Белая рубашка Альберу медленно соскальзывает с плеч, когда он методично и неторопливо снимает запонки и расстёгивает пуговицы на манжетах. Кейл наблюдает за ним издали, задумчиво смотря на длинный шрам на правом плече. Его Кроссман получил во время спарринга в свои четырнадцать лет, тогда непутёвый рыцарь решил доказать свою силу через избиение королевского наследника. После Альберу переломал горе-герою ноги, выкинув из ордена без какой-либо жалости и сочувствия. Он уже с детства умеет платить по счетам и воздавать должное каждому за их поступки.

В оригинальной новелле шрамов было ещё больше. И когда их наличие невозможно было скрыть за одеждой, они медленно поползли на лицо. Если Кейл не ошибается, то в одном из покушений Кроссман даже лишается глаза.

На самом деле, даже сейчас у Альберу их слишком много. Два длинных и глубоких от ножевого ранения со времён безуспешных попыток убийств. Тогда маленький принц спал и ещё не до конца понимал чёрствого и прогнившего людского сердца.

Другой особенно тёмный рубец из-за глубины проникновения стрелы остался после шутки одного из детей дворян, посчитавших Альберу хорошей добычей на охоте. Как жаль, что труп этого смельчака нашли на следующей неделе в карьере, растерзанным зверьём. Вот так совпадение.

Всё тело Альберу испещрено тонкими и толстыми, светлыми и тёмными, глубокими и поверхностными следами от оружия, говоря о непростой и крайне утомительной жизни принца во дворце. Некоторые накладываются друг на друга сеткой, другие же бросаются в глаза совершенно случайно. У Кейла, как обладателя древней силы сердца, нет с этим проблем. Его раны всегда заживают по большей части бесследно, делая кожу до раздражения мягкой и светлой, даже рубцы бледнеют до едва заметного состояния.

У Альберу же всё иначе. Каждый шрам имеет свою историю, по которой, словно по звёздной карте, можно прочитать весь путь будущего наследника королевства. И хотя все они выглядят крайне болезненно и опасно, один из них всегда приносит куда больше душевной агонии Кейлу, чем все стальные. Его он нанёс Альберу собственными руками, пронзив тело пылающим мечом.

На восемь сантиметров выше пупка навсегда остался большой ожёг. В диаметр чуть больше пяти сантиметров, насыщенно розовый и всё никак не бледнеющий, сколько бы времени ни прошло. Хенитьюз каждый раз внутренне вздрагивает, когда видит его, но взгляд так ни разу и не отвёл. Это его наказание и напоминание о том, как слеп и недальновиден он бывает. И всегда воспоминания неустанно застают его, возвращая в самый страшный день.

Кейл будто снова заглядывает в чёрные глаза, полные омерзительной одержимости и желания порабощения всего чёртового мира, заново испытывая душевную боль. Кажется, что от него, крупица за крупицей, отрывают части тела и топчут подошвами грязных сапог. Ещё недавно он любил видеть насмешку и коварство в этих глазах, которые теперь абсолютно безжизненные и невзрачные. В них нет ничего человеческого, лишь надменность сокрушённых богов и жажда кровавой мести для всего живого.

- Приди в себя, - шепчет в отчаянии Хенитьюз, смотря, как потерявший свою душу Альберу так просто отдаёт тело Тёмному Богу.

Ладонь обжигает от тяжёлой рукоятки кинжала-артефакта, так милостиво одолженного у Бога Смерти. Всё оружие пылает и скалится, желая поглотить сущность, засевшую в теле Кроссмана. Тот уже давно не контролирует происходящее, впав в анабиоз, и услужливо уступив контроль вторженцу. Кейл не может с этим примириться. Стискивая артефакт в руке до крови, не давая ему самостоятельно ринуться и пронзить тело Альберу. Слишком поздно сожалеть о своих ошибках, у него нет права растрачивать ценные секунды на жалость к себе и самобичевание.

«Ты должен убить его до того, как это сделает он», - тактично напоминает бог Смерти, намекая, что времени осталось не так много. «Это дитя вернётся в объятия мира и переродится, тебе не стоит переживать», - отмахивается как от пустяка бог, игнорируя бурящие и губительные чувства, которые испытывает Кейл. Ему не дано понять природы людей.

- Ты прикалываешься? Какое ещё перерождение? – сквозь зубы шипит Хенитьюз, не в силах сделать и шага. Его будто пригвоздило к земле. Он не может поверить, что это реальность.

Это должно быть несмешной и жёсткой шуткой. Боги легкомысленно дают ему в руки кинжал и заставляют убить человека, которого он самолично поклялся защищать? Из-за их слепого потакания капризам и закрывания глаз на факты, позволившие Тёмному Богу ступить на землю, теперь Альберу должен умереть?

«Это его судьба», - добавляет бог.

- В гробу я видал такую судьбу! – Кейл никогда на это не согласится. Ни за что не примирится с чем-то настолько иррациональным и несущественным, как судьба!

«О, он почти рядом», - проигнорировав страстный протест человека, бог всё ещё напоминает ему об одержимом Кроссмане. Тот шаг за шагом приближается к Хенитьюзу. Все его мышцы напряглись, вены вздулись, грозя лопнуть от напряжения. Каждое движение даётся через усилие, что со стороны выглядит крайне комично. Альберу похож на заводную игрушку с проржавевшим механизмом, с неработающими шарнирами. Пылающие красным заревом глаза неотрывно смотрят на Хенитьюза, желая разорвать того голыми руками.

На самом деле, Кейл ждёт, когда Альберу нанесёт первый удар. Он морально готов к боли и к тому, что она принесёт с собой. Возможно, в эту самую секунду, когда его собственное тело будет разрываться на части, в один короткий миг ему удастся подобраться ближе и изгнать Тёмного Бога. Надежды умирают последними, и вместе с ними Хенитьюз готов сражаться до самого конца. Ему не привыкать сносить побои и литрами терять кровь. Он вполне к этому готов.

Однако, к чему он точно не готовится, так это к тому, как железной хваткой чужая ладонь вцепляется ему в руку, стискивающую рукоять кинжала. Пальцы Альберу впиваются столь сильно, что вместе с покраснениями и наливающимися синяками, вот-вот, и порвётся кожа. Кейл игнорирует боль и ошеломленно смотрит на горящий золотым пламенем артефакт, направляющийся точно в живот Кроссмана. Чудится, даже время, что столь неумолимо и бессердечно в своём ходе, замедляется, оплакивая эту жертву. Всё ещё не осознающий до конца происходящее, Хенитьюз тянет руку на себя изо всех сил, не давая обоюдоострому клинку войти в тело.

- Что ты творишь? – бормочет в приступе неконтролируемой паники и страха Кейл, чувствуя, как медленно сдаётся под силой Кроссмана.

- Не одному тебе же протыкать себя всё время, дай и мне поучаствовать в веселье, - охрипший от недавнего крика голос, но с такой знакомой интонацией и поддразниванием, заставляют абсолютно сухие глаза Кейла печь. – У нас и впрямь мало времени, не упрямься.

На краткое, очень краткое мгновение, Альберу удаётся вернуть осколок сознания и предотвратить действия Тёмного Бога. Ему ещё никогда не приходилось столь ожесточённо сражаться, буквально разрывая соперника руками. Они сходятся в неравной борьбе, где победитель заведомо определён. Кроссману только и оставалось, что копить силы перед тем, как сделать последний рывок и помочь Хенитьюзу всадить кинжал в своё тело.

Ветер и грозы падают с неба, подстраиваясь под странное, совершенно раздробленное настроение владельца древних сил. Река выходит из берегов, желая поглотить всех непутёвых воинов и утопить в своих глубинах. Природа обозлилась на людей, богов и всё сущее в этом мире, верша свою собственную месть за своего любимого носителя. Даже невидимые глазу элементали кружат над головами несведущих, пикируя с высоты и разбиваясь об их тела. Они свирепы и не щадят своей жизни в помощи одному несчастному человеку.

Всего ужаса и реквиема по этому миру Кейл не слышит. В его глазах только улыбающийся Альберу смотрит на него с беспомощностью и нежностью, что неумолимо вырываются из глубины тёмной радужки. Это в его ладонях кинжал, это он чувствует, как входит лезвие, будто нож в масло, в живот Альберу и как горячая, нет, по-настоящему обжигающая густая кровь опаляет руки. Это он, ведомый дланью богов, карает Тёмное Божество.

- Всё в порядке, не переживай, - мягко утешает Альберу, силясь не застонать от боли, когда его тело медленно протыкают насквозь. Золотой огонь со свирепым шипением подпаляет органы, и в воздухе пахнет горелой плотью и кровью. – Ты не делаешь ничего плохого.

Кейл слышит, как дыхание Альберу становится хаотичней и глубже. В святом огне нет ничего милосердного и хорошего, особенно для того, кто наследует кровь тёмных эльфов. Они - природные враги, которым не ужиться в одном месте. Именно из-за смешанной расы Кроссман становится не вместилищем, а скорее жертвой Тёмного Бога. Ни о чём не догадывающийся Альберу теперь одержим этой мерзкой сущностью и переживает свои худшие дни. Сколько бы он не говорил и не показывал, что с ним всё в порядке, Кейл не идиот. Невозможно, чтобы Кроссман не испытывал боли. Это определённо ему невыносимо и мучительно, но так почему сейчас, вместо ненависти и злобы, он так спокойно уговаривает самого Кейла?

- Всё хорошо, ну, правда, Кейл, - Кроссман подносит одну из окровавленных ладоней к лицу Хенитьюза и аккуратно убирает выбившиеся волосы за ухо. Плотно фиксируя кинжал в своём животе рукой, Альберу не даёт вытащить его ни на сантиметр. – Что случилось с моим дорогим ублюдком, который всегда действует как вздумается?

- Это не одно и то же! – сквозь зубы шипит Хенитьюз, всё ещё не сдаваясь и пытаясь вытащить божественный артефакт из тела Кроссмана.

- Но это моё желание, - Альберу целует Кейла в нос.

Кажется, что его чувства из-за отчаянных и полных невыразимого горя покрасневших глаз Хенитьюза куда сильнее физической боли. Быть раненым Кроссман привык, а вот видеть Кейла таким уязвимым – совсем нет. Альберу знает свой предел и то, как в агонии беснуется Тёмный Бог. Такое желанное им тело, сочетающие в себе тёмную энергию и божественное благословение, становится тюрьмой и будущей могилой. Не в силах смириться с этим, он старается нанести как можно больше внутренних повреждений Кроссману. Если тело умрёт раньше, чем золотое пламя выжжет сущность бога, тот ещё сможет спастись.

- Всё хорошо, - он напарывается на клинок всё сильнее, прижимаясь к рукояти кожей до упора.

В последний раз крепко обнимая Хенитьюза, он валится с ног и теряет сознание от болевого шока. Перехватив Альберу, Кейл даёт тому отдохнуть, делая пометку в своём сердце: никто живым отсюда не уйдёт.

Эти воспоминания ярки и живы в памяти, как если бы это случилось только вчера. Поэтому к каждому шраму на теле Альберу он прикасается с особой бережностью. В боязни причинить ещё больше боли, чем уже есть. Так, будто они всё ещё открытые и незажившие, сочащиеся кровью.

Подойдя вплотную к спокойно переодевающемуся Кроссману, Кейл обнимает того со спины и целует в шею. Он вкладывает столько нежности и невысказанной любви, обожания и искренности, что Альберу просто не может проигнорировать его настроение. Подсознательно чувствуя, что Хенитьюзу очень плохо и грустно, позволяет делать с собой всё, что ему заблагорассудится.

К тому же, раны на его теле давно зажили и больше не болят.