— Что я тебе сделала?
— Хватит, Анна!
— Почему? Почему ты от меня закрылась? Ты закрылась от всего мира! Скажи, чего ты так боишься?!
— Я сказала: «Хватит»!
Королева Эльза убегала с бала в честь своей коронации, словно преступница или же загнанная лань. Ледяные шипы, что она оставила посреди зала, были не слишком высокими, но чрезвычайно острыми и крепкими. Чтобы преодолеть их, потребовалось время даже шустрой Анне.
Когда Анна умудрилась перелезть через шипы, а Ханс и за ним все остальные догадались выбежать из бальной залы через другую дверь, на площади перед дворцом уже красовался заледеневший фонтан. Герцог Воравский, каким-то чудом опередивший всех, валялся на полу, ставшим скользким, как каток. Люди попроще, допущенные во внутренний двор замка, чтобы повеселиться, ошарашенно смотрели на снег, который кружился в воздухе так, словно на дворе стояла зима, а не середина лета.
А королева Эльза убегала через ворота прочь.
Вслед за сестрой неслась Анна, и Хансу не оставалось ничего иного, как устремиться за нею. В любой другой ситуации Ханс бы предпочел остановиться и подумать, но сейчас времени совершенно не было. Он не мог просчитать, насколько опасной была Эльза, но оставлять Анну наедине с нею казалось недостойным. Королева уже рассердилась на сестру и лишь чудом не задела ее своими ледяными шипами — как знать, что она выкинет теперь, когда ее успели разозлить еще сильнее?
Эльза сбежала по узенькой лесенке и, остановившись, в растерянности обернулась: за ее спиной начинался фьорд. Ханс наконец-то нагнал Анну и придержал ее за плечи: теперь, когда они оказалась столь близко к своей цели, не стоило бросаться прямо в объятия загнанной в угол королеве-ведьме. Если уж подходить, то спокойно, неторопливо, всем своим видом демонстрируя мирные намерения…
Для спонтанного решения план был неплохим, но сестры в совместном порыве разрушили его. Анна рванулась вперед, а Эльза попятилась от нее. Однако вместо ожидаемого всплеска воды послышался лишь задорный скрип от только что вставшего льда, и уже в следующее мгновение королева неслась по стремительно замерзающему фьорду.
Анна сорвалась с места за мгновение до того, как Ханс успел схватить ее за руку, и безумная гонка повторилась. Только теперь они втроем бежали не по твердой земле, а по застывающему прямо под ногами Эльзы льду. Что с ними со всеми будет, если этот волшебный лед вдруг возьмет и исчезнет, Ханс от всей души старался не думать.
Впереди уже показался другой берег. Для девицы, выросшей, как поговаривали слухи, взаперти, юная королева бегала просто удивительно быстро: и Анна, и сам Ханс уже начали выдыхаться. Тем более, что они то и дело оскальзывались на льду, а Эльза — нет. Могло показаться, что она бежит по самой обычной дороге, а не гладкому пути из застывшей воды.
Вполне могло бы получиться так, что Эльза скрылась бы от них — и Ханс, пожалуй, даже обрадовался бы этому. Он с самого начала отнюдь не был уверен, что это здравая идея: ловить ведьму, которая, как ему казалось, ко всему прочему не слишком-то хорошо управляла собственными силами. Теперь же ему просто хотелось, чтобы эта сумасшедшая гонка окончилась, а под ногами вновь оказалась нормальная твердая земля.
Однако в недобрый момент королева Эльза обернулась и — о чудо! — внезапно оступилась. При падении ее отнесло по касательной: вперед и чуть вбок, туда, где вода еще не успела замерзнуть. Под тяжестью так неожиданно рухнувшего тела тоненькие, не успевшие встать толком льдинки хрустнули и разлетелись на осколки. Только и успела мелькнуть в воздухе пурпурная мантия — и в следующий миг королева скрылась под темной водой.
— Эльза! — Анна завопила так истошно, что у Ханса зазвенело в ушах.
Маленькая принцесса рванулась вперед в отчаянном порыве, и он едва успел перехватить ее у крошащегося края.
— Нет, Анна, стой! — выпалил он, задыхаясь после долгого бега.
— Пусти! Эльза!
Она вырывалась, и ему пришлось сжать ее в объятиях, но, как ни странно, даже это не помогало. Ханс, высокий и крепкий, сейчас из последних сил удерживал бьющуюся в его руках хрупкую девичью фигурку.
— Эльза, ее надо спасти! — Анна угрем извернулась в его объятиях и снова бросилась к опасному краю.
Свои поступки всегда лучше тщательно обдумывать, но иногда жизнь требует спонтанных решений. Возможно, глупых, возможно, не самых дальновидных, но главное — сиюминутных. В порыве удержать Анну от самоубийственного прыжка — ибо Ханс не сомневался, что ни одной из девушек, облаченных в торжественные платья, не удастся выбраться из ледяной воды — он крикнул:
— Беги к берегу! Я сам!
Выпалив это, он оттолкнул Анну и нырнул в темную воду. Холод тут же нанес свой отрезвляющий удар, в мозгу пронеслось: «Я сошел с ума! Что я тут делаю?!», но было уже поздно. Анна остановилась, и этого оказалось довольно, чтобы Ханс внезапно успокоился. Плавать он умел: во-первых, на их островах плавать умели все, а во-вторых, трудно не научиться, когда одна из любимых забав старших братьев — время от времени спихивать тебя с берега. Правда, Хансу еще никогда не приходилось нырять в столь ледяную воду.
Уже оказавшись на глубине, он первым делом скинул сапоги, а затем торопливо огляделся. Вот чуть ниже мелькнуло широкое полотнище, а за ним что-то светлое, почти серебристое. Ханс плавным броском послал свое тело в ту сторону, и уже через несколько секунд совершенно некуртуазным образом ухватил юную королеву за длинную белокурую косу.
Ни к какому берегу Анна, оставшаяся наверху, не побежала. К счастью — ибо вытолкнуть из ледяной воды девушку в тяжелом платье оказалось непросто, даже учитывая, что Хансу удалось расстегнуть и оставить на глубине мантию. Анна с готовностью потянула потерявшую сознание сестру на себя, а затем постаралась помочь и Хансу. У того зуб на зуб не попадал от холода и осознания, что он только что чуть не лишился жизни самым идиотским способом. Он даже не знал, как примут жители Эренделла обратно свою странную королеву, но…
Но, возможно, исполненный глубочайшей благодарности взгляд Анны того стоил.
Идти в одних чулках по льду было холодно, а нести на руках королеву в насквозь промокшем платье — тяжело. Правда, Эльза, находясь без сознания, уже не казалась ни грозной, ни опасной. Наоборот, она выглядела куда более юной, нежели смотрелась на коронации, а еще очень хрупкой. Ханс про себя от души молился, чтобы она не пришла в себя до возвращения во дворец, ибо сейчас королева выглядела настолько безобидно, что оставалась надежда на мирное завершение конфликта.
Горожане уже разбежались, оставив внутренний двор почти пустым. Часть высокородных гостей, прибывших на коронацию, тоже благоразумно поспешила покинуть дворец. Правда, дорогу Хансу попытался заступить герцог Воравский, бросающийся обвинениями в адрес королевы-ведьмы, но Анна — маленькая, веселая, легкомысленная и добродушная Анна! — спустила на него таких собак, что герцог предпочел ретироваться, опасаясь, что и вторая из сестер окажется способной на опасное волшебство.
Прислуга же приняла возвращение Эльзы со смирением. Ханс начал подозревать, что кое-кто во дворце все-таки знал о ее способностях — и вполне вероятно, что таких людей имелось немало. Даже если по какой-либо причине младшую принцессу и оставили в неведении, то вряд ли хоть какие-то секреты могли сохраниться от слуг. В любом случае, им с готовностью помогли: показали, как пройти к покоям королевы и дали наконец сгрузить на постель драгоценную и опасную ношу. После этого уже можно было с чистой совестью оставить Эльзу на попечение дам и девиц.
Ханс покинул королевские покои, ожидая, что останется в одиночестве. Ему еще предстояло разыскать своих людей и выяснить, не подойдут ли ему сапоги кого-нибудь из них. Добираться босиком до гостиницы, где пришлось остановиться, ибо на съем отдельного особняка денег не имелось, Хансу совершенно не улыбалось.
Он успел сделать всего пару шагов по коридору, когда его талию обвили девичьи руки, в спину уткнулись лбом, и нежный голос со всхлипом произнес:
— Спасибо! Боже, Ханс, спасибо!
Он неловко обернулся, тут же оказавшись в цепких, почти судорожных объятиях Анны. Еще несколько мгновений — и вот она уже рыдает, то шепча что-то, то начиная истерически смеяться. А ему только и оставалось, что, придерживая ее за талию одной рукой, второй мягко гладить по голове, старательно не замечая давно и безнадежно растрепавшуюся прическу, в которой сейчас особенно выразительно поблескивала одинокая седая прядка.
До гостиницы Ханс так и не дошел. В ближайшие две недели ему предстояло метаться в бреду, страдая от жестокой лихорадки и задыхаясь в надсадном кашле, а затем еще долго и медленно поправляться, однако судьбу свою в тот знаменательный вечер он решил. Едва встав на ноги и впервые покинув гостевые апартаменты во дворце, Ханс узнал, что королева Эльза уже больше совершенно не против его брака со своей младшей сестрой.
Десять лет спустя.
Ханс методично поправил шейный платок у сына. Агнар выглядел аккуратным и собранным — как, впрочем, и всегда, — но Хансу хотелось, чтобы все сложилось идеально.
К счастью, Агнар и был практически идеальным. Он почти целиком унаследовал внешность матери, что Ханс считал большой удачей: принцессу Анну обожали все жители Эренделла поголовно, от придворных до простых горожан. Однако Агнар был спокойнее и сдержаннее — насколько, конечно, насколько может быть спокойным и сдержанным восьмилетний мальчишка. Агнару, по крайней мере, хватало терпения достойно выглядеть на приемах, чего нельзя было сказать о его сестре.
Ханс ловко перехватил Идунн, рыжим вихрем проносившуюся мимо. Та, напротив, лицом куда больше походила на него, однако в полной мере переняла шебутной характер и непоседливость Анны. Но пятилетняя девочка была так очаровательна, что окружающие с готовностью закрывали глаза на временами чрезмерную резвость.
Поправляя дочери самую малость сползшие банты, Ханс отрешенно думал, что с детьми ему повезло. Маленькие принц и принцесса были симпатичны, смышлены и обаятельны. Даже сама королева Эльза, холодная и отстраненная от житейских мелочей, при виде племянников улыбалась. Немного. Самыми краешками бледных губ.
Конечно, свою роль сыграло и воспитание. Самому Хансу, как и его многочисленным братьям, с детства внушили, что детей должно быть видно, но не слышно. Мрачный и замкнутый ребенок не радует глаз, но слишком шумный действует на нервы. Взрослые должны умиляться, глядя на беззаботно играющих малышей, но не беспокоиться за них и об окружающей обстановке.
И Агнар, и даже Идунн отлично знали, что они могут вести себя на людях свободно и раскованно — но помнили и о границах. Можно было бегать и играть — но нельзя толкаться и бить вазы. Можно хватать без спросу пирожные — но нельзя пачкаться. Можно смело заводить со взрослыми любые разговоры — но нельзя перебивать и грубить. Они впитали эти правила так же, как и Ханс когда-то, и исполняли их, казалось, ничуть не тяготясь ими.
И это было прекрасно.
Их семья была самой лучшей в Эренделле. Ими любовались, ими гордились, их ставили в пример каждой молодой семье. Но главное — их любили.
Когда-то давно, десять лет назад, королева Эльза дала согласие, чтобы ее младшая сестра вышла замуж за юношу, с которым едва успела познакомиться. Трудно было отказать в такой любезности человеку, который спас ее от верной смерти в ледяной проруби — и сестре, которая, не смотря ни на что, сохранила свою любовь и преданность по отношению к королеве-ведьме. Пожалуй, это был первый и последний случай, когда королева Эльза приняла решение под влиянием эмоций, после чего еще сильнее замкнулась в себе.
Разрешению на брак Ханс, разумеется, обрадовался. Анна очаровала его с первого взгляда, и даже узнав получше ее взбалмошный характер, он не разлюбил ее. Быть может, стал относиться чуточку более снисходительно, подсознательно считая, что у него на одного ребенка больше, нежели у нее. Однако одной свадьбы для удовлетворения честолюбия Ханса все же было мало. Он надеялся, что королева предоставит ему пост, соответствующий его происхождению и положению. Пусть не сразу, ведь он, Ханс, и правда в те времена был еще крайне молод, но хотя бы со временем. В конце концов, он урожденный принц, пусть и младший, и получил достойное образование. Ханс готов был занять любую должность, собираясь показать себя с самой лучшей стороны, но ожидание его чересчур затянулось.
Королева Эльза не торопилась предлагать ему никаких постов, явно считая, что семейного счастья с ее сестрой для него должно быть довольно. На его же дипломатичные попытки намекнуть, что он способен на большее, она отвечала туманно, не унижая решительным отказом, но и не подавая реальных надежд.
Выход из ситуации, как ни странно, подсказала Анна. Будучи доброй и чрезвычайно открытой, она с готовностью общалась с горожанами. Ханс, не имея никаких других дел, неизменно сопровождал ее в подобных прогулках и невольно краем уха слушал разговоры. Вот только если его очаровательная и непосредственная жена просто мило беседовала с людьми, Ханс постепенно начал делать у себя в уме заметки.
Дома его мать и жены старших братьев активно занимались благотворительностью. При этом королева Южных Островов придерживалась мнения, что в этом деле абстрактная доброта должна идти рука об руку с практичностью и интересами государства. Каждый житель страны — это часть единого целого. Пусть зачастую очень маленькая, почти незначительная часть, но ведь и крохотная монетка — это всего лишь часть капитала. И чем образованнее, здоровее и богаче каждый отдельно взятый человек, тем сильнее и крепче государство.
На Южных Островах усилиями королевы благотворительность давно уже вошла в государственную программу. В Эренделле она, как и в большинстве стран, по-прежнему все еще оставалась сугубо частным делом, поэтому в особом разрешении от королевы на эту деятельность Ханс не нуждался. У него, правда, совершенно не было собственных средств — его родная страна практически нечего не могла выделить тринадцатому принцу. Однако деньги имелись у Анны, и Хансу не составило ни малейшего труда вдохновить ее на борьбу за счастье и процветание.
Началось все с безобидной раздачи теплой одежды беднякам перед началом холодов и организации кухни с горячей едой для неимущих. Подобные кухни в городе имелись, но на той, что оказалась под патронатом принцессы Анны, кормили сытнее и вкуснее. Затем удалось открыть бесплатные учебные курсы для бедных мальчиков, а вслед за ними — и для девочек. Очень скоро оказалось, что принцесса Анна — и принц Ханс — курируют новую, построенную ими больницу, выдают гранты на обучение в университете, проводят благотворительные лотереи и организовывают подавляющее большинство городских мероприятий.
Им никто не мешал. Королева Эльза, по всей видимости, решила, что бесконечная энергия ее сестры наконец-то нашла себе достойное применение, а то, что Ханс перестал досаждать ей просьбами, сочла приятным бонусом. Она по-прежнему не покидала дворца, скрываясь от народа за высокими стенами, и не замечала, как семья ее сестры становится все более и более популярной.
Ханс хорошо изучил историю своей новой родины. Он знал, что когда-то король Агнар и королева Идунн часто выходили к простому народу, без лишних церемоний разгуливая по своей столице. В Эренделле отношения между королевской семьей и подданными были проще, чем на Южных Островах — и именно поэтому день, когда дворцовые ворота оказались закрыты, оказался таким печальным для всех. Люди привыкли любить своих правителей, видеть их среди себя, разговаривать с ними без робости и подобострастия — и вдруг однажды оказались лишены всего этого.
Старательно продумывая свою новую политику, Ханс учел все исходные данные. Они с Анной не были королем и королевой, однако принадлежали к королевской семье. И раз королева Эльза не желала быть близкой к своему народу — так что ж, они готовы были заменить ее.
Сейчас, спустя столько лет, Ханс не мог однозначно утверждать, что его жизнь не сложилась. Ему повезло больше, чем многим его братьям: он, по крайней мере, был мужем наследницы престола, а не одним из бесперспективных полковников, как некоторые из его младших-старших братьев. Его жена являлась прекрасной женщиной, подарившей ему двоих чудесных детей. А жители Эренделла приняли его всей душой, давно и искренне считая за своего, полностью забыв, что принц Ханс родился в другой стране.
Но как же этого всего было мало по сравнению с теми честолюбивыми планами, которые он лелеял в юности! О скольком тогда мечталось, какие планы строились! Он мог бы столько всего сделать для своей новой родины, но судьба в лице королевы Эльзы не дала ему такого шанса. Его ум, его способности и таланты простаивали, не находя реального применения.
Ханс не раз и не два пожалел о своем опрометчивом поступке. Ментор, когда-то наставлявший маленьких принцев Южных Островов, однажды обмолвился, что первые порывы у любого человека обычно благородные, однако людям высокого положения требуется думать не чувствами, а разумом. Сиюминутное устремление может быть добрым самим по себе, но при этом таить в глубине разрушительные последствия. Например, идти смело в бой впереди войска достойно для солдата — но чересчур опрометчиво для короля. Или, в его случае, благородно спасти попавшую в беду девицу, но неблагоразумно оставлять страну в руках непредсказуемой ледяной ведьмы.
Было ли спасение королевы Эльзы благом? По мнению Ханса, если и да, то только для Анны. Та до самозабвения любила свою странную сестру и с готовностью закрывала глаза на все ее недостатки. Хансу же иногда казалось, что и сама Эльза была бы не против расстаться с жизнью в тот злополучный вечер, не проправив и дня. Правление не стало радостным как для нее, так и для подавляющего большинства придворных.
Ибо королеву Эльзу боялись. Конечно, немного найдется государей, которые любят плохие известия или радуются, когда с ними спорят. Ханс не хотел бы оказаться на месте того безумца, которому вздумалось бы перечить его отцу. Но все же в их просвещенном девятнадцатом веке не стоило бояться казни на месте за неловкую фразу.
Королева Эльза же была… ледяной и вспыльчивой одновременно. Ханс пристально наблюдал за нею — втайне, разумеется — и пришел к выводу, что она и сама прекрасно осознает ущербность своей натуры. Королева никогда не выходила к людям без острой надобности, работать с документами предпочитала одна, а если приходилось встречаться с министрами или послами, то держалась от них в отдалении. И она, разумеется, повзрослела и уже не заводилась с пол-оборота как тогда, на коронации.
Но все же…
Все же воздух во дворце то и дело выстывал до пронзительной морозной свежести. Время от времени пол леденел, а придворные опасались ходить по лестницам — настолько скользкими те становились. Перья примерзали к чернильницам, а вино застывало в бокалах, и цветочные гирлянды, развешанные повсюду приказом Анны, превращались в сосульки.
Живя в этом норовившем оледенеть царстве, Ханс постоянно задавал себе один и тот же вопрос: не сделал ли он десять лет назад самую большую глупость в своей жизни? Он давно ответил бы на этот вопрос положительно, если бы не понимал: Анна, лишившись сестры у него на глазах, никогда не стала бы его женой.
Протрубили трубы, и Ханс в очередной раз притянул к себе непоседливую Идунн, уже собиравшуюся снова куда-то исчезнуть. В этот торжественный день, десятую годовщину коронации королевы Эльзы, только Анна могла позволить себе где-то задержаться. Впрочем, вот и она: торопливо выныривает из-за широких спин придворных и пристраивается к нему под бок, пытаясь отдышаться и чуть виновато улыбаясь.
Ханс вернул ей улыбку, показывая, что все понимает и не сердится. Он давно уже привык, что Анна опаздывает всегда и везде: она умудрилась даже чуть не опоздать на их собственную свадьбу! Ханс тогда очень глупо чувствовал себя, стоя в одиночестве перед алтарем, но Анна влетела в собор буквально в самую последнюю секунду, позабыв где-то свой букет и потеряв по пути фату.
Сейчас Анна успела встать рядом с мужем и детьми ровно за мгновение до того, как высокие двери распахнулись, и появилась королева Эльза. Снова зазвучали трубы, а следом — ружейный залп. Придворные, а за ними и собравшиеся во внутреннем дворе горожане почтительно склонились. Праздник в честь десятой годовщины коронации начался.
Ханс и Агнар держались во время официальной части спокойно. Анна и Идунн стояли на месте с трудом, предвкушая более веселую часть торжеств. Люди во внутреннем дворе, по-видимому, тоже ожидали именно ее: в самом городе гуляли уже с самого утра, а сюда, казалось, зашли только для того, чтобы приветственно помахать принцессе Анне и ее семье. Королеву Эльзу народ видел редко и, казалось, даже не слишком хорошо помнил, что правит именно она. События десятилетней давности во многом стерлись из людской памяти, лишь байки про застывший фонтан и снег посреди июля все еще рассказывались маленьким детям, но все-таки королева не стала такой же близкой своему народу, как ее родители.
Приветственная — и очень краткая — речь королевы Эльзы быстро подошла к концу. Рука, затянутая в плотную перчатку, взмахнула, подавая знак, и во внутренний двор вынесли угощение. Притихшая на время музыка заиграла с новой силой, призывая пуститься в пляс. Придворные вот-вот должны были отбыть в бальную залу, где все уже было готово к менее официальному торжеству, а королева — вернуться в свои покои.
— Тетушка Эльза! — Идунн юркой рыбкой выскользнула из-под руки Ханса и бросилась наперерез королеве, одиноко идущей между рядами далеко отступивших придворных. — Тетушка Эльза, идем веселиться!
— Да, милая, — остановившись, улыбнулась племяннице Эльза. — От души желаю вам хорошенько повеселиться на празднике.
— Почему нам? — Идунн добежала до нее и зарылась в юбку, обнимая за ноги. У Ханса всегда замирало сердце, когда дочь так делала, но ведь королева не просто так носила перчатки: ткань защищала от ледяной магии. По крайней мере, в это очень хотелось верить. — Пойдем с нами! Это же твой праздник, тетушка! Ты должна веселиться больше всех!
— Она права, Эльза! — тут же поддержала ее Анна, и Ханс едва сдержался, чтобы не закатить глаза. — Подумать только: десять лет! Нам сегодня обещали просто потрясающее торжество!
— Идите! — улыбка королевы стала несколько вымученной. — А я… у меня много дел.
— Да брось, Эльза! — Анна не унималась и даже подалась вперед, хотя Ханс попытался незаметно для окружающих взять ее под локоть. — Все твои министры идут праздновать! Да и нельзя работать постоянно, надо и развлекаться! Ну же, сестренка, ты заслужила!
— Пойдем! — вторила матери Идунн, практически повиснув на тете. — Ну пойдем-пойдем-пойдем с нами!
— Боже, Идунн, ты вылитая Анна! — не сдержала смешка Эльза, качая головой.
Ханс в который раз молча проглотил жгучую обиду. Разумеется, Идунн, чья мордашка ни на йоту не отличалась от его собственных детских портретов, была «вылитой Анной»… Как и Агнар, унаследовавший его ум и сдержанность, был «точной копией покойного короля». Его, Ханса, словно вообще не существовало для Эльзы. Она ни разу не оттолкнула его прямо, но в подобных мелочах то и дело проскальзывало: «Знай свое место!»
— Но я правда не могу, — продолжала тем временем королева, бросая на сестру упреждающий взгляд.
Ханс без труда прочитал в нем абсолютно ясное послание: «Ты помнишь, чем закончился мой первый и последний праздник на людях?», но Анна в такие моменты становилась будто бы слепой. Она просто покачала головой и широко улыбнулась, глядя как дочь практически висит на строгом темно-синем платье сестры.
Но вот Идунн уже надоело изображать из себя мартышку, и она, неуловимым движением перехватив ладони отвлекшейся королевы, потянула ее в сторону.
— Идунн, я не пойду! — у Эльзы не получилось сделать голос строгим, однако в нем столь отчетливо прозвучали льдистые нотки, что Ханс уже и сам подался в ее сторону.
Ему нужно забрать дочь! Мысль билась в мозгу, отдаваясь внезапной головной болью. Идунн вообще не следовало подходить к этой ведьме — но как можно объяснить такое пятилетнему ребенку, не напугав ее и не поссорившись с Анной?
А Идунн все тянула и тянула Эльзу за руки, беззаботно смеясь.
В следующий момент одна за другой стремительно произошли три вещи.
На правой перчатке Эльзы с оглушающим звоном лопнула застежка, и тонкая, хотя и плотная, ткань соскользнула с руки.
С белых, почти прозрачных пальцев королевы сорвались ледяные шипы, лишь чудом никого не задевшие, а пол начал покрываться тонким слоем льда.
Идунн, продолжавшая тянуть на себя пустую перчатку, отлетела по враз ставшим скользкими плитам к каменной ограде и там замерла, широко распахнув глаза и продолжая улыбаться.
— Идунн!!!
Ханс не узнал голоса, хрипло и страшно выкрикнувшего родное имя — и не осознал, что тот принадлежал ему самому. Он не понял даже, как оказался на коленях перед маленьким хрупким телом. Улыбка на детских губах казалась до жути неестественной, ибо большие зеленые глаза смотрели прямо перед собой пустым остекленевшим взглядом. Ханс очень осторожно коснулся замершего тела, а потом дрожащими руками притянул его к себе. На каменной ограде, там, где ее касались огненно-рыжие волосы, осталось крохотное алое пятнышко.
— Идунн… — дрожащий голос в воцарившейся тишине прозвенел набатом.
Два коротких шага — каблучки звонко отбили их по оледеневшему камню — и снова все стихло.
— Идунн, она…
Ханс ломанным движением, словно марионетка в неумелых руках, дернулся и неловко поднялся на ноги, прижимая к груди теплое — пока еще теплое — тело дочери, и обернулся.
— Ты довольна? — тихо, на грани слышимости прохрипел он, впервые обращаясь к королеве на «ты». И уже громче, так, что у самого заложило уши, выкрикнул: — Ты довольна, ведьма?
— Ханс!..
Умоляющие, наполненные слезами глаза Анны были последним, что он сейчас хотел бы видеть. Но она скользнула между мужем и сестрой, с прежней, почти детской наивность заглядывая ему в глаза.
— Наша дочь, Анна! — выдохнул он, судорожно сжимая маленькое тело. — Моя дочь! Моя, слышишь?
Он сделал шаг вперед на негнущихся ногах, а затем еще один, и еще. До Эльзы оставалось всего несколько шагов, когда та опомнилась и попятилась, вскидывая руки.
— Н-не подходи! — пробормотала она, отгораживаясь ладонями, но при этом не в силах отвести взгляда от Идунн, навеки замершей на руках отца.
С дрожащих пальцев вновь полетели ледяные иглы, но Ханс шел вперед, как заведенный.
— Ханс!.. Эльза!.. — Анна растерянно поворачивалась, не в силах решить, до кого будет проще достучаться.
И в результате, как и всегда, все же выбрала сестру. Анна бросилась ей наперерез, закрывая собой мужа и протягивая вперед раскрытые ладони.
— Нет! — вскрикнула Эльза, взмахивая руками и окончательно прячась за сорвавшимся с них колким ураганом.
Все это время придворные, жавшиеся по углам, стояли, не шевелясь, храня завороженное молчание. События происходили так быстро, что собравшиеся просто не успевали их ни обдумать, ни даже осознать их. Картины праздника и семейного веселья словно в безумном калейдоскопе раскололись и вновь сложились, но уже в трагедию.
А в следующий момент все вновь изменилось. Еще секунду назад принцесса Анна шла к сестре — и вот она уже стоит неподвижно, все живые краски исчезли под прозрачно-голубым льдом, и ни единого облачка не срывается с чуть приоткрытых губ.
Первым шелохнулся Агнар. Всю церемонию он послушно простоял рядом с отцом, а после за попытками сестры уговорить тетю пойти с ними всеми на праздник наблюдал со снисходительностью старшего брата. Он не сразу понял, что произошло потом: Идунн поскользнулась и упала, но ведь в этом же не было ничего страшного? Идунн вечно носилась как угорелая, и коленки у нее бывали сбиты куда чаще, нежели у брата. Правда, плакала она редко, обычно резво вскакивая и снова убегая.
Но не в этот раз.
Идунн, упав, больше не встала. И на отца, когда он взял ее на руки, оказалось страшно смотреть: так сильно он побледнел и так исказилось его лицо. Потом кричали все: и сам всегда такой сдержанный отец, и добрая, смешливая мама, и очень серьезная и спокойная тетя.
А затем пахнуло жгучим морозом, и мама вовсе замерла, словно превратившись в ледяную статую.
Словно превратившись…
— Мама? — неуверенно позвал Агнар.
Его голос, тихий и напряженный, взорвал тишину, придавившую всех мраморной плитой.
Эльза дернулась, шарахаясь в сторону и оборачиваясь. С ее пальцев вновь полетели ледяные кристаллы — но теперь уже не иглы, а острейшие лезвия. Одно из них воткнулось прямо в каменную плиту у самых ног Агнара.
— Стреляйте! — Ханс крикнул так отчаянно, как никогда в жизни. — Господи, да стреляйте уже кто-нибудь!
И, будто ожидая этой команды, в воздухе прогремело сразу несколько выстрелов.
Платье королевы Эльзы было глубокого синего цвета. Если на нем и выступили кровавые пятна, то на темной ткани их было не разглядеть. Однако Эльза упала, как подкошенная, и изящная золотая диадема слетела с ее головы.
Не раз и не два в своей жизни Ханс с тоской вспоминал, что когда-то у него мелькала мысль устроить королеве «несчастный случай». Между ним и вожделенной короной стояла только она: одинокая замкнутая женщина, добровольно заточившая себя во внутренних покоях своего дворца. Но всякий раз, стоило Хансу заглянуть в лучистые глаза Анны, как он говорил себе: не сейчас. В глазах его жены не должны были стоять слезы, и все — вполне возможно — получится уладить по-другому.
Сейчас корона Эренделла лежала у его ног, а до совершеннолетия Агнара оставалось еще тринадцать лет. Однако теперь эта корона стоила не одной, а целых трех жизней.
— Господи помилуй, мы убили королеву… — словно сквозь густой туман донесся до Ханса чей-то растерянный голос.
— Нет… — мертвое тело дочери по-прежнему жгло ему руки, но Ханс заставил себя встать рядом с сыном. В следующее мгновение его голос стал тверже: — Нет. Вы только что спасли своего короля.