Неро ощущает себя дураком, но желание сделать приятно Вергилию перевешивает здравый смысл, с которым он в последнее время всё чаще входит в конфликт.

С появлением Вергилия почти всё в его жизни становится не здравым.

Но, если честно, Неро плевать.

О жизни Вергилия до их прямого знакомства Неро знает мало — всякий раз, стоило спросить отца о детстве или молодости — он уходил в себя, а в его глазах отражалось столько боли, что становилось не до прошлого. Неро переводил тему, и Вергилий с благодарностью смотрел на него, крепко сжимая ладонь.

Не Данте — по прошествии стольких лет наконец признавший в нём родственника, — Неро бы об отце не знал ровным счётом ничего, кроме имени, и тех обрывочных фраз о прошлом, что успел поведать ему Ви. 

И после рассказов Данте Неро понимал, почему отец так дорожит каждой своей вещью. Забрав сборник стихов Блэйка, он с подавляемым трепетом вёл пальцами по обложке, на которой красовалась огромная буква V, и улыбался еле заметно, самыми краями губ, словно опасаясь выказать больше положительных эмоций. И когда Данте попытался выхватить сборник из его рук, взвился так, что Неро испугался очередного прихода Уризена и взращивание Клипота. Данте же смеялся, смотря на свою сломанную руку, приговаривая, что с детства Вергилий не изменился. Как был жадиной и занудой — так и остался.

Неро, видящий неподдельную панику во взгляде Вергилия, подавлял желание сломать Данте вторую руку. На тот момент Вергилия он знал всего пару часов — если хотя бы столько наберётся, — его помощь могли счесть за оскорбление с одной стороны и предательство с другой.

Вергилий обзавёлся собственными столовыми приборами, не подпускал никого к своим тарелкам и кружкам, запирал дверь на замок и мог устроить драку за то, что сели на его сторону дивана.

С переездом от Данте в их отдельную квартиру Неро надеялся, что Вергилий начнёт ощущать себя спокойнее, не сталкиваясь с постоянными попытками залезть на его территорию. Неро уважал чужие границы — сам вырос в приюте и знал, каково это, когда всё общее, а если и появлялось что, принадлежащее тебе, сразу появлялись и те, кто хотел это отнять. Потому никогда не лез к вещам отца, не залазил в пакет с его покупками, не подходил к плите, когда он что-то готовил. И не спрашивал разрешения взять что-либо — ждал, когда сам предложит.

Терпение окупалось — Вергилий с каждым днём становился спокойнее. Не сжимал до трещин посуду, когда к нему подходили сзади, не вырывал одежду из рук, когда Неро стирал её вместе со своей, предлагал сесть к нему ближе, пересекая не очерченные, но явные границы своей территории. 

Вергилий позволял ему всё, что никогда не позволял никому другому.

И Неро бы отпраздновал победу, но, как выяснилось, то было полбеды.

Вергилий, и до того ревнивый, окончательно переключил все свои переживания на Неро, стараясь показать миру, кому он принадлежит. 

До скандалов дело не доходило — Вергилий оказался выше открытых проявлений своих ненормальных чувств, лишь старался оказаться ближе, если рядом находился потенциальный соперник за сердце и тело сына. Хотя таковыми они, конечно же, были лишь в голове Вергилия, но доказать, что остальным он нужен не больше, чем третья нога, оказалось невозможным.

Вергилий кусался — впивался зубами в плоть, словно желая отодрать кусок посочнее, и по всему телу оставались следы от его укусов. Он зализывал каждый, просил прощения за несдержанность — вот уж где разрыв шаблона! — но срывался всякий раз, стоило на вещах принести чужой запах. 

Не будь Неро на четверть демоном — подобные проявления нездоровой любви могли принести тяжёлые последствия, но укусы затягивались быстро. Нередко к утру не оставалось и следа, и Неро, успевший поддаться чужому безумию, подходил к отцу и просил, чтоб его отметили, показывая место, где хотел бы увидеть укус.

Не столько ради того, чтоб чувствовать свою принадлежность Вергилию, сколько из-за радости, отражающейся на обычно безучастном лице. И уж этот след Неро хранил до момента, как вновь не останется с отцом один на один. Для этого приходилось бороться со своей регенерацией, но оно того стоило. Видя свою метку на теле сына, Вергилий становился покладистым и позволял делать с собой всё, что взбредёт в голову.

Но укусы являлись временным и весьма болезненным решением, и Неро решил отметиться отцом иным способом.

Данте рассказывал, как в детстве Вергилий подписывал свои вещи — и как Данте принципиально брал их, лишь бы задеть старшего брата посильнее, раззадорив на драку, — и Неро долго гнал себя от подобных мыслей. Он не являлся вещью, у него имелась голова на плечах, и он мог сам постоять за себя, сказав, что у него есть пара. Для этого Неро не нужно было ничего — кроме ответных чувств Вергилия.

Проблема заключалась в том, что Вергилию это подтверждение оказалось необходимым. На протяжении всей жизни у него только отбирали: вещи в детстве, право на спокойную жизнь в молодости, его самого и Ямато в Аду — у него не было и единого шанса привыкнуть к тому, что кто-то в его жизни окажется на постоянной, добровольной основе. Кто-то, кого не украдут, как бы сильно он не пытался сохранить.

Неро с детства обладал бунтарской натурой, но в Фортуне, по ясным причинам, не находилось тату-салонов, и его тело долгое время оставалось девственно-чистым. И когда он выбрался за пределы города, помешанного на чистоте и святости, то попытался удариться во все тяжкие. Вот только татуировки на его теле не держались — он пробовал несколько раз, но все они заживали слишком быстро, а чернила пропадали с кожи. И лишь со временем он научился контролировать регенерацию, чтобы продержать татуировку на теле на пару дней дольше обычного. Это выматывало, как тяжелейший бой, и явно не стоило таких усилий.

Но теперь тату стала не блажью, а необходимостью. 

Нико с радостью согласилась провести очередной эксперимент, сама выжгла на его теле чужое имя витиеватым шрифтом, и занесла в дневник запись, попросив отчитываться о самочувствие и татуировке.

И теперь Неро, стоя у зеркала, неверяще ведёт по буквам пальцем, стараясь уложить произошедшее в голове. Кожа вокруг татуировки припухшая, покрасневшая, самую малость колет, и на пальцах остаётся след от сукровицы. 

Он доволен результатом и его мелко потряхивает от нетерпения покрасоваться перед отцом татуировкой и увидеть его реакцию.

***

Несмотря на то, что время давно перевалило за полночь, Неро вваливается в квартиру не таясь, с тихим стуком опускает Алую королеву на пол у входа, прислоняя её к стене, и закидывает куртку на крючок. Отец редко ложится спать раньше, чем он возвращается домой. И, войдя в гостинную, он с теплом смотрит на полулежащего на диване Вергилия, что опускает книгу на пол и приветствует его лёгким кивком головы. Собирается скинуть с себя плед, но Неро в несколько длинных, быстрых шагов оказывается рядом и, перекинув ногу через отца, опускается к нему на бёдра.

— Прости, что заставил ждать, — склонившись, он невесомо целует приоткрытые мягкие губы, и выпрямляется быстрее, чем отец углубляет поцелуй.

Вергилий, секундами назад сонный, готовый льнуть к его рукам, как милейший в мире кот, напрягается. Глубоко тянет воздух, принюхиваясь к чужому запаху духов, оставшихся на коже Неро, и хмурит брови, вспоминая, кто из его знакомых пахнет так же.

— Нико трогала тебя? — в голосе отца слышатся рычащие нотки.

Пальцами он впивается в бёдра Неро с такой силой, что там должны появиться синяки — не тату, о которой ему приходится думать, думать и думать, только бы она не растворилась в небытие, как и её предшествиницы, он бы их оставил. За то время, что они встречаются, Неро научился манипулировать Вергилием, без стеснения пользуясь его приступами беспочвенной ревности. 

— Ага, и даже кое-что оставила тебе в подарок. 

Неро дерзко улыбается, обнажая резцы. Вдавливает отца обратно в диван, стоит ему попытается выпрямиться, в успокаивающем жесте оглаживая полуобнажённые плечи. Вергилий одет в свою (и, если честно, Неро тоже) любимую, чёрную, лёгкую кофту-тунику, называй, как хочешь лишь бы не платье, и Неро самую малость жаль, что он не дал возможность ему снять плед. Потому что под ним — стройные, длинные, обнажённые ноги, между которыми он любит не только находиться, но и любоваться ими. 

Предавшись мечтам о том, как приятно покрывать поцелуями ноги отца, он пропускает момент, когда шутка перестаёт быть смешной, и во взгляде Вергилия мелькает паника, с которой сталкиваться Неро ненавидит больше всего. И уж тем более являться её причиной. 

Неро лукавит, говоря, что собственнические позывы Вергилия его раздражают. О, они ему льстят, тешат эго так, как не сможет и сотня комплиментов. Но спокойствие отца ему дороже собственного эго.

— Где? — Вергилий ведёт пальцами выше, задирая майку, обнажая живот, но Неро сжимает его запястья и прижимает ладони к лицу, трётся о них носом, целует костяшки, как делает всякий раз, показывая отцу свою любовь и преданность.

— Я покажу тебе сам, — обещает он и, отпустив руки, одним быстрым движением стягивает майку, внимательно наблюдая за отцом, чей взгляд метается по обнаженному торсу в поисках чужих отметин, но видит своё имя, выбитое синими чернилами на левой груди.

— О, — Вергилий тихо, недоверчиво выдыхает. В голубых глазах мелькает потрясение, и он прикрывает ладонью губы, пытаясь скрыть намечающуюся улыбку.

Неро, довольный результатом, ведёт пальцем по припухшей коже, и ёрзает на бёдрах отца. Намекает, что не против, если он перестанет изображать из себя неразумное дитё, не знающее, что делать с подобными подарками.

— Я должен сказать спасибо твоей подруге за подарок.

Отняв ладонь от лица, Вергилий осторожно ведёт ею от живота до груди Неро, нерешительно замирая пальцами у татуировки, оглаживает кожу и шумно сглатывает. Сам ведёт бёдрами под Неро, неспособный скрыть возбуждение, и подаётся вверх, целуя в губы.

Неро пылко отвечает на поцелуй, запуская правую руку в волосы отца, а левой рукой пытаясь вытянуть мешающийся плед. Вергилий же не церемонится и, напоследок слабо прикусив его нижнюю губу, отстраняется и дёргается так, что они оба заваливаются на пол, меняясь местами. Неро не успевает отреагировать на смену локации, а плед вместе с Синей Розой уже летят в сторону, и все мысли плавно стекают к крепким бёдрам отца, призывно выглядывающим из-под просвечивающейся ткани не-платья.

— Но сначала я отблагодарю тебя, — не позволяя залипнуть на своих ногах, Вергилий, склонившись, горячо выдыхает слова в ухо Неро. Цепляет губами мочку, посасывает её, пальцами расстёгивая пряжку ремня на брюках. Его глаза пылают дьявольски-синим светом, и это лучше всего показывает, сколь сильно Вергилий возбуждён. 

— Давно хотел меня присвоить, папа? — Неро задорно улыбается, когда Вергилий лижет набухшие буквы своего имени, и давится вздохом, стоит его кожу нежно прихватить зубами.

Словно Вергилий решает, что пока одной отметки на его теле достаточно. Добровольное подтверждение своей принадлежности оно ведь самое желанное, не так ли? Неро бы с ума сошёл, выбей Вергилий его имя на внутренней стороне бедра, ближе к паху, там, где никто, кроме него, не смог бы увидеть. Неро тоже тот ещё собственник, но в преданности Вергилия не сомневается — татуировка стала бы их личным секретом, а у него имеется пунктик на всё личное, сокрытое от посторонних глаз. Так гораздо интимнее.

— Ты часть меня, Неро, — Вергилий доверительно заглядывает ему в глаза. Его чувственные, блестящие от слюны губы растягиваются в улыбке, и Неро думает, что давно следовало набить тату, чтобы видеть отца таким счастливым, довольным жизнью и своим ребёнком. — Это естественно, что ты принадлежишь мне, — в его низком, чарующем голосе легко различимы агрессивные нотки, появляющиеся всякий раз, когда речь заходит о сохранности дорогих ему вещей.

И Неро.

От остального Вергилий отказаться сможет, но от своего ребёнка — никогда.

— Для других это точно не естественно, — Неро, не удержавшись, ведёт большим пальцем по пухлой нижней губе отца, гоня от себя как можно дальше мысли о том, что за подобную связь с ним сделали бы в Ордене Мечей. Что с ними было, являйся они обыкновенными людьми, а не дьявольскими отродьями. 

— Мне плевать на других, Неро, — отец выделяет его имя, смягчая голос, и опускается ниже, к расстёгнутым брюкам, продолжая удерживать взгляд. — Мне плевать на всех, кроме тебя, — с нажимом заверяет он, подтверждая слова, обхватывая губами головку.

Неро, не ожидавший такой прыти, дёргает бёдрами вверх, проникая членом глубже, чем его готовы так сразу принять, и Вергилий чуть отстраняется, прокашливаясь. На его губах капли слюны, смешанные со смазкой, и он медленно слизывает их, прижимаясь щекой к члену. Трётся об него, целует в самый кончик, и ни на мгновение не спускает взгляда с Неро, внимательно наблюдая за тем, чтобы он ничего не пропустил.

— Мне остановиться, ведь это так неправильно, Неро? — лукаво прищурившись, насмешливо тянет Вергилий. 

Кто б предупредил, что и во время секса Вергилий умудряется быть той ещё глумливой сукой, из которой хочется вытрахать всю спесь, показывая, кто тут главный.

И пусть Неро убеждает всех вокруг, что он не из породы ревнивых — появись на горизонте тот, кто знает, каков Вергилий в сексе, и он раздерёт этого человека на мелкие кусочки, после чего на них же и трахнет отца. Но такого человека, к счастью, в их окружении нет, и он может строить из себя лучшую, самую разумную часть их семейства.

— Нам уже поздно останавливаться, па-па, — хрипло произносит Неро, хватая Вергилия руками за взъерошенные его стараниями волосы, вдавливая губами в член. — Соси, — слишком грубо приказывает он, и не татуировка на груди — Вергилий бы взвился.

Но сейчас, кайфуя от «поглаживания по шёрстке>, разрывает зрительный контакт, блажено прикрыв глаза. Насадившись ртом на член, он утробно рычит, посылая по стволу вибрацию, и Неро плотно зажмуривается от удовольствия, силой воли удерживая бёдра в одном положении. Отец не против грубости, но ни когда ему насильно вбиваются в глотку, вынуждая давиться.

— С каждым разом ты становишься всё лучше, — сквозь тихие вздохи хвалит Неро, открывая глаза и с жадностью наблюдая за отцом.

Вергилий больше вылизывает, чем сосёт, — чего таить, Неро нравится, что его безупречный на первый взгляд отец прекрасен не во всех сферах, и минет ему даётся с чуть меньшим трудом, чем попытка взаимодействовать с людьми, — горячим, влажным языком собирает капли смазки с головки, нетерпеливо ёрзая бёдрами, стараясь унять собственное возбуждение.

И пусть Неро нравится открывшаяся ему картина — её уж явно никто никогда не видел, навыки отца говорят об этом громче слов, — есть то, что ему нравится в сто крат сильнее. Он бесцеремонно вздёргивает голову Вергилия, что, лишившись его члена, рефлекторно облизывает припухшие, покрасневшие губы, слишком чувствительные к трению, и смаргивает скопившиеся в уголках глаз слёзы. Он выглядит радостным, готовым ко всему, о чём бы его ни попросили, перевозбуждённым, и Неро давится слюной, зная, какой беспорядок сейчас творится промеж восхитительных бёдер.

— Сядь мне на лицо, — с придыханием просит он, и приходит очередь отца давиться. Без того порозовевшее лицо заливается краской, добавляя Вергилию особый шарм, от которого у Неро всё внутри клокочет. Жажда оказаться в отце — языком, членом, не важно, лишь бы ощутить его жар и тесноту на себе, — становится подавляющей, и он дёргает отца вверх, вырывая из его губ болезненный выдох. — Хочу вылизать тебя дочиста, — Неро шепчет Вергилию в приоткрытый рот, с жадностью впитывая его запах, и залезает ладонью под просторный подол кофты, с силой тянет пропитавшиеся влагой шёлковые трусы, и они рвутся под его напором.

— Неро, — Вергилий предупреждающе рычит, ему не нравится, когда портят его вещи, хватается ладонями за плечи, собираясь привстать, но с жалобным стоном падает обратно на грудь, стоит Неро, не церемонясь, вогнать в него сразу два пальца.

— Я куплю тебе сотню новых, — обещает он, проводя кончиком языка по внутренним сторонам губ Вергилия. Отец сжимается на его пальцах, нетерпеливо насаживаясь на них, явно желая почувствовать внутри что-то большее, и давит языком на язык Неро, пытаясь перенять инициативу в поцелуе.

Но Неро слабо, предупреждающе его кусает, и Вергилий покорно отстраняется. С явной неохотой слезает с пальцев сына, оставляя на них липкие выделения, и с преувеличенным безразличием перебирается выше, раздвигая ноги над головой Неро. 

— Раз не хочешь целовать те, что сверху, целуй те, что снизу, — заигрывающее произносит он и тянет Неро за волосы вверх, прижимая к своим влажным складкам.

О, Неро совсем не против выполнить его просьбу. 

Он, словно истощённый от обезвоживания, широко открывает рот и жадно слизывает вязкую, солоноватую жидкость, вытекающую из отверстия отца. Вергилий тихо стонет, покачивая бёдрами, стараясь усилить трение о лицо Неро, и сжимает волосы на затылке почти до боли, стоит языком проскользнуть в его жаркое, пульсирующее нутро.

Неро просовывает руки меж бёдер Вергилия, вынуждая раздвинуть их сильнее, почти упасть ему на голову, и сжимает в пальцах тонкую ткань кофты, на грани восприятия слыша тихий треск. И, не желая нарваться на очередное возмущение из-за порчи вещей, всовывает свой язык так глубоко, как только может, начиная быстро трахать отца, изредка шумно сглатывая, когда рот наполняется слюной и соками, всё обильнее вытекающими из Вергилия. 

Вергилий перестаёт подавлять стоны, его бёдра мелко трясутся, он неосознанно пытается их сдвинуть с места, зажав между ними голову Неро, и сильно, отзывчиво дёргается всякий раз, стоит высунуть язык из его дырки и слабо прихватить зубами клитор, пососать его, или подразнить языком. 

Неро готов лежать под Вергилием часами, жадно впитывая запах его похоти, чувствовать, как губы и щёки становятся влажными и липкими, ощущать дрожь, проскальзывающую по телу отца, когда он достигает оргазма.

Неро вжимается ртом в промежность Вергилия, с готовностью принимая всё, что ему дают, и звучно отстраняется, когда воздуха становится катастрофически не хватать. Всё, что он не успевает испить, течёт по лицу, оставляя липкий след. Неро знает, что если схватится за член и поведёт по нему пару раз — бурно кончит, а потому лишь крепче вжимается пальцами в задницу Вергилия, с удовольствием вслушиваясь в его сбившееся дыхание, и наблюдая, как сокращается его дырка после оргазма. И, не удержавшись, вновь тянется вверх, слизывая остатки влаги.

— Неро! — Вергилий яростно дёргается, оттягивая его голову от себя, пытается выбраться из его рук, и задушено шипит, стоит Неро, наплевав на боль в затылке, припасть губами к набухшему от прилившей крови клитору. — По-подожди немного, — Вергилий ёрзает, против воли лишь увеличивая контакт своих самых чувствительных частей с лицом Неро, и прикладывает больше силы, чтобы освободиться от сладкой пытки, вжимая голову сына в пол, надавливая на шею ладонью. — Я сказал подождать, непослушный ребёнок! — Вергилий сжимает пальцы, вдавливая ногти в кожу, и дёргается повторно.

Неро опускает ладони, позволяя отцу принять нужную ему позу, и жалобно скулит, как брошенный хозяином щенок, когда Вергилий поднимается на чуть трясущиеся ноги. Хватается за узкие щиколотки, наконец смотря выше промежности, и внутри всё взрывается от вида оттраханого Вергилия. Его пылающие синим глаза, с вертикальными зрачками, не отрываясь, смотрят на Неро. Длинные светлые ресницы слипаются от слёз, скулы и щёки покрывает лихорадочный румянец, а на подбородке блестит слюна, что Вергилий быстро стирает ладонью и вытирает о ткань разодранной сзади кофты.

— Ты хотел меня поблагодарить, а не наказать, — Неро умеет отыгрывать без вины обиженного, и не поднимается с пола, позволяя смотреть на себя сверху вниз.

Порой ему нравится пресмыкаться пред Вергилием, теша его раздутое эго, и он тянет щиколотку отца к лицу, целуя светлую, прохладную ступню, не имея ничего против, если Вергилий взбрыкнётся и наступит на него. О, он очень, очень даже за.

— Ты сам отказался от моей благодарности.

Крылья тонкого носа дёргаются, когда Неро, проскользнув языком по мягким подушечкам, погружает большой палец в рот. Ладонью он ведёт выше, по напрягшейся голени Вергилия, прекрасно зная, что всё происходящее — игра. Вергилий никогда не оставит его неудовлетворённым. Особенно сейчас, когда его взгляд нет-нет, но соскользнёт к груди, на которой так гармонично смотрится его имя.

— Невыносимый ребёнок, — раздражённо тянет Вергилий, коротко облизывая нижнюю губу, и скалится, стоит Неро потереться щекой о его ступню в доверительном жесте.

— Стоило воспитывать лучше, — фыркает Неро, и отец не успевает среагировать, как он подскакивает на ноги, почти вынуждая его завалиться на пол. Крепко схватив Вергилия за талию, Неро притягивает его вплотную к себе, касаясь губами светлой, ещё не отмеченной засосами шеи. — Но разве я не заслужил того, чтоб ты хорошенько меня объездил, папа? — Неро толкается членом меж разведенных, липких бёдер, интимно выдыхая вопрос на влажную от пота кожу, мгновенно покрывающуюся мурашками, и нежно прихватывает её зубами, вырывая из губ отца тихий вздох.

— Ты избалованный ребёнок, Неро, — с любовью в голосе журит его Вергилий, толкаясь бёдрами в ответ, и отклоняет голову, позволяя оставить на шее метки. — Но разве я могу тебе отказать?