Сквозь глушащий в ушах свист, Минхо слышит истошные вопли, безумный смех и звук рушащихся стен. Земля под ногами вибрирует, отчего ноги подкашиваются и спотыкаются о каждый каменный обломок, но он продолжает бежать, изредка оглядываясь по сторонам.
Кто же знал, что Джисон решится защищать Хогвартс собственным телом и душой. Минхо только на секунду отвлёкся, убегая в подземелья, чтобы посмотреть, что там с его друзьями, и Хана в убежище уже не было — лишь оставленный на холодном полу жёлтый галстук.
— Они взяли добровольцами самых способных, — рассказал ему однокурсник Джисона.
— О, Мерлин… — прошептал Минхо.
Джисон едва не бежит, быстро перебирая ногами, к замку и панически оглядывается в поисках отряда. Он немного оторвался от остальных, из последних сил пуская «патронус» в приставших дементоров. Грудь его ходит ходуном от поверхностного сбитого дыхания, когда прямо в лоб прилетает неизвестное заклятие. Хан пошатывается, еле сумев остаться на ногах, и, стоит обернуться, его куда-то тащат.
Джисон не понимает, что происходит вокруг. У него перед глазами белые пятна и незнакомый красноволосый парень, почти сшибающий всё вокруг с ног.
— Джисон! — в панике и с криком повторяет незнакомец.
— Что происходит? Кто такой Джисон? — послушно волоча ногами, спрашивает он.
Мир Минхо шумно даёт трещину, когда стеклянные джисоновы глаза заслоняют вид на медленно рушащиеся стены башни Гриффиндора.
***
Пока битва закончилась, они вдвоём успели получить множество травм. Минхо приходилось отбиваться за двоих, Джисон ведь не помнил даже своего имени, что уж говорить о каких-то защитных заклинаниях. Хорошо, что хотя бы остались хорошая реакция и инстинкт самосохранения, благодаря чему его не убили окончательно.
Хогвартс победил, но ни Минхо, ни кому-либо ещё нет до этого дела. Вместе со всеми, рыдая над потерями и тоскуя по спокойному миру, он думает о Джисоне. О том, как же его любовь уже несколько месяцев лежит в больнице Святого Мунго совсем один? Возвращается ли к нему память после неизвестного заклинания? Затянулись ли на его теле раны?
Визиты бесконечно запрещают, и даже когда Минхо вместе с друзьями сам проходит общее обследование в лечебнице, их не пускают. Но из школы всё равно не уезжает; они почти сразу начинают восстановление здания.
Конечно, профессора их отговаривают: «Вам нужно оправиться». Но как быть Минхо, не имеющему дома, который всю жизнь провёл здесь? Как быть парню, едва не потерявшему любимого? Невозможно сидеть на месте и «оправляться», пока в душе груда камней, не позволяющих дышать, здраво мыслить, жить.
Несколько его друзей тоже остались, за что Минхо премного им благодарен, но у них всех ничего не осталось. Хогсмид пострадал, народ волшебников на взводе: ни одно заведение не работает. Им не остаётся других вариантов, кроме как собрать волю в кулак и начать работать, ибо продолжать неделями считать потери невыносимо.
Дело идёт медленно; студентов, которые не погибли или не уехали сразу после битвы, не так много, и добрая часть из тех поломанных оставшихся не имела ресурсов колдовать после пережитого.
Минхо признаёт — сам на какое-то время почти утратил свои способности метаморфомагии. Он понимает всех, кто не может им помогать, и молча делает всё, не жалуясь.
Сердце ёкает, когда директриса оповещает о том, что состояние Джисона улучшилось. Минхо находит ещё одну причину продолжить.
Первая встреча проходит неловко и болезненно для него, потому что Хан его не помнит. Их отношений, совместных походов в Хогсмид, полёты на гиппогрифах — не помнит ничего, кроме своего имени, и лишь смутно понимает, что всю жизнь учился в Хогвартсе.
У Джисона амнезия, но колдоврачи хорошо постарались и сумели вернуть ему некоторую часть воспоминаний.
В глубокой ночи после визита Минхо тихо завывает, уткнувшись лицом в подушку, и прогоняет товарищей из спальни. В груди у него скребёт огромная лапа с длинными когтями, перебивая воздух, а перед глазами продолжают мелькать джисоновы пустые глаза.
В следующий раз он приходит один. Минхо долго собирался с мыслями, пытаясь взять себя в руки — Джисона нужно спасти, а для этого придётся постараться. С собой в больницу он берёт альбом фотографий и натягивает на лицо улыбку.
Когда воспоминания не фиксируют в сосуде — вернуть их сложно, а то и вовсе невозможно. Джисон это понимает, даже несмотря на то, что сам едва помнит свою жизнь. Оттого жутко обидно, потому что он видит за окнами суматоху, слышит плачь умирающих за стенкой и до сих пор не знает имена всех своих, вроде как, друзей.
Так что приходится действовать способом маглов: долгим, сложным и болезненным.
— Это Хёнджин, помнишь, он приходил в тот раз? — спрашивает Минхо, тыкая в машущего с картинки Хвана. — А обнимает он Феликса, который тоже уже приходил.
— А почему ты пришёл в этот раз один? — игнорирует Джисон. Он говорит это не в плохом смысле, ему нравится компания Минхо, просто интересно, с чего вдруг его взгляд становится… таким, когда они встречаются глазами.
— Они немного заняты, и, понимаешь, наши визиты к тебе ограничены. Целители говорят, ты ещё не полностью восстановился?
— Немного болит бок после раны, но они не могут давать мне больше обезболивающее зелье, — Джисон кусает губы.
— Ты ненавидел эти зелья, — Минхо немного улыбается, — Всегда говорил, что они отвратные на вкус, и их свойство того не стоит.
— Они всё ещё отвратные, — он хихикает.
Минхо грустно улыбается, глуша в груди тоску.
Третий визит даёт больше плодов: Хан уже запомнил все имена и в его голове медленно просыпаются чувства, которые он когда-то испытывал. Не воспоминания с картинками, а просто ощущения. Например, думая о Хёнджине, у него в груди теплеет, а вспоминая Феликса и Сынмина — хочется улыбаться. Но чувства, которые он испытывает к Минхо — это что-то странное.
Минхо ему симпатичен, к нему тянет как-то непонятно: к его глубоким карим глазам, цветным волосам и приятному голосу.
Будет ли Минхо говорить ему об их отношениях? Конечно, это потребуется, чтобы восстановить память как можно быстрее. Постарается ли он их вернуть? Очень вряд ли.
Джисон ведь теперь может в него не влюбиться, встретить кого-то другого, и от этого больно, да, но не настолько, чтобы идти по головам.
Хёнджин ласково гладит его по спине за завтраком в полуразрушенном большом зале на следующий день, когда из глаз Минхо едва не текут слёзы. Он плачет, но только в душе, потому что позволить себе сделать это по-настоящему не может.
— Расскажи мне больше о Хёнджине, — как-то раз просит Джисон, совсем недавно получивший разрешение выйти погулять на воздух.
Хан сидит на лавочке, всматриваясь в чужие глаза, а Минхо стоит напротив и сжимает губы.
— Вы с разных факультетов, а познакомились на Турнире Трёх Волшебников. Я не знаю точных обстоятельств, но ты когда-то рассказывал, что он увидел, как ты не можешь найти себе места на трибунах, и предложил сесть рядом, — парень смотрит куда-то пустым взглядом, не зная, как сказать следующие слова, — И в тот же день…
— Кто-то умер, — догадывается Джисон.
— Ты что-то вспомнил? — удивляется Минхо, широко раскрывая глаза.
— Да, — медленно проговаривает он. — Наш староста…
— Мне жаль, Джисон, — шепчет Ли.
— Я не помню его лицо, но мы часто всем факультетом пробирались на… кухню? Мы много ели.
— Да, прямо у вашей гостиной находится кухня. Не знаю, как эльфы вас не возненавидели.
Джисон немного улыбается. Минхо жаль, что одни из самых ярких воспоминаний у него связаны со смертью близких. Жаль настолько, что хочется сжать в объятиях и не отпускать, потому что, несмотря на улыбку, с каждым днём Хановы глаза грустнеют.
— А расскажи о себе, — после паузы просит он.
Минхо зависает, вглядываясь в его зрачки, и не понимает даже, что сказать.
— Мы с тобой тоже с разных факультетов, — начинает Ли. — Наша дружба завязалась на первом курсе, несмотря на соперничество. На общем уроке нас поставили в пару и как-то пошло само. Ничего необычного не было, мы просто хорошо общались, затем, когда открыли путь в Хогсмид, гуляли.
Минхо немного расслабляют эти воспоминания, он любит их. Ему нравится, как они познакомились, нравится и их детская наивная дружба; даже немного болезненные моменты, когда Джисон уезжал на каникулы, а сам он оставался совсем один, ему тоже нравится вспоминать.
— Когда Пожиратели начали действовать активнее, всё немного изменилось. Все стояли на ушах, к слизеринцам относились с презрением. Но только не ты, мы с тобой были близки. Ты никогда даже не заикался, что я могу быть на их стороне.
— Ты выглядишь хорошим, — подтверждает Хан и улыбается, поджав губы.
— Потом этот турнир, — он зло выдыхает. — Ненавижу этот год. Смерть Седрика, возрождение Воландеморта… — Джисон немного вздрагивает из-за этого имени. Конечно, он знает, кто это. Ему давно рассказали, что есть Хогвартс, а кто есть Пожиратели. — Ты сильно пострадал из-за этого. Ваш факультет и правда был самым уютным среди всех остальных, домашним. Вы дружили между собой, по твоим словам, и…
Он прерывается, чтобы перевести дыхание и привести в порядок мысли. Нельзя вот так вывалить Джисону всё, вряд ли он готов принять, что доверял кому-то так сильно, показывая свои слабости. Минхо знает, насколько Джисон закрытый человек и как сложно ему бывает открыться. Они всё ещё не закончили работать над этим, когда началась война, и сейчас он совсем не хочет делать ему больно.
— В общем, нам всем было сложно. Затем пятый курс с новой директрисой, шестой… О, Мерлин…
Минхо ни на секунду не мог выбросить из головы воспоминание, как разрывался в плаче у Астрономической башни. Мёртвое тело Дамблдора на земле и огни люмоса в память о нём — это причиняет боль. На глазах появляется влага, которую он совсем видеть не хочет и отчаянно пытается загнать обратно.
— Извини.
Джисон обеспокоенно встаёт с места, немного морщась на боль в животе, и робко касается чужого плеча.
— Не договаривай, всё в порядке, — говорит он.
Минхо стыдно, что он расклеился перед Джисоном вот так. Хотелось быть сильным, стать опорой и помощью в выздоровлении, а произошло это. Ему больно вспоминать, ужасно больно об этом думать, но он любит Джисона так сильно, что хочется всё запихать куда-то глубоко в себя, лишь бы Хан чувствовал себя в безопасности.
— Так что, после четвёртого курса всё пошло куда-то не туда. С первого даже, просто мы были детьми и… относились к этому с забавой, — он пожимает плечами и вытирает слёзы тыльной стороной ладони. Кожа становится влажной.
— Сможешь рассказать об этом времени, не затрагивая войну? — с беспокойством спрашивает Джисон. Не потому, что сам не хочет этого слышать, он волнуется, что Минхо от этого будет больно.
Старший снова трёт глаза и усмехается.
— Ты остался таким же. — Джисон смотрит на него с вопросом в глазах. — Всегда волнуешься обо мне больше, чем о себе. Прекращай.
Пуффендуец в ответ улыбается.
— У нас была отличная дружба курса до пятого. Никогда не забуду это время. Я помню, как мы сбегали в Хогсмид по ночам, когда ты нашёл тот потайной ход, и просто гуляли по лесу, чтобы нас не засекли. Никто до сих пор этого не знает.
Джисон смеётся, присаживаясь на скамейку и жестом просит Минхо сесть рядом.
— Лишь до пятого курса?
— До пятого… — шепчет Ли. Он помнит, как влюбился в Джисона. Мягко и нежно в глазах вдруг появились искры и, смотря на него, он начал чувствовать особенную теплоту. Разговаривая с ним, смеясь, делая домашку — ему было тепло. И это чувство всё ещё там, в груди, продолжает заполнять душу до краёв. — Потом мы вступили в отношения.
Минхо смотрит на него, страшась реакции. Сердце стучит звучно, ладони немного трясутся. Он пытается не позволить своим коленям ходить ходуном, чтобы Хан не чувствовал себя странно. А Джисон только… улыбается?
— Я догадывался, — стыдливо отводя взгляд и заливаясь румянцем, признаётся он.
Минхо не знает, значит ли это, что у Джисона в груди то же самое. Он никогда не был настолько уверенным в себе, чтобы точно знать, что его любят. Младший всегда старался это исправить (и будет продолжать).
— Знаешь, — начинает он, — у меня сразу было что-то непонятное внутри, когда я увидел тебя. В самый первый визит. Но я немного боялся, что это плохо.
— Нет, — с сожалением тянет Минхо и нежно берёт ладонь Джисона в свою. — Не плохо, Хан-и, правда.
Это первый раз, когда он позволяет себе привычно и ласково назвать его так.
— И что мы будем делать? — застенчиво шепчет он.
— Придётся подождать, — Минхо сжимает губы. — Тебе нужно убедиться, что ты всё ещё чувствуешь ко мне что-то, Джисон.
— А ты? Чувствуешь ко мне… что-то? — он несдержанно сжимает свою ладонь, и старший крепче обхватывает его кулак.
— Да, — отвечает честно. — Но ты не думай об этом.
Через немалое время Джисона выписывают, несмотря на то, что память к нему вернулась лишь частично.
Школьники, оставшиеся добровольцами, сделали уже достаточно много: отстроили некоторые спальни, кухню и часть стен. Эльфы и профессора, оставшиеся рядом, старались, как могли, помогать не только физически, но и морально. Пару раз приходили психологи, но сильно травмированные ученики давно разъехались по домам.
А Минхо никуда не ходил, он боялся чужаков. Среди нынешнего окружения почти не осталось тех, кто предвзято относится к слизеринцам, но Ли всё ещё помнит испуганные взгляды «товарищей», укрывавшихся в подземельях во время битвы, стоило ему пройти мимо.
Минхо, блять, ненавидит пожирателей и всё, что с ними связано. Но кое-кто этого не понимал.
Кроме Джисона. Джисон всегда понимал, любил, утешал.
Он входит в двери Хогвартса с тёплой улыбкой. Минхо позади смотрит на Хана нежно и с любовью, когда тот неловко принимает объятия друзей.
Проводят время они сказочно; Ли не может вспомнить, когда его товарищи последний раз так ярко и искренне улыбались. Джисон удивляется всему новому, почти заново знакомится с Минервой и с тяжёлой грустью смотрит на разрушенные трибуны.
После того, как Хёнджин и Феликс наконец отпускают их, Минхо предлагает прогуляться в лес.
— Чтобы точно вспомнил, — говорит он.
«Хотя бы ненадолго остаться вдвоём», — на самом деле думает.
Джисон валится на землю, распластав руки в стороны, и вздыхает. Звёздное небо едва виднеется сквозь ветви деревьев, спокойно и совсем не давяще висящих над головами.
— Мне так тепло здесь, — рассказывает младший.
— Я рад, — присаживаясь рядом, соглашается Минхо.
Джисон неуверенно хлопает по бедру, и слизеринец с улыбкой кладёт на него голову, устраиваясь поудобнее.
— Мы учились здесь патронусу вместе, или память снова меня подводит?
— Да, — шепчет Минхо и медленно привстаёт, глядя в чужие глаза.
Они тогда были на том самом пятом курсе. Учились вместе «патронусу», смотря друг другу в глаза, потому что были счастливы. Именно чувства, — тёплые, нежные, любовные, — были тем, что помогло научиться самому светлому заклинанию.
— Мы в тот день впервые поцеловались, — уголками губ улыбается Хан.
— Ты тогда впервые мне сказал «я тебя люблю», — сорвано шепчет Минхо.
Улыбка с лица Джисона пропадает, он ласкает взглядом его лицо, вспоминая когда-то знакомые мелочи, и тяжесть в груди тянет его вниз.
— Не хочешь… повторить? — застенчиво спрашивает младший, смотря на его губы. — Если это не сделает тебе больно.
— А может? — задаёт вопрос совсем тихо, потому что боится ответа. Минхо правда готов принять отказ, но, всё-таки, страшно терять свою любовь. Хотя Джисон не просто любовь, он — счастье, жизнь, тепло и нежность. Звёзды в глазах и стук в сердце. Минхо знает, что не сможет больше выпустить из палочки упитанного рыжего кота, чтобы защититься, если Джисон разобьёт ему сердце.
— Я не хочу загадывать, но сейчас… мне очень хочется.
Минхо думает недолго, но эти пару минут, пока бегает глазами по чужому лицу, чтобы убедиться, кажутся вечностью.
Его руки сами двигаются вперёд, подбираются ближе, нарочно затрагивая бёдра, а Джисон облизывает губы в предвкушении (стрессе, вообще-то).
Когда их лица совсем близко, Ли останавливается на его глазах взглядом, чтобы найти там уверенность. Младший не дожидается его, первый медленно и трепетно прикасается своими губами к его, и замирает. Минхо чувствует себя странно, спустя долгое время вновь ощущая Джисона так близко, и ему настолько это нравится, но больно становится — может быть, это их последний, прощальный поцелуй. На глазах появляются незваные слёзы.
— Нет, нет… — совсем тихо шепчет младший и сцеловывает солёные капли, ладонью проводит по линии челюсти, морщась от сожаления.
— Прости, — едва слышно в ответ. — Я так люблю тебя, — не сдерживается.
«Я так люблю тебя», — то, что они слишком редко говорили друг другу раньше.
Руки Минхо мягко гладят ханову шею, когда чужие губы вновь его целуют, и слёзы продолжают бежать по щекам. Он хочет, чтобы время перестало течь так быстро, проходя сквозь пальцы, как пыль, потому что боль внутри мало его волнует, пока Джисон позволяет любить.
«Я так люблю тебя», — то, что они теперь будут говорить друг другу намного чаще.