Место, наполненное тишиной. Место, наполненное невидимым и неосязаемым. Место, где удача важнее мозгов и сильных рук.

Они потеряли контроль над всем, кроме себя самих, а мне поклоняется все, кроме меня самой. Не осталось имён и номеров, только ублюдские прозвища, сделавшие из монстров людей, а из людей монстров. Добро пожаловать на кровавый банкет, где главные гости окажутся поданы на десерт.

***

Я не помню, как меня зовут, но я уже где-то месяц просыпаюсь в небольшой белой комнате. Каждый день — это завтрак, работа уборщиком под дулом автомата, обед, ещё какая-нибудь работа, а затем сон. Порой бывает, что вместо этой обычной рутины меня приводят к странным существам и заставляют делать странные вещи — вроде того, чтобы убирать говно из под каменной статуи или слушать музыку через стену, смотреть в зеркало в пространство за собой и говорить с темнотой в углу комнаты, которая не растворяется даже под лучами света. Здесь нет окон и, думаю, все эти бесконечные лабиринты комнат и коридоров закопаны под землёй. Все, что я вижу — люди в халатах, люди в военной форме, такие же лохи как я в рыжих комбинезонах и твари. Твари, твари, твари, твари. Похожие на людей, на обычные вещи вроде книг, что-то, что вообще не похоже ни на что. Я видела даже новый цвет, который нельзя себе представить — как в том ублюдском ужастике.

Они говорят, что выпустят меня через месяц. Конечно же, этого не произойдет. Я вижу, что они смотрят на меня как на кусок мяса и, судя по тому, что говорят другие, я ничем не лучше паршивого убийцы или педофила. Хотя, наверное, сравнивать меня с последним было бы странно — я же женщина, кажется. Впрочем, в этом безумном мире, кажется, столько говна, что женщина, утопившая бывшего мужа в серной кислоте, вряд ли кого-то удивит.

Всегда было интересно, что происходит в конце месяца, и вот мой срок подходит к концу. Я уже трижды почти померла и однажды буквально вскарабкалась на обычную стену без каких-то особых выступов, так что мне просто интересно: дальше какой пиздец? Вылезет черт из ада и меня выебет огромная тентакля? Очень на это надеюсь, потому что ебаться хочется, а обстановка располагает только к сексу местных охранников с моими мозгами, потому что эти ебланы, блять, ничего кроме "Хоббита" в своей сраной жизни не читали. Иначе объяснить их словарных запас из "слышь, бля" и "эй, бля" я не могу, хоть изнасилуйте арматурой.

Но в конце концов, музыка кончилась.

Все началось... А хер его знают, эти суки даже часы не удосужились повесить. Я никогда не выключаю свет ночью, — чтоб эти сволочи разорились на электричестве, — и предпочитаю умирать с недосыпом, но в одну из ночей, когда я вслух сочиняла матерные стишки про гомосексуалистов-надзирателей, лампа моргнула и погасла.

Первой мыслью было: "Довыебывалась." 

Второй оказалось: "Ну и в пизду, тратьтесь на лампочки."

А третья пришла, когда сонная тишина разорвалась криком отчаяния и боли: "В рот я ебала вас всех. Просто умри и не мешай спать."

Один вопль, резко оборвавшийся, перетек во второй, а тот в мгновение утоп в водовороте криков и мольб о пощаде. Сознание, медленно впадавшее в кому, разорвалось в мгновение, понимая: до шизофрении мне ещё пока далеко. Значит, все плохо. 

Первое, что пришло в голову — сидеть тихо и ждать, когда ситуация прояснится. Однако звон, резкий и оглушительный, в мгновение вытравил из мыслей все звуки, словно меня окунули головой в аквариум, где тишина отражалась от стенок, врезаясь в уши. 

Звуки исчезли, а плитка потолка медленно растворилась, словно улетая в темноту космоса. Мир вокруг распался на тысячи деталей и утонул в вязкой черной темноте. Однако мои руки все ещё чувствовали жёсткий матрас, и потому тело вырвало из сознания, погребенного под распадом реальности и мыслей, воспоминания о движениях. Мышцы, казавшиеся совершено чужими, нелепо переливались под кожей, и я чувствовала их — каждое волокно и сухожилие. Я не просто ощущала биение сердца, я заставляла его сжиматься, чтобы оно не остановилось. В мире, который остался, это было не так просто: здесь лишь я и мое тело, которые я знаю наизусть. Которое знает мой мозг.

Которое знает... Оно. И оно показывает мне, как двигаться.

Оно показывает мне, где дверь и говорит, как лучше заставить руки схватиться за пластину, чтобы отодвинуть ее. Оно обещает, что поможет, и помогает: ослабевшее от страха тело с трудом сдвигает преграду в сторону. Я не вижу ничего перед собой, но оно одалживает мне знание, и теперь я могу ощутить его мышцы, услышать его сердце. 

Оно идёт. Оно сходит с ума и пытается бежать, но он также слаб, как и я. Только вот зло, которому подвержены мы оба, идёт именно из него.

Оно не говорит, что оно такое, но я понимаю, что ему можно доверять. Оно молчит, предоставляя меня себе, и я этим пользуюсь, бросаюсь туда, где шевелится источник этой темноты. Мои отросшие ногти впиваются в его глотку, раздирая кожу, и он напрягает голосовые связки, словно бы он ещё не понял, что звуки бесполезны: важнее всего чувства.

Густая темнота растворяется, когда он перестает трепыхаться, и перед моими глазами снова тот коридор, в котором работники этого странного места заперли подопытных крыс. Я сижу верхом на человеке с пеной у рта, чье лицо застыло в предсмертной гримасе ужаса и боли.

Странное ощущение иной реальности исчезло, как и странная сущность, направившая меня к свободе. Красный свет резко ударил по глазам, и те невольно залились болезненными слезами, словно никогда не были под лучами, но это не было причиной для паники номер один:

Тварь оказалась на свободе, включено аварийное освещение. Значит, пиздец.

Нет, нет, нет. Эти ублюдки ставят по пятьдесят ворот на пути к книжке, при ее открытии выдающей СПИД без СМС и регистрации. Ну конечно, у них не могло все наебнуться:

— Побег объектов из зоны содержания три! — внезапно врезался в барабанные перепонки крик из ретрансляторов. — Всем оставаться на месте! Научному персоналу проследовать к выходу три, повторяю...

Голос, и без того срывавшийся на панические ноты, превратился в визг боли и хлюпанье. Такое, словно человека проткнули ножом, и лезвие вновь и вновь вгоняют в рану. И чавканье. Громкое, жадное, озверевшее, беспардонное. 

Сообщение закончилось. Простая мысль пронзила череп, закрепив в нем спокойствие как единую эмоцию: выход три. Меня спасут. Я не умру. Меня точно спасут, а если этого не произойдет, я сама сбегу. 

Времени на панику нет. Я и не такое пережила, верно? Я везучая, как черт, значит справлюсь. Шансы никогда не равны нулю.

Я поднялась над трупом и, смерив его взглядом последний раз, рванула в сторону выхода. Нет, все нормально, я точно выберусь. В конце концов, я пробегу через лес, наткнусь на какую-нибудь трассу, меня подберут и отвезут в Канаду. Так обязательно произойдет, потому что, блять, Бог не может быть уродом настолько, чтобы мне не везло настолько сильно.

Странное чувство сторонней поддержки исчезло, и мозг вновь заработал самостоятельно. Ещё одна дверь на пути, и теперь... Теперь надо что-то придумывать. Просто голыми руками ее сдвинуть явно не получится, так что вариант один — искать чем поддеть. Обернувшись, я оглядела коридор, и в нем не оказалось ничего подходящего: лишь одно одинокое тело и открытая дверь моей собственной комнаты. Варианта два: вскрывать труп собственными руками или громить унитаз в надежде вырвать хоть какую-то трубу из него.

Я не стала смотреть на свои руки. Под ногтями все ещё остались кусочки кожи, а кровь медленно густела на фалангах. Это не то, на чем я должна спотыкаться сейчас. 

В добавок к огромному счету за электричество разъебать странной организации унитаз — тот ещё подарочек, но сами виноваты, пидоры, я не причем. Вода хлынула освежающим потоком, размывая алый цвет вокруг, но это не главное. В недрах смывочного бака удалось найти ту деталь, которой можно было поддеть сраную дверь, и после этого не осталось ничего, кроме простого плана: бежать и снова бежать. Я метнулась обратно к двери, вставляя новоявленный клин в узкую щель и надавила вес весом, что у меня вообще имелся.

И ничего не произошло.

Вообще, справедливости ради, глупо было ожидать, что я смогу открыть дверь, сдерживающую тварей, сама. Это нелепо. Это глупо. Почему я вообще об этом подумала? 

Идиотизм. 

Я ничего не сделала бы, даже если бы была не одна, а люди вокруг... Они молчат. Словно исчезли куда-то, остались только крики извне. И те быстро затихали каждый раз. Лучший вариант — громко заорать.

И я заорала. Так, что, блять, воздуха не хватило, и я резко закашлялась, потеряв контроль, словно та тьма, в которой отказали привычные инстинкты, ещё не отпустила меня до конца. Может, снова не попросить помочь...

Дверь слегка отошла в сторону. Резкая мысль: "Ебанёт? Должно," пробудила инстинкт, отвечающий за желание жить, и я отскочила в сторону. Однако вместо раскрытой голодной пасти и хищных зубов в проёме появились тонкие ветви с острыми шипами. Он медленно тянулись вперёд, разрастаясь, и стремительно разливались по полу, заполняя помещение словно вода.

Было два варианта — бежать по ним или бежать от них. Но дороги назад не было, ибо за спиной лишь тупик, и потому, поставив все на чёрное, я резко прыгнула на медленно ползущие ветви.

Растение среагировало мгновенно, обвив лодыжку и впившись в нее. Заставив крик остаться где-то в гландах, я попыталась вырвать ногу, но растение лишь быстрее стало подниматься вверх по ней. Тело медленно сковывала боль, и я хотела упасть в сторону, но побеги прочно обхватили туловище, прочно закрепив его в стоячем положении.

Никакой паники, все нормально, главное — сохранять рассудок...

Слабость разлилась по телу как паралич, словно кровь застыла, превращая ткани сплошной кусок твердой неживой материи. Боль расползалась медленно, впиваясь в каждый сантиметр кожи и раня его. Ветви ползли выше, постепенно поднимаясь к горлу, сознание било тревогу. Хотелось кричать, но воздух исчез, оставив вакуум, разрывавший лёгкие изнутри.

"Люди... Слабые. Помощь. Нужна. Твой мозг. Мое тело."

Голос, у которого нет пола, возраста, настроения. Словно чужой внутренний голос, который теперь звучит в моей голове. Я чувствую его: он прост до безобразия, словно это голос животного, у которого кроме примитивных инстинктов и логики ничего нет. С каждой буквой он все чётче и все более осязаемый, как если бы паразит с этим голосом занимал все больше места в голове с каждой секундой. 

Казалось бы: вот оно, спасение; я избранная, я носитель такой мощной хуйни; спеться с ним, и мир в моих руках. Но вот только оба мы чувствуем: он не особенный, и я не особенная. А это значит, что права на ошибку нет, и мы оба должны показать свою полезность, чтобы один не отверг другого. 

Эти мысли пронеслись единым потоком и, понимая, что выхода особо нет, я соглашаюсь; оно отнимает зрение, слух, обоняние, осязание и силы. Оно обещает, что как только выберется, я проснусь, и это тело снова будет моим. 

***

— Фели... Фели!

Сон кончается, и Марк, которого уже достало, что его жена спит до последнего, пропуская ради сна даже завтрак, попросту спихивает меня на пол. Громкий панический крик раздается на весь дом, и, Господи боже, как же хорошо, что живём мы одни.

— Блядушки оладушки! 

Я вскинулась и с распахнутыми в непонимании глазами посмотрела на него.

— Я думала, я умерла!

— Я тоже, потому что, женщина ты эдакая, спишь ты мертвым сном!

— Ну сплю и сплю!

— А на работу кто ходить будет?!

— Я вообще планировала быть содержанкой!

— Планы идут нахуй, потому что я тоже хотел быть содержанкой. Марш на кухню, все остынет к хуям собачьим!

Сука, живём вместе уже три года, а этот долбоёб так и не научился вежливости...

— Ты зовешь меня на завтрак, но делаешь это без уважения!

Хуяк, и подушка уже летит в лицо ходячего будильника. Но так как мои руки растут из жопы, она летит мимо, и Марк просто скептически смотрит на меня. Конечно же, меня пробивает на смех: а хули у него недовольная рожа такая смешная?

***

...флешбек окончен, доброе утро. Вокруг какая-то хуйня, обрубки стеблей с рваными краями, и странный привкус вяжет во рту. Если эта промудоблядская пиздохлоебина грызла их моими зубами, одними моральными пиздюлями она не отделается. И все же, оно забилось в угол сознания, и я чувствую, как оно, по-собачьи виляя хвостом, ждёт похвалы. Было бы жестоко злиться на него, и тем не менее, хвалить тут не за что: я контрактор, оно контрактор. Не больше, не меньше.

Его присутствие постепенно становится все менее ощутимым, лишь лёгкая печаль все ещё витает в голове. 

Стряхнув с рук остатки мерзкой жижи, я обернулась в сторону растения и сделала шаг, попадая ногой в свободное от лиан место. Путь тут же становится чистым: зелень расползается и забивается в углы, освобождая дорогу.

Разумно.

— Третий выход, — не особо надеясь на результат, громко произнесла я на английском. Реакции не последовало, однако надежда умирает вместе с человеком, поэтому слова были повторены ещё на трёх языках. И стоило прозвучать им на немецком, лианы подернулись. 

По моему лицу расползалась жуткая улыбка. Какое везение.

— Я вырву тебя с корнем, если ты не покажешь мне, где здесь третий выход, — ласково пообещала я.

Растение мгновенно расступилось, расчищая дорогу. Какая удача. Какое везение.

***

Бег по белым коридорам, усеянным трупами, занял минут пять, не больше. Тело болело, однако оно снова взяло контроль: оно бежало, оставив мне боль. Вот же сука. Двери распахиваются странным растением, стоит мне приблизиться, и вот, кажется, финал: ангар, в конце которого сияет огромная цифра три. Однако двери... Закрыты.

Конечно. 

Конечно, только так и могло быть. 

Время вышло, куда же я торопилась?

Медленно сбавляя темп, мы приблизились к воротам. Тонкая полоса на стыке поверхностей едва виднелась, из нее торчали лианы, которым, кажется, такой механизм был не пол силу. 

Нет, нет, нет. Так не может быть. Слишком рано. Прошло минут десять... Не больше.

В последней отчаянной попытке я подскочила к двери и, закричав, стала бить по металлу. В этом было мало смысла; никто уже не услышит, наверняка последний выход из этого адского места и ядерной боеголовкой не пробить. Конечно же. Конечно, конечно, конечно, конечно...

Просьбы и мольбы о помощи перешли в отчаянный крик: то ли мое бессознательное, то ли паразит обезумел, но я, чувствуя их панику, смотрела на то, как мои руки бьют по воротам. Наверное, я должна была сходить с ума, или что-то такое, но только гормоны устроили сдвиг крыши в моем мозге; а я лишь смотрела на то, как они сходят с ума.

Голос окончательно сорвался, и остался только хрип. Тело, отравленное болью, медленно сползло на пол — колени уткнулись в холодный бетон. Сзади под холодным светом ламп колыхались лианы, а ещё дальше за тысячей дверей оказались сокрыты монстры, с которыми меня заперли. И здесь осталась только я с этим паразитом. Никто не придет и не спасет подопытную крысу-убийцу, верно?

И все же, почему-то я все ещё улыбаюсь.