Как же было хорошо, что Сахаров больше не поднимал эту тему. Проснувшись у него дома, под вечер воскресенья, Дима жутко пожалел о своем поступке. Мужчина потом еще неделю ходил сопливился. Но не оставлял его в одиночестве ни после уроков, ни после факультатива. Подогнал свой старый телефон. Сам писал, спрашивал, как дела. И будь это кто-то другой, то наверняка раздражал бы, но не с ним. 

Перед подругой тоже пришлось извиниться, но рассказывать о случившемся Дима ей не стал, незачем беспокоить человека такими глупостями. Ну кто в пятнадцать лет не сидел на крыше свесив вниз ноги? 

Родителям Сахаров, кажется, все-таки что-то высказал. Отец вообще перестал обращать на Диму внимание, как будто его и не было. Мама обменивалась лишь парой дежурных фраз и собирала ему в школу еду. Стала давать больше денег. Вот в таком состоянии еще можно было хоть как-то жить, хотя все равно было очень и очень обидно. 

Так еще и близился Новый Год. Долгие каникулы, праздник с «семьей», застолье. Дима не знал куда ему спрятаться от этого всего. Но был и плюс, услышав, что сын хочет в подарок новый телефон, мама и слова не сказала. На следующий же день принесла новенький не дорогой смартфон со словами «он нужен тебе сейчас, но это на Новый Год». Да пусть хоть так. Хоть какой-то долг, в виде старой Nokia, Дима смог вернуть Кириллу Олеговичу. 

— Здарова! — на спину Димы приземлился увесистый хлопок Костиной руки. — Че-каво? 

— Ниче-никаво, — дежурно ответил подросток. 

Честно говоря, он уже и общаться-то с ним не хотел, но делал по инерции. Первый друг в этом классе, как никак. 

— Ты где на Новый Год? Мы с парнями напросились на вписку к старшеклассникам, хочешь тебя возьмем? — Козелов толкнул его плечом, подначивая. 

— Почем скидываетесь? 

Это предложение было заманчивым. Но наверняка стоило неподъемную для него сумму. Хотя, можно было попытаться накопить с тех денег, что стала выдавать мама. 

— По две с половиной тысячи с рыла, — беззаботно ответил одноклассник, словно эта сумма для него ничего не значила. 

— Я подумаю, — ответил Дима, и для него это значило «нет». 

— Думай бырей, скинуться надо до конца недели. Там телки будут, — еще более подначивающе сказал Костя и умолк — в кабинет зашел учитель. 

Телки, не телки. Парни, не парни. Даже если Дима и хотел, он не мог найти до конца недели столько денег. Не столько сильно он хотел на вписку, сколько не хотел проводить этот праздник с семьей. 

Была только одна возможность добыть эти деньги. 

— Кирилл Олегович, а у вас не будет двух с половиной тысяч в долг? Быстро отдать не обещаю, но отдам... 

Он как только начал спрашивать, так сразу пожалел об этом. Острый взгляд психолога пронзил его насквозь. Все понял, кажется. Либо Сахаров был очень проницательным и утаивал это, либо у него был нюх на неприятности. Впрочем, одно другому не мешало. 

— Расскажешь куда — дам, — он даже отложил свою работу и сложил руки на груди, откидываясь на спинку скрипнувшего кресла. 

Когда он вот так наблюдал за ним, врать было невозможно. Дима уже пытался, чертов психолог выщелкивал его ложь как бабки у подъезда семечки. 

— Хотел порадовать себя новыми маркерами на Новый Год, — он все же попытался соврать. 

— Врешь. 

Бесполезно. 

— Ну еще пива прикупить... 

— Все еще врешь. 

Эти попытки обречены на провал. 

— Ладно, раскусили. Водки и закуски, чтобы напиться и забыться, — последняя отчаянная попытка. 

— Прямо в лицо мне врешь, Дима! 

Да как он это делал?! 

Школьник поджал губы и стушевался. Он несколько раз посмотрел на выжидающего психолога, и все же выпалил на одном дыхании: 

— Старшеклассники позвали к себе на Новый Год! 

— Это Козлов тебя надоумил? — Кирилл Олегович тяжело вздохнул и потер переносицу. 

— Он Козелов... 

— А ты никогда не думал почему я его так называю, м? — строгий взгляд еще раз прошиб Диму насквозь, да так, что у него вспотели ладони. — Потому что это ужасная компания, Дим. Да, они были твоими первыми друзьями здесь, но это не значит, что надо влезать в неподъемные для тебя долги ради их одобрения. Подружился бы с Ракушкиным или Демидовым. Они нормальные ребята, как раз с подходящим темпераментом для тебя. 

— Они «лохи», — не то чтобы Дима действительно так считал. Скорее, он не обращал внимания на них. Те всегда сидели ровно по середине класса и обсуждали видеоигры и компы. Ни того, ни другого, у него не было чтобы поддержать разговор. 

— Это тебе Козлов так сказал? 

Дима неуверенно кивнул. 

— Дим, — Кирилл Олегович напряженно поджал губы. — Ракушкин и Демидов станут IT-шниками, а Козелов, дай Бог, продавцом в Пятерочке. Тебе не казалось, что нормальный человек не будет клеймить других из-за их увлечений? 

— Вы так говорите, как будто их оценки что-то значат. Энштейн тоже был двоечником, — школьник закатил глаза. Эти «подходящие» компании были скучными и слишком домашними, чтобы он мог с ними дружить. Ему нужны были ребята которые часами торчат на улице и согреваются алкоголем. Другого выхода он для себя не видел — либо один, либо с такими же неудачниками как он. 

— Энштейн ненавидел систему образования. Но он не был двоечником, у него была одна тройка по французскому языку. Он занимался самообразованием и постоянно учился. То, что он был двоечником — миф для таких идиотов как Козелов. И ты, поверь, не такой тупой как он, — Кирилл Олегович разошелся. Он даже забыл о том что камера в кабинете пишет звук. — Повезет, если этот дебил не сядет. Все в курсе что он носит с собой нож. 

— Это для самообороны! — Дима почувствовал, как внутри у него закипает протест. 

— Кто еще из твоих друзей носит нож? Всем нужна самооборона, но нормальные люди носят перцовый баллончик. 

— Вы дадите денег или нет? 

— Нет, на это я тебе денег не дам. И не потому, что мне жал... 

— Да идите в жопу! 

Дима бахнул руками по столу, оборвав речь психолога, одним движением смахнул тетрадки в рюкзак и выбежал из кабинета. 

Да как он мог?! Как он мог такое говорить?! Он же знал как Диме тяжело, он же сам сволакивал его с крыши! И что теперь??? Говорит, что единственные ребята, которые хоть как-то обратили на него внимание, это не его компания? Нет! Если у него и правда есть диплом, то он точно купленный! 

Едва накинув на себя куртку, Дима выскочил из школы и пошел куда угодно, сердито разбивая ногами снег. 

Опять один. В холодной зиме, в холодном мире. Без дома, без кота, без семьи. Даже без друзей, потому что Сахаров в чем-то да был прав. Хотя, какая теперь разница? Он послал его и вновь остался никому не нужен. Сам же все и испортил, как всегда. 

— Дима! Дима, блять! — за спиной прозвучал сердитый голос психолога, и школьник ускорил шаг. Но тут ему в голову прилетел очень метко брошенный снежок и пришлось остановиться. 

— Вы охренели? — шокировано спросил он, глядя на подбегающего к нему мужчину. Без куртки. 

— Прости, — выпалил тут, останавливаясь рядом и беря его плечи в свои ладони. — Прости меня. И за то, что наговорил про твоих друзей и за этот снежок. Правда, я не хотел тебя обидеть. Я только... Не хочу, чтобы ты пустил свою жизнь под откос. 

Он бежал за ним. Прямо сейчас стоял, раздетый, и пытался отдышаться. Судя по штанине, покрытой снегом, еще и упал по дороге. Зачем ему все это? 

— Вы простудитесь... Опять из-за меня, — Дима дернул плечами, освободив их от чужих рук. 

— Да хоть десять раз простужусь! Я не хотел тебя обидеть, но и говорил я с тобой прямо и открыто. Козелов — не твой друг. Он собутыльник, подельник, компаньон для дебильных поступков, но не друг. И уж тем более тебе не надо тащиться на эту вписку! 

— Вы простудитесь, пойдемте в школу, — Дима потянул преподавателя за рукав и повел за собой. Казалось, должно было быть наоборот. 

— Пообещай, что не пойдешь туда, — мужчина беспрекословно пошел рядом, хотя и выпутался из рук подростка. 

— Мне некуда больше идти... Я знаю, что будет, если я останусь дома: папа напьется, опять будет называть меня... — он осекся, сделал вид что кашлянул и выпутался: — всякими словами. Мама расплачется. Праздник будет испорчен. 

— Я что-нибудь придумаю, — Кирилл Олегович как-то пространно кивнул. 

— Только не надо напрашивать меня к Ракушкину и Демидову в гости, это ахренеть как странно! 

— Так, Дмитрий, — строго произнес психолог, запуская его обратно в школу перед собой. — Я хоть и сказал, что я ваш друг, но выбирайте выражения в моем присутствии. Я все еще и ваш преподаватель. 

— Извините... 

Что-то Дима и правда зарвался. 

— И извините что послал вас... 

— Не бери в голову. Но больше так не делай, ясно? Иначе приму меры, — он строго, но шутливо, погрозил ему пальцем. — И заставлю вычитывать книги заново. 

— Это жестокое обращение с детьми, Кирилл Олегович, — Дима осуждающе покачал головой. 

— Давай, нажалуйся на меня в комитет, — психолог закатил глаза и впустил его в свой кабинет. 

Как же легко с ним было. Понимающий, прощающий, дружелюбный. Даже пообещал что-то придумать, но что он мог сделать? Это же странно, навязывать ребенка кому-то из одноклассников. 

— Я, кстати, хотел тебе предложить поучаствовать в олимпиаде по психологии, — и он сел за свой стол и заговорил так, будто бы ничего не произошло. Как будто это не его штанина сейчас была сырой и холодной. 

— Я не участвовал раньше в таком... Да и в конкурсах тоже. Не знаю. Я же только начал? 

— Весной будет крупная Российская олимпиада, если хорошо выступишь, выйдешь на международную. Мы подготовим тебя. Не переживай, если бы я не был уверен в твоих силах, я бы не предложил. 

— А тема какая? 

— Тема для тестирования будет «Возрастные кризисы развития школьников», а тему для доклада предлагаю «Психология девиантного поведения подростков». Думаю, тебе это подойдет? 

— Это потому, что я сам девиантный? — Дима саркастично хмыкнул. Так вот каким Сахаров его считает. Девиантом. 

— В том числе, — мужчина согласно кивнул. — Тебе должно быть интересно, на самом деле. Что скажешь-то? Уточню: я тебя не заставляю. Просто, если уж мы занялись психологией, так почему бы не сыграть по-крупному? 

Дима задумался. Кирилл Олегович улыбался ему и ждал ответа. Он выглядел уверенно, да и видно было как он сам этого хотел. Причин, кроме неуверенности в себе, отказываться не было. И мальчишка кивнул. 

Началась череда очень сложных, но с тем и увлекательных занятий. И они могли проторчать в школе аж до восьми вечера, пока от мерцающих ламп не начинали уставать глаза.