Лютик – на постели. Лежит, смотрит и умоляет, упрашивает Геральта. Хоть о чём-то. Сделать хоть что-нибудь уже!..
А Геральт стоит рядом, возвышаясь над ним, и издевается, и дразнит, спрашивая:
– Что, так хочешь, чтобы я вошёл в тебя, да? – ему самую малость неловко от собственных слов, но всё перекрывает желание и… восхищение.
Лютик чертовски красив. Просто прекрасен. Особенно с его пальцами внутри своей задницы.
Он обводит его растянутую и блестящую от смазки дырку пальцем, на миг погружая его. Он чувствует жар, то, какой Лютик тугой. И Геральт жмурится, губу закусывает.
– Мало пальцев, да, Лютик? Боже, – выдыхает Геральт, – какой же ты развратный. Блядь, твои друзья-ботаники даже не представляют, насколько. Это так забавно, – бормочет он, медленно вводя два пальца, двигая ими внутри него, разводя их в стороны, – что они считают тебя пай-мальчиком.
Лютик всхлипывает, когда Геральт склоняется и нежно прихватывает его зубами под ягодицей, а потом ведёт языком к анусу и обводит кончиком языка его края. Лютик рефлекторно сжимается и хнычет, стонет, почти скулит и не просит – умоляет. Шипит, что отомстит Геральту так, как тому и не снилось. Подаётся назад, сжимая простынь в кулаках и пытаясь заполучить хотя бы язык Геры, но тот проводит им вверх, до копчика, мнёт ягодицы. И млеет, млеет, млеет от этого.
Когда Лютик прилипал к тогда ещё незнакомому парню, что был младше на один класс, он даже не предполагал, что тот будет таким: будет много говорить – милости, шептать на ухо – пошлости, будет таким темпераментным, таким горячим и сильным, что у Лютика голову к херам снесёт в конце концов. Типа… он, блядь, правда не ожидал, что молчаливый Геральт будет его с ума сводить, пиздеть и наслаждаться этим. А уж о том, что Геральт однажды будет его вылизывать, – о таком он даже и не мечтал. И даже в очень горячих снах этого не видел.
Геральт внезапно опускает руку ему на поясницу и вновь лижет разработанную дырку. Лютик подготавливал себя сам – под горячечным взглядом Геральта, который буквально облизывал его всего и будто касался даже. А ещё Гера нет-нет да гладил, сжимал себя через джинсы, дразня их обоих этим. Он представлял тогда, как Гере томно и как ему хочется. И Лютик был счастлив до слёз получить хотя бы это... Но лучше – его член. В себе. Сейчас же!
Ну пожалуйста.
Но Геральт… господи, блядь, как же он, оказывается, умел пользоваться языком! Сперва Лютик очаровался, когда он делал ему комплименты, потом его кидало в дрожь от возбуждения, когда Гера зажимал его в школе на виду у всех и шептал разное-развратное-жаркое на ухо, заставляя часто дышать и прикрываться спереди папкой и мечтать о моменте, когда хотя бы малая часть этих нашёптываний осуществится. Затем он узнал, что Геральт так охуенно стонет – хрипло, низко, протяжно, сексуально… И при этом запрокидывает голову, упираясь затылком в кровать… а ещё глаза закатывает, когда Лютик опускается медленно, сжимая в себе его член. Блядь, вообще-то он может продолжать бесконечно. Сейчас Лютик шумно выдыхает лишь от воспоминаний, как он тогда, прыгая на нём, вцеплялся ногтями в его грудь и слушал все эти звуки, а сам хрипло дышал. И сейчас, сейчас Геральт его вылизывает. Ох, блядь, как же это охуенно!..
Одной рукой он оттягивает его ягодицу, а пальцами второй сжимают ногу Лютика, – и вылизывает. Медленно. Со вкусом. Будто, блядь, ест своё любимое мятное мороженое. Он вновь и вновь обводит анус по кругу, толкается языком внутрь и даже, блядь, делает что-то такое, от чего Лютик крупно вздрагивает, утыкается лицом в смятую и влажную простынь. Давление языка заставляет его дрожать. Он чувствует, как дырка пытается сжать в себе его язык. Его глаза закатываются. Ему хочется больше. До сраной несдерживаемой, возбуждённой трясучки. Дико хочется потереться членом о простынь – простого контакта хоть с чем-то.
– Геральт. Если ты сейчас же… – задушенно стонет он на новом толчке языка внутрь себя, тут же проглатывая слова, – то я…
– И что же? – сперва Лютик ощущает его горячее дыхание, но вскоре перестаёт чувствовать и его. – Что ты сделаешь? М-м?
Его сильная ладонь вновь на пояснице. Лютик дрожит. Господи, блядь, он готов петь оды этим пальцам, этим изящным на самом-то деле кистям, этим развитым не по годам мышцам. Тому, насколько властным он становится рядом с ним, о том, как обычно дерзкий Лютик плавится.
Он слышит шорох позади себя. Но не оборачивается. Боится, что если увидит, как Геральт раздевается, то окончательно свихнётся.
– Что же? – вновь урчит Гера и… боги, да! Он чувствует, как Геральт проводит между его ягодиц членом, трётся о него. А после – то, как к дырке прижимается головка. И он двигается вперёд, входя в него одним плавным толчком. Лютик громко выдыхает и проезжает по простыне грудью вперёд, ложась на живот и принимая на спину тяжёлый вес Геральта. Он готов выть течной сукой от того, как хорошо он ощущается.
Геральт сжимает нежно ладонями его бёдра, чуть оглаживает, и погружается в него мощными толчками, выбивая из Лютика хрипы. А Лютик просто лежит на животе, стонет, мнёт судорожно простынь. И хнычет. И подаётся назад по мере сил и возможностей. И чувствует, как хаотично расцветают горячие цветы от поцелуев, а затем и жгущих укусов – меж лопаток, на шее, рядом с челюстью.
– Ещё… ещё, Геральт, ты такой сильный, такой хороший, такой мощный, ещё-о-о!.. – как лихорадке лепечет, но – блаженно, едва не плача, в полубреду, чувствуя Геральта. Он жмурится сильнее от укусов в шею – то нежных, то до синяков. В какой-то момент его приоткрытых в очередном стоне губ касаются пальцы. Он знает, что с этим делать – тут же обхватывает их губами. Он позволяет им скользнуть в свой рот глубже, жадно посасывает, проходясь языком между ними. Он не против того, как пальцы трахают его рот в едином ритме с… с тем, как Геральт…
Ох блядь, думает Лютик, когда его вжимают в постель, потому что…
– Сильнее, чёрт… и быстрее, Геральт, – захлёбывается он словами, освободив рот. А всё потому, что на все его ранние мольбы Геральт просто тихо со смешком мурлычет ему на ухо своё «Да, конечно». А после медленно двигает бёдрами назад, выходит полностью – Лютик поклянётся, только попросите, что чувствует каждый миллиметр его члена. И после резко, с силой загоняет обратно. До шлепка.
И Лютик в который раз позорно начинает пиздеть без фильтра между мыслями и языком, потому что мысли эти давно подёрнуты туманной дымкой сжигающей похоти:
– Да, – закусывает губу, – сильнее! Ты знаешь, как я тащусь, когда ты срываешься, да?.. Просто… просто не останавливайся… Сожми меня, вдолби в эту грёбаную кровать. Давай же! – он проезжается туда-сюда щекой по гладкой простыне, смотрит полуприкрытыми глазами в лицо Геры; у того губа до крови прокушена – по подбородку течёт. Но он улыбается немного жутковато, слизывает кровь и оглаживает Лютиковы губы большим пальцем.
В ответ он шало улыбается. Обхватывает палец губами, прикусывает.
Ему нравится, как теперь его трахают – у Геральта сорвало все предохранители.
И в какой-то момент Лютику этого всего чересчур много: пальцев Геральта, его тела на себе, а его члена – в себе, и он, сжавшись на нём, поднимает зад вверх, прогибается в спине. Стонет гортанно, принимая в рот палец Геральта, сильно кусая у основания. И кончает под сладко-низкий стон в ухо и укус где-то рядом.
От прокатывающихся по телу волн удовольствия хочется заплакать, захныкать, но, кажется, уже поздно, потому что его лицо давно влажное не только из-за пота. Он трётся щекой о кровать, стирая короткую дорожку слёз.
– Ты такой невозможный, Лютик, – Геральт целует вздрагивающего Лютика в плечи, покрывает пёструю карту из синяков и красных следов укусов жаркими и быстрыми поцелуями. А потом медленно выходит, выбивая судорожный вздох. Он нависает над ним, опираясь на вытянутые руки, и шепчетшепчетшепчет. – Такой идеальный. Невообразимый. Невероятный. Люблю тебя.
Шёпот ласкает кожу, ласкает слух. Лютик словно уплывает. Нежится.
– Не хочу, чтобы ты уходил, – на грани слышимости, но он улавливает и переворачивается сквозь лень на спину. Геральт тут же пристраивается сбоку, обнимая, укладывая на него тяжёлую горячую голову, утыкаясь носом ему в шею. Дыхание щекочет влажную кожу.
– Эй, – он вяло ерошит светлые волосы, зачёсывая назад прилипшие ко лбу пряди. – Герка, мы будем видеться так часто, как я смогу. А уж созваниваться и того каждый день. Я всего лишь выпускаюсь, а не съезжаю в другую страну от тебя.
– Один хрен, – угрюмит «Герка», которого смеет так называть только Лютик, и морщится: – Без тебя в школе будет тихо. И скучно. И без тебя.
Объятия становятся крепче, но и уютнее.
– О, – воркует умилившийся Лютик, – недавно кто-то просил, чтобы я его не доставал, а теперь что? «Лютик, не уходи! Лютик, останься!» Вы только посмотрите! Гер, – переходит он на серьёзный тон, – через год мы будем жить в одной квартире и мозолить друг другу глаза. И так всю оставшуюся жизнь. – Оба на этом моменте смешливо фыркают. – Мы метим в одно место, и я почему-то уверен, что нас обоих туда примут! Так что не грусти, Герка, а то…
Геральт сердито вскидывается, шлёпая его ладонью по груди. И радует взор довольно ухмыляющегося Лютика пятнами румянца на скулах:
– Да иди ты!
– Только что там…
Но Лютик не успевает договорить, потому как Геральт, закатив глаза, затыкает его поцелуем, чтобы в ближайшее время он точно ничего не смог ляпнуть.