кино — восьмиклассница

Стас устал.

Устал от вечной необходимости что-то скрывать, от подозрительных взглядов Серёжи Муравьёва-Апостола и насмешливой улыбки Паши Пестеля, устал от ничего не понимающего Поли и невозможности ему открыться.

Стас влюбился — влюбился, как последний идиот, в совсем ещё мальчишку, рискуя получить по лицу от его старшего брата. Из-за этого он ходил хмурым почти весь год, вызывая вопросы у Ипполита, который искренне хотел ему помочь и поддержать. Молчать было сложно; хотелось подойти к нему, сказать что-нибудь вроде «я хочу быть с тобой» и поспешно убегать от Серёжи, но решимости отчаянно не хватало.

Стасу было больно.

Больно от того, как сильно его задевал лучший друг, от того, что не мог никому открыться — по нему и так всë было ясно; как будто на лбу написано — «Влюблён в Ипполита Муравьëва-Апостола».

Ипполит.

Киса.

Это детское прозвище ему так подходило, что не хотелось называть никак иначе. Хотелось уговорить прочитать «двенадцать стульев», так любимые Кузьминым, хотелось учить его играть в карты, то и дело как будто невзначай касаясь тонких белых ладоней, хотелось петь ему дни напролëт, только чтобы Поля улыбался.

Хотелось обнять, зная, что он не отшатнëтся, зарыться лицом в тëмные кудри и спрятаться там от всего агрессивного мира.

Хотелось быть рядом всегда. Помогать, поддерживать, утешать, не допускать слëз и давать сдачи его обидчикам; впрочем, с последним Поля справлялся сам, он был той ещё язвочкой, и это Стасу не могло не нравиться.

Поля не терпел оскорблений в свою сторону или в сторону Лизы — его хорошей подруги, отвечал колкостью на колкость и иногда мог запустить незамысловатое заклятье в обидчика. «В тихом омуте черти водятся» — это точно было про него, и колечко с кораллом на указательном пальце только это подтверждало. И это Стасу тоже нравилось.

Стасу было тошно от себя и собственной нерешительности. Он хотел взять себя в руки, подойти к Ипполиту и просто позвать гулять на каникулах — ведь в этом не было ничего особенного, верно?

И, как оказалось, не зря.

Ипполит, услышав предложение, заулыбался, в серо-зелёных глазах, казалось, зажглись искорки, а его извечная спутница Лиза смотрела на Кузьмина с подозрением и тоже улыбалась, но хитро. Она как будто что-то знала. Впрочем, судя по тому, как «тщательно» Стас это скрывал, догадаться мог кто угодно.

Разве что Паша тупил и за своим ненаглядным Никки не видел почти никого, но Стас не мог его осуждать, глядя на то, как он глазами-сердечками смотрел на Романова. Сам же такой же.

Каникул Кузьмин ждал с нетерпением: лето он планировал провести в компании бабушкиной дачи, речки и периодических поездок в Питер к Поле. Этим он, собственно, и занялся почти сразу после приезда домой: написал Поле с повторным предложением, договорился встретиться у вокзала, топтался у входа и в каждой кудрявой макушке норовил увидеть Муравьёва-Апостола.

Тот день прошёл прекрасно — они шли вдоль набережной, обсуждали школу, стараясь особо не выделяться своими разговорами на фоне остальных, Стас пообещал всё-таки научить его играть в карты, и разошлись они уже если не друзьями, то как минимум хорошими приятелями. Кузьмину нравился Полин музыкальный вкус — кажется, любовь к русскому року передалась ему от старшего брата — нравились шутки и задорная улыбка. Нравился и сам Поля, чего уж таить.

Тот самый Поля, который обнял его на прощание, пошутил про Кино, пообещал написать, как доберётся домой и напоследок махнул ему рукой, непонятно посмотрев.

А когда Стас добрался домой на вечерней электричке, его ждало уведомление в телеграме.

полюша, 19:37

стаась?

как ты отрегагируешь, если я скажу, что ты мне нравишься?

Стас не сдержал улыбки.