И пришло Нечто...
Это случилось вечером, вскоре после того, как окончательно стемнело. Сперва оно полыхнуло, осветив всё вокруг яркой вспышкой. А потом потекло наружу тягучим потоком.
Николай не ощутил ничего. Никакого предчувствия. Ни единого тревожного звоночка. Стоял на кухне у окна и заваривал себе кофе. Вспышка отразилась на боках заляпанного чайника, на стенах, на дверце холодильника, на которой уже много дней как оставались отпечатки пальцев Тихона.
— Что за?..
Кофе он расплескал. Почему-то густой запах до самого конца врезался ему в память.
Тех, кто среагировал первыми, первыми и поглотило. Они просто исчезли. Все, до единого. Его волшебники. Только Николай остался. Было больно. Очень. Невыразимо больно. Только необходимость действовать сдерживала от того, чтобы упасть на колени и выть. Бессмертный. Проклятый дар.
Он пытался. В одиночку пробраться к Разрыву. Глупо палить в это Нечто. И все оказалось бессмысленно. К Разрыву он даже и приблизиться теперь не смог. Не пустило.
Оставалась одна надежда - увести людей. Тех, кто еще остался. Юниоров. Особенно юниоров.
Кто-то успевал. Кто-то - нет. Кто-то спешил спасти мир - эти исчезали, как и волшебники.
Николай приказал уходить. Только понимал, что все бесполезно. Это лишь дело времени. Нечто наползало и пожирало всё. Скоро никого не останется. На всей Земле. Один только Николай. Будет бродить в одиночестве по разносимому ветрами пепелищу. Сколько? Неужели вечность?
Люди бежали. Или прятались. Никакой разницы. Но он упорно искал и выгонял.
Из-за него. Все из-за него. Он, Николай, уничтожил целый мир. И пытку вечностью, пожалуй, заслужил сполна.
Рука потянулась за сигаретами. Но пачка опустела. Николай молча обходил помещение за помещением. Корпус юниоров. Столовая. Душевые. Спортзал.
Мозг сначала отстраненно отметил, что кто-то идет навстречу. Ни мыслей, ни эмоций - ничего. И лишь потом пришло узнавание.
— Малиновский!..
И только тут понял, что все это время разыскивал в кошмаре именно его. Глеба.
— Николай! - Глеб подбежал. Зачем-то вцепился ему в плечи.
Николай отстранился.
Медленно процедил:
— Я отдал приказ уходить.
Парень сглотнул. Николай проследил за этим движением. Словно время растянулось. Мгновения внезапно потекли тягуче медленно. И так же медленно шевельнулось горло.
— Но вы... Вы же не уходите.
Это не было вопросом. Николай и не ответил. Он останется. Будет делать все возможное и невозможное. Он - останется. А Малиновскому пора лапы в руки - и бежать.
— Вы не уходите. И я тоже остаюсь.
Николай молча ухватил его за шиворот. И поволок к выходу. По коридору. Мимо опустевших комнат. Мимо столовой. Мимо знакомых стен. Малиновский продолжал возражать. Рассказывал про свой долг - оставаться рядом с главнокомандующим. Только никакой Николай теперь не главнокомандующий. Он теперь никто. Ник-то. Пустое место.
— Я вам кофе буду делать... - зачем-то беспомощно протянул пойманный за шкирку Малиновский. Смотрелся он, что бездомный щенок.
И Николай выпихнул его наружу.
Снаружи омерзительно плавными движениями накатывало Нечто. Одного взгляда Николаю хватило, чтобы понять - до границы пацан уже не доберется.
***
"Я останусь рядом до самого конца". Кажется, так он сказал оцепеневшему от горя Николаю. Только будет совсем по-другому. Это Николай останется с ним до конца. А потом... Потом лишь беспросветная чернота. Он привязался к мальчишке. И теперь сполна расплачивается за ошибку. Которой все равно не мог избежать.
— Вот. Кофе. Восемь ложек. И никакого сахара. - Малиновский опустился рядом на матрас. Протянул термос. - Отрава.
Улыбается. Как идиот. Он что, уходил?
Николай отставил термос в сторону.
— Может, еще всё будет хорошо. Может, Тихон и другие справятся. - Тихий голос. На лице так явственно надежда. И ожидание.
Николай промолчал. Не смог сказать, что нет Тихона. Нет суровой Валентины. Нет Гены. Даже Мышки нет. Никого нет. А скоро не будет Глеба. И Николай останется один. Конечно, где-то далеко, в Харькове, есть еще Милка и Мстислав. Но и их поглотит рано или поздно. Николай их больше не увидит. Так что, можно считать, их тоже нет.
И вдруг понял - он всё чувствует, этот юный глупый волшебник. Так зачем несет чушь?
Малиновский потянулся к термосу. Потерял равновесие. И был пойман Николаем. А не то нос бы расквасил непременно.
— Резкие движения, Малиновский, - устало, на автомате, проговорил Николай.
— Ребята. Юниоры. Где-то недалеко, - выдохнул тот в ответ. - Я... чувствую их.
Николай покачал головой. Им уже не помочь. Как и Глебу.
Тот сидел слишком близко. Можно было разглядеть каждую тревожную складочку на лице. Каждый светлый волосок.
Николай тоже ощущал себя странно. Время тянулось, как горячая смола. И всё ближе подбирались вязкие волны. Как он чувствовал это? Да кто б подсказал.
Протянул руку. И коснулся пушистой брови. Как когда-то давно. Когда всё не было еще так безнадежно.
— Почему ты не уехал сразу, Глеб? Как и эти идиоты? Почему?
Малиновский взглянул странно. Но ответил вполне ожидаемое:
— Мне некуда. Вы же знаете.
Снова посмотрел, взволнованно. Словно дикий зверек, готовый при первой опасности сорваться с места. И вдруг прижался губами к запястью Николая.
Пальцы, все еще ласкающие бровь, замерли.
Парень тыкался носом в запястье, будто в поисках защиты.
— Я должен быть здесь... Рядом со своим генералом... Даже если не могу его защитить...
Медленно-медленно, мучительно, текли мгновения. Теплые губы на коже. Нервный шепот. Николаю было не по себе. Он снова не знал, что делать.
Да и не хотелось ничего делать. Хотелось прижать. Не отдавать этому мерзкому Нечто. Отчаянно хотелось. Настоящего тепла. Которого он не заслужил.
Малиновский отстранился. Взглянул испуганно. "Прогонишь?"
"А кто будет мне петь?" - пронеслось в голове Николая.
Ладони до боли вцепились в плечи. И вдруг теплые губы ткнулись уже Николаю в подбородок. В щеку. Нашли плотно сжатые губы. Резко. Быстро. И неуклюже. Как это всегда бывало у Малиновского. Жадные, торопливые поцелуи. Остановить его? Поинтересоваться, что он творит? Господи, какая глупость... И сообразил, что уже целует в ответ. Тесно прижимая обеими руками. Лаская волосы, шею, спину.
До боли. До самой грани безумия. Как на аттракционе? Как вниз головой в пропасть.
Снова взглянул на Николая испуганно. Всё еще боится, что прогонит?
— Сколько у нас времени?
Тихий шепот ударил, будто пронзительный визг.
— Час. Чуть меньше...
Николай знал. До минуты. До последнего мгновения. Проклятое Нечто...
Глеб кивнул. И робко потянул его за одежду. Смотрел просительно. Николай сам притянул его к себе ближе. Всего час. Какой-то час. У них слишком мало времени.
Целовал каждый участок открывающейся кожи. Нежной, пахнущей домашним теплом. Как ни парадоксально это было. И еще мылом. Партию которого Николай сам заказывал совсем недавно. Целовал жестко, все с той же жадностью. Ловко уворачиваясь от гениальных попыток Малиновского нанести им обоим травму. Странное сладкое сумасшествие. И как он жил без него? Как-то ведь жил.
Как-то придется жить... Если многократно проклятое бессмертие не отпустит...
— Я... Николай, я... - Глеб вдруг сжал его руку. Оба судорожно дышали. Прижимаясь друг к другу обнаженными телами.
Николай подметил, как раскраснелся Малиновский. Как он отводит взгляд. И словно даже стесняется собственной наготы.
— Я еще никогда... - пробормотал парень. - Ни с кем...
Сказать ли ему, что и Николай тоже? Никогда, ни с кем?
Сказал.
Полюбовался на ошарашенный взгляд в ответ.
— Потому что никого к себе близко подпускать не хотели? - догадался и сам. А он сообразительный, этот Глеб Малиновский.
— Иди сюда. Как-нибудь разберемся, - с усмешкой прошептал ему Николай. И снова притянул к себе для поцелуев.
Теорию Николай знал очень приблизительно. Никогда не увлекался, даже в подростковом возрасте, в короткий период между двумя трагедиями. Так, слышал что-то урывками. Но одно помнил точно - одному из двоих больно. Особенно, когда впервые.
Боль - это определенно не то, что нужно сейчас Глебу. Боль заслужил Николай. Пусть оно так и будет.
Потянул парня на себя. Но тот запротестовал. Тоже что-то знал в теории.
— Нам нужно что-то... Для смазки...
— У нас только кофе.
Николай сдавленно засмеялся. Представил это. Малиновский смотрел растерянно. Видимо, предполагал ту болезненную роль себе.
— Давай... попробуем вот так.
Николай уложил Глеба на спину, навис над ним. Парень послушно следовал его движениям. И уже не отводил глаз. Только щеки алели по-прежнему.
Член был твердый, с выступившей блестящей капелькой. Николай коснулся его губами, прошелся языком по всей длине, увлажняя. Хватит, чтобы успокоить парня?
Малиновский лежал, зажмурившись, и рвано дышал. Дернулся от прикосновения к бедрам.
— Тише... Все в порядке...
Николай огладил его, по бедрам, спине, животу. Поцеловал в губы. Дождался, когда откроет глаза. И сам улегся на спину. Снова потянул на себя Малиновского.
— Что?.. Я?.. - неверяще уставился на него Глеб.
— Я уже старый, Глеб. Мне резкие движения противопоказаны, - пошутил Николай.
— Я боюсь... Могу неаккуратно... Что, если...
— Я бессмертный, - вздохнул Николай. - Поверь, ты мне не навредишь.
Малиновский возился так долго, что Николай ждать не стал. Сам направил его в себя. И потянул. Парень резко дернулся. Ну а как же иначе-то?!
— Про-сти... - выдохнул, справившись со сбитым дыханием.
Было больно. Настолько, что тело попыталось самопроизвольно сжаться. Николай расслабился усилием воли. Внутри тянуло и жгло. Он видел, что Глеб изо всех сил пытается сдерживаться. Двигаться плавно и медленно. Начал двигаться сам, насколько это было возможно. И Малиновский несколько осмелел.
Тягучие минуты мучений - и стало легче. Глеб почувствовал. Потянулся , вжался Николаю в грудь. И принялся целовать. Неистово, сначала облизывая, а потом прикусывая губы. Удовольствие пришло сначала от этих самых поцелуев. А потом разлилось по всему телу Николая. Сладкие такие волны. Николай не любил сладкое. Но только не сейчас. Сейчас он был согласен и на вечность, лишь бы оно продолжалось.
Тело дрожало, он чувствовал ответную дрожь тела Глеба. Его ритмичные движения внутри. Поцелуи, горячие и влажные. Теплые пальцы в своих волосах. Бесконечные стоны, уже непонятно, чьи. Рваное дыхание, и шепот, сбивчивый, невнятный: "Вместе... рядом...". И совсем не вспоминалось, что "вместе" и "рядом" они всего лишь на час.
Близость чудовища Николай ощутил внезапно. Время почти остановилось. Но Николай знал - их с Глебом время стремительно подходит к концу. Над ними словно распростерлась гигантская стена воды, которая вот-вот рухнет им на головы, закрутит водоворотом и унесет. Николай знал, что это иллюзия. Унесет только Глеба. А он, Николай, останется. Здесь ли, в опустевшем корпусе, или в беспросветной тьме - не важно. Потому что все равно - один. На веки вечные.
Глеб нависал над ним, продолжая двигаться внутри. Теперь уверенно и четко. И смотрел Николаю в глаза. Пристально. Словно хотел втянуть его в омут, в глубину, туда, где на части раскалывалась гроза.
Николай, завороженный, смотрел в ответ. И боялся потерять контакт. Невольно отвести взгляд - и больше не найти этих глаз. Он знал, что будет. Глеб вот-вот исчезнет. Просто исчезнет без следа, будто никогда его и не было. Как исчезли все остальные.
И тут Николай осознал, четко и ясно. Нет больше никакого его бессмертия. Это и будет смерть. И пусть физически он будет существовать, ходить по этому пепелищу. Он будет мертв. Без Глеба - мертв. Хоть во тьме, хоть средь цветущих лугов.
Отчаянное желание не отдавать, жить впервые наполняло его. И разрывало болью грудную клетку.
Вязкая волна накрыла их. Николай увидел, как осколки грозы плавятся, словно воск на солнце. И, по глупой иронии, именно в этот момент тело его взорвалось вспышкой удовольствия...
***
Щебет птиц ворвался в тишину внезапно. Словно кто-то нажал кнопку. И Николай приоткрыл глаза. Он полулежал на подушках. В незнакомой комнате. Пахло мятой и лимоном. За стеной кто-то разговаривал.
— Глеб... - отчаянно выдохнул Николай.
— Доброе утро, господин главнокомандующий.
Малиновский возник в поле его зрения и присел на кровать рядом. Смущенно улыбнулся.
— Кофе на столике. Вас дожидается.
Николай не взглянул. Уставился за окно. А город знакомый. Харьков.
— Что случилось? А как же?.. Разрыв...
Малиновский снова улыбнулся. И пожал плечами.
— Заштопали.
— Что?
— Зашили мы его, говорю. Широкими стежками, суровыми нитками. Нет Разрыва, Николай.
Глеб улыбался. В глубине его глаз медленно плавились и растекались куски грозового неба.
Девичьи голоса на улице. Чей-то беззаботный смех. Николай снова взглянул за окно. В золотистой дымке над Харьковом вставало солнце.