь, в новостях разное говорят. Как бы не на органы…
— На орган, — хмыкнул Глеб и вышел. И, пока Павлик хихикал и выбирался из машины, вытащил из багажника пакеты с провизией.
— Учти, если ты будешь приставать, то я сразу же уйду, — предупредил Павлик, топая рядом. — Я ведь сказал, что только на ужин.
— Так я уже пристаю, разве не видишь?
Павлик рассмеялся. Глеб нравился всё больше, в ещё от него классно пахнуло какими-то деревяшками, аж прям тянуло уткнуться в грудь носом. Но Павлик, разумеется, не собирался этого делать.
В просторной квартире оказалось не хуже, чем в салоне мерина: все в бордово-коричневых тонах, мебель дорогая, с кожаной обивкой диваны. На стенах картины висели — не современная мазня недохудожников, а именно картины. И множество комнатных растений повсюду.
— Я на кухню, чувствуй себя, как дома. Если хочешь, можешь в душ сходить, — сказал Глеб, сбрасывая куртку и снова подхватывая оба пакета.
— Ага, я в душ, а ты за мной? А потом стекло такое запотевшее и за ним силуэт голый… Я в кино видел, — невинно пояснил Павлик, смаргивая смех с ресниц.
— И много такого кино ты видел? — поинтересовался Глеб.
— Та дофига… И не надо ржать!
Глеб ушёл, оставив Павлика одного. Тот постоял, подумал и решил, отчего, собственно, и нет? Ясно дело, в ванную к нему никто не собирался ломиться, но было неловко и как-то… беззащитно в чужом доме обнажаться. Но ванная здесь, наверное, шикарная…
Движимый любопытством, Павлик быстро нашёл ванную комнату. Предположение не подвело: стены выложены голубой рельефной плиткой с причудливыми рисунками райских птиц, огромное белоснежное джакузи в уголке, а вот душевая кабина походила на кусочек космического корабля — вся с какими-то кнопками и рычажками. Павлик пришёл в восторг, с удовольствием залез под горячую воду, понежился, а потом и полотенце чистое из шкафчика достал. На крючке висел халат — большой и пушистый, как северный мишка. Павлик посмотрел на него, потом на свою одежду, да и потянул халат.
Глеба нашёл на кухне. Тот был уже переодет в спортивные штаны и футболку, ещё и в переднике.
— А мой халат тебе идёт, — хохотнул Глеб, узрев Павлика. — Только коротковат, ха-ха!
— Ха-ха, как бы не умереть от такой шутки, — передразнил его Павлик, залезая с ногами на широкое кресло. — Ну, сам же сказал, быть как дома. А дома я вообще нагишом, так что…
— …так что под халатом у тебя ничего?
— Хм, — загадочно ответил Павлик. На столе стояла открытая пачка кукурузных хлопьев, и он потянул её к себе. — Ты что же, сам живёшь?
— Сам, — поднял глаза Глеб. Он ловко орудовал ножиком, нарезая тонкими полосками болгарский красный перец, и не менее эффектно затем ссыпал его в миску.
— А один чего?
— Так вышло. Бывает.
— Это у меня бывает, — отложил хлопья Павлик. — А ты? Богатый, крас… симпатичный, всё есть. Но один живёшь. Как-то подозрительно. Ты точно не торгуешь органами? Не маньяк какой? А то я сейчас пройдусь в твоих хоромах и найду там тайную дверь с выходом в морг…
Глеб рассмеялся:
— Фантазёр ты, Павлик. Не зря ты мне понравился ещё в супермаркете.
— Ага… Ты давай поживее работай ножичком, а то я уже хавать хочу. Вон все овощи как лежали, так и лежат: делаешь вид, что нарезаешь, а сам лишь зыркаешь на меня…
— Скажи спасибо, что не лапаю, — растянулся в улыбке Глеб.
— Благодарю великодушно. А знаешь что? Давай-ка я тебе помогу, а то, чувствую, загнусь я, пока ты приготовишь, а втыкать в фильмы мне неохота…
Глеб посторонился, и Павлик взялся за другой нож. Дело пошло быстрее. Глеб достал кастрюлю, поставил воду для лапши, а Павлик тем временем уже разминал фарш. Халат немного сполз с плеча, приоткрыв пару витков татуировки. Глеб легонько отодвинул край халата дальше, и взгляду открылась маленькая чёрная веточка с цветком.
— Эй, ты что? — подскочил Павлик, хватаясь за халат.
— Татуха красивая, — констатировал Глеб и вернулся к кастрюлям и сковородкам. Павлик плотнее запахнулся.
Татуировку он сделал три года назад, в двадцатый день рождения. Набил её мастер, по совместительству тогдашний парень Павлика — Лёня, по кличке Лось. Кликуха, надо заметить, была не с воздуха: высокий, под два метра, с закрученными в два рога дредами, он и правда походил на упомянутое животное.
Отгуляв днюху так, что гудела и голова и ноги, наутро проснулся Павлик голым дома. У Лося. И с веточкой на плече. Лось клялся, что Павлик сам его заставил, дреды на кулак наматывал и грозился отрезать. Правда или нет, но Павлик не помнил практически ничего, начиная с десятого тоста, так что пришлось поверить.
Глеб слушал историю, весело смеялся, а сам успевал и в кастрюле помешивать, и за сковородкой следить. Запахи на кухне стояли аппетитнейшие.
Вскоре еда была готова, и Павлик с Глебом уплетали за обе щеки — проголодались, будто весь день маковой росинки не брали в рот. Павлик узнал, что работает Глеб прорабом строительно-отделочных работ, и что недавно сдал свой объект. Теперь у него заслуженный отпуск после почти четырёх месяцев безвылазной работы с мастерами и документацией, и намерен он отдыхать ещё не менее недели.
Павлик кивал, а сам думал, что Глеб, наверное, попросить его остаться на десерт. Не мог такой ужин в подобной компании закончиться словами «спасибо» и «пока», так не бывает. Хотя есть ещё вариант просто предложить потрахаться, но именно этого Павлику хотелось меньше всего — лучше уж ничего тогда.
Неожиданно тренькнул телефон, и Глеб, извинившись, выпал из реальности. Начал что-то читать сосредоточенно, быстро водить пальцами по экрану. Прошло пять минут, десять. Павлик отложил пустую тарелку, посидел, потом встал, помялся-потоптался и понял, что ни десерта, ни предложения не будет.
— Ну, я пойду… Спасибо за ужин, не провожай, — сказал он и скрылся.
И пока Глеб проморгался от яркого экрана, возвращая мысли в гостиную, Павлик уже и обуться успел. Щёлкнула дверная задвижка, и Глеб сорвался с дивана. В два шага нагнал беглеца и втащил обратно в квартиру.
— Ты чего? — в недоумении выдохнул Глеб.
— Ничего, — отвёл глаза Павлик.
Глеб внимательно посмотрел на него — нижняя губа выпячена, ногой что-то рисует по полу…
— Вот мелочь…
Схватил пальцами за подбородок, впился в губы. А ту нижнюю, что расстроенная, прикусил и тут же засосал. Крепко целовал — и шанса не давал отвернуться. Павлик, правда, пробовал вырваться, но как-то неправильно вышло: хотел от Глеба, а получилось к нему. Прильнул, что к двери транспорта в час пик, и только причмокивал. Наконец Глеб отстранился.
— Ты почему сбежал? Я не успел и оглянуться, а за тобой аж ветром повеяло, так урвал.
— Ага, повеяло! — подхватил Павлик и обиженно добавил: — Ты влез в свой мобильник, а мне что делать? Я уже и так, и сяк, и встал, и повернулся, а ты хоть бы хны… Ну, я подумал, так ведь не бывает, чтоб на простого парня вроде меня позарился… ты. Вот и решил уйти.
— Да по работе было, не мог оторваться! Срочно надо было просмотреть копии бумаг, напутали с датами. Что ж ты как маленький, Пашка.
Кто ж знал, что Павлик обожал, когда его так называли. Глеб невзначай такую струнку затронул, и Павлик уже через секунду его горячо целовал, а потом и не понял, как уже лежал голый в спальне. Шёлковое постельное бельё, штук пять подушек винного цвета — и посередке, как лакомая вишенка, он белым задом вверх с теми самыми подушками под животом. А над ним Глеб. И лишь приготовился Павлик к смазке и пальцам, как внезапно ощутил горячий язык и губы. А потом язык сменил твёрдый член, и Павлик, распалившись, сам двигал бёдрами, насаживаясь глубже и вскрикивая от наслаждения.
<center>***</center>
— Кстати, ты что-то говорил про лепестки роз для ванной.
— А как насчёт в постели? Хотя нет, они же залезают куда не надо.
— Ничего-ничего, я потерплю…