В очерке «Первое августа» в цикле «Круглый год» (1879 г.) М. Е. Салтыков-Щедрин писал о себе: «…Моя манера писать есть манера рабья. Она состоит в том, что писатель, берясь за перо, не столько озабочен предметом предстоящей работы, сколько обдумыванием способов проведения его в среду читателей. Еще древний Езоп занимался таким обдумыванием…»
Цензура в России имеет долгую историю. Она берёт исток во временах Петра I: уже тогда писателям приходится изворачиваться, чтобы не попасть под её каток. Вместе с тем это подстёгивало писателя всё время находить всё новые и новые формы, а читателя — учиться всё лучше разгадывать загадки, ребусы и шарады.
Ещё со школы мы знаем, что Николай I, едва взойдя на трон, ужесточил цензуру до невиданных масштабов — появился так называемый «Чугунный устав». Со временем она становилась всё жёстче: апогея ситуация достигла в 1848-55 гг. В современной историографии эти годы именуются не иначе как «эпохой цензурного террора».
Когда же на трон сел Александр II, «гайки» стали постепенно раскручивать: ввели контроль за печатью и деятельностью цензоров, ведомственная пресса издавалась под ответственностью министров и губернаторов, упразднили канцелярию Главного управления цензуры. В 1865 году приняли «Временные правила о цензуре и печати». Порядок действий изменился: вместо предварительной цензуры вводилась система предупреждений и запрещений, налагаемых после выхода изданий из печати.
Как можно догадаться, в подобной обстановке высказывать свои мысли открыто и свободно было чревато последствиями. Поэтому писатели искали новые способы обойти ограничения. И — находили.
Одним из главных инструментов стал эзопов язык. Эта история тоже смутно знакома со школьных лет: древнегреческий раб-баснописец, который с помощью историй о животных обличал людские пороки. Причина у такого подхода конечно аналогичная: не мог ведь какой-то жалкий раб рассказывать приличным людям об их пороках! А вот когда нехорошие поступки совершают зайчики и лисички — это нормально, это даже послушать можно и посмеяться.
Словом, в любом произведении, написанном эзоповым языком, есть двойное дно. Первое дно — те самые зайчики и лисички и прочая маскировка. Первое дно — это сюжет непосредственно произведения, образы самих героев и прочее. Но второе дно — тот самый смысл, те самые мысли, которые писатель не может высказать читателю прямо. Это зашифрованное сообщение, которое читателю предстоит дешифровать.
***
Одним из самых известных пользователей эзопова языка был упомянутый уже Салтыков-Щедрин. Его сказки, пусть местами и потеряли злободневность, продолжают оставаться актуальными из-за поднятых так называемых «вечных» тем. И конечно поражают читателя едкой иронией, подчас переходящей в сарказм, меткими формулировками, яркими образными героями, в которых мы так легко узнаём себя и знакомых.
К эзопову языку прибегали и Пушкин, и Лермонтов, и Чернышевский, и Некрасов, и многие другие. Особенно туманно изъясняться приходилось после декабристского восстания. Например, Пушкин в стихотворениях, посвящённых этой теме, активно использовал образы природных стихий и явлений, библейских и мифических героев. В этих произведениях под маской абстрактных описаний природы скрывались конкретные места и люди, сюжеты и события. И конечно знающие читатели отгадывали истинный смысл этих стихотворений.
***
Но такой способ изъясняться — не единственный в арсенале эзопова языка. Не реже писатели прибегали и к переносу действия в другую эпоху и другое место. Так, Виктор Гюго написал несколько пьес, в которых обличал самоуправство монархов и продвигал идеи республики. Что естественно было неприемлемо при власти короля Луи-Филиппа I, а в дальнейшем — при власти императора Наполеона III.
Действия пьес происходили в прошлые века (при дворе Людовика XIII, Марии Тюдор, Оливера Кромвеля, Карла II Габсбурга) и часто в других странах (Испания, Англия). Однако это не всегда помогало: пьесы хоть и не изымали из печати, но часто запрещали постановки. Особенно это усилилось после воцарения Наполеона III, которого Гюго нещадно критиковал и даже сражался против него на баррикадах. Конечно император не мог допустить его пьесы на сцену: постановки возобновились только после свержения монархии, после 1872 года.
***
Перерождение эзопова языка произошло после революции 1917 года, когда царская цензура уступила место партийной. В этих условиях творили, например Булгаков, Олеша и Зощенко. Одним из ярчайших примеров более поздней литературы, использующим этот приём, можно назвать всем известную сказку «Про Федота-стрельца, удалого молодца» Леонида Филатова. Многие фразы и целые четверостишия из неё давно стали крылатыми выражениями.
Она написана на основе русской народной сказки «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». В ней действуют как знакомые сказочные персонажи (Царь, Царевна, Баба Яга), так и не совсем классические (Генерал, Голос). Сюжет традиционен для русских народных сказок: герой проходит три испытания, и добро побеждает зло. Однако сказка доверху и ещё чуть-чуть наполнена злободневностью — актуальной и поныне, — и сатирическими шутками в сочетании с самобытным языком Филатова.
Эзопов язык — это способ поговорить с читателем о самых острых, наболевших социальных проблемах, обходя при этом ограничения цензуры. При этом необходимость выражаться иносказательно заставляет писателей искать выразительные запоминающиеся образы и средства выразительности.
Интересно, спасибо!