ехидна

Ёбань. Назвать это иначе у Мо Гуань Шаня не получается. У него по жизни хватало проблем с окружающими. Проблем с собой было меньше, но не теперь, когда, в общем, когда. Стыдно даже произнести — не вслух, про себя.

Мо Гуань Шань нормальный пацан. Обычный, и проблемы у него обычные. И симпатии. В детстве ему очень нравилась Руш из «Соника» и та коварная рыжая тяночка из «Сейлор Мун». Кажется, ее звали Зои? Зойсайт, вот. Потом детство кончилось. Он не думал о девчонках, даже когда гормоны распирали легковозбудимое подростковое тело. То есть, нет, ему нравились девочки в общем, не какая-то конкретная. Мо не думал ни о ком и ни о чем, когда дрочил, он вообще не думал — голова отдыхала, работали только руки. Но сейчас…

Вероятно потому, что никогда не включал ее, если хотел разрядки — голова включалась сама, и то проективное, что загоралось в ней, вводило Гуань Шаня в состояние перманентного ахуя. Он перестал себя понимать. Не то, чтобы понимал до этого. Просто не копал вглубь и не рефлексировал. Да и на кой хер? Решить бы внешние вопросы — что в себе копаться?

Очевидно, отсутствие внимания и ухода за глубинным внутренним, поросшим сорняками, спровоцировало рост монструозного хуй пойми чего. Черного, двухметрового, клыкастого. Клацающая зубами тень заполняла пустые пазы, разрывала всё проросшее до нее, стелилась по земле и обвивалась вокруг самого фундаментального, самого сокровенного. Имя этой Тени было — Хэ Тянь, и Рыжий искренне, до некрасивой истерики ненавидел его.

Как можно не ненавидеть того, кто без усилий проломил защитную оболочку, которую Гуань Шань терпеливо взращивал ценой собственной крови, пота и слез? Вторгся в личное пространство, поглумился над каждой уязвимостью, наследил, перевернул все с ног на голову.

Гуань Шань боится вспоминать, как его трясло, когда Хэ Тянь трахнул его рот своим языком. Как чувствовал себя униженным, втоптанным в грязь и изнасилованным. Ни за что. Просто потому, что этому ублюдку захотелось, будто Шань не живой человек, а. А кто? Объект? Игрушка? Зверушка? Забавная такая, ха-ха, хе-хе, давайте потыкаем в нее палкой. Лучше бы Хэ Тянь проломил ему череп — не это. Не его.

Когда пиздят по почкам, это ничего. Когда раздвигают ребра и достают оттуда самое мягкое, стыдливо запрятанное в темные дальние уголки, становится нихуя не смешно. Становится страшно-страшно-страшно, страшнее, чем когда либо до.

Мо Гуань Шань не злопамятный. Если начнешь заморачиваться над каждой обидкой, думать о каждом гнилом мудаке, посмевшим дотронуться, спровоцировать, задеть, — сил не останется на остальное. Ему еще впахивать. Ненависть ненавистью, но надо жить дальше, делать вид, что это не настолько обидно. Что он не настолько ранимый. Ведь Гуань Шань — нормальный пацан.

Он все понимает. Понимает, что не должен показывать страх. И волнение, от которого подрагивает голос. Понимает, что в происходящем есть и толика его вины. Ведь: «Эй! Почему ты постоянно пялишься на меня?», — реально. Почему?

Стыдно было спросить себя. Любопытство? Зависть? Вызов? Тогда и сейчас, то есть, до сих пор — это настолько неподъемно, настолько велико, что, кажется, попросту не может в него поместиться. Пусть лучше Хэ Тянь останется бесчувственным уебком, а не напыщенным тупицей, который неправильно понял подаваемые Гуань Шанем знаки.

Он старается отслеживать это в себе, быть сдержаннее, чтобы его понимали правильно. Только забывает об этом напрочь, когда на горизонте начинает маячить этот вот. Рядом с Хэ Тянем происходит пространственный слом, всё начинает работать не так, как должно.

Эта ёбань (или аномалия, или НЁХ) перекраивает реальность вокруг и внутри. Он в полной мере осознает это даже не тогда, когда ему впервые снится Хэ Тянь, а когда читает в еженедельнике, подсунутым Цунь Тоу, что та коварная рыжая красавица из «Сейлор Мун», на самом деле, была красавцем. Цензура не раскрыла истинную подоплеку её… то есть, его отношений с лордом Кунсайтом, который детский мозг Мо Гуань Шаня считал невероятно трогательными и романтичными; и посему Цунь Тоу, конечно, не понимает, отчего его друган покраснел, как рак, швырнул томик в стену и бросился из класса со скоростью Флеша. Выбежав на пустой балкон около подсобки, Рыжий хватается за голову и опускается на корточки.

Пидоры!

Пидоры!

А-а-а-а!

Мо Гуань Шань обреченно орет в сдвинутые колени.

Он плакал над смертью нарисованного пидораса!

Это всё из-за них!

Он не виноват!

Гуань Шаню хочется побиться головой об пол. Смена расстановки сил вокруг смещает внутренние тектонические плиты. Его потряхивает. Раньше он считал мир враждебным и знал, кто где стоит и кто как ходит. Теперь же… правила игры меняются. А он настолько тупой, что еще не запомнил предыдущих. Персонажи мультика детства ни при чем — просто Гуань Шань запутался, кто ему друг, а кто нет; первостепенно — друг ли он сам себе? Стоп! Стоп, стоп, стоп! Мо Гуань Шань нормальный, нормальный, нормальный. Даже если…

Хэ Тянь очень тактильный. Касается, трогает, обнимает, едва не залезает на голову. Даже если Мо все труднее видеть в нем бесчувственного уебка, то есть, его-то и не видно вовсе, а вот напыщенного тупицу — да, хорошо, он видит, — так вот, даже если он перестал ненавидеть его, — аномалию, порожденную Хэ Тянем, он ненавидит все сильнее. Аномалию внутри себя. От нее пересыхает во рту и потеют ладони. От нее жарко. Пульс неровный и мысли странные. Очень странные. В последнее время стресс становится его постоянным спутником, как и желание сбросить его. Рыжий боится обнаружить, что еще там сбросится, когда он отпустит себя, расслабится.

«Вспомни все то дерьмо, которое он тебе делал»

«Давай, чтобы без шуток»

«Ты же не будешь воспринимать это всерьез?»

«Ты же не позволишь себе остаться в дураках?»

У Гуань Шаня держится стойкое ощущение, что Хэ Тянь как пограничная ищейка: вынюхивает и вытаскивает из него то, что он сам, компроматом, от самого себя, пытался пронести незамеченным. Своим поведением, подколками, ухмылками — берет и обнаруживает. Хорошо, не выставляет напоказ, а просто дает понять: «да, да, я вижу». Да, да, молодец, а теперь убери это.

Нет, он абсолютно нормальный, но не вспоминает о плохом, когда трогает себя. Мозг, несговорчивая сволочь, подкидывает только хорошее, и еще такое, странно-интимное, что было между ними. Например, когда Хэ Тянь задерживался у его виска и сопел в ухо, или когда пытался ласково укусить, или когда сжимал так, что весь ливер наружу. Когда смотрел жалобно и скулил смехом. Гуань Шань обещает себе, что станет учиться прилежнее, если не заболеет шизофренией после — зажмуривается, сжимает зубы, и представляет. Свою ладонь на его плече, горячую, влажную от пота кожу и, пожалуйста, то уязвимое выражение на лице Хэ Тяня, от которого лопаются все кости, кажется, — настолько это охуенно. Его запах и жесткая черная челка — когда он наклоняется к затылку и щекочет выступающие позвонки. И тембр голоса на полушепоте, а еще сила, пугающая и беспощадно завораживающая. Гуань Шань кончает, когда представляет, чисто гипотетически, — как бы стонал Хэ Тянь, если бы ему было вот так же хорошо. Он дрожит, шмыгает носом и кивает себе. Он не пидор — он нормальный пацан, просто Хэ Тянь его наебал, так же, как эти вонючие Кунсайт с Зойсайтом.

Хорошо, это, допустим, не так страшно и неподъемно — это глупо. Гуань Шает знает, о любой роскошной телке надо заботиться. А Тянь роскошен, но он не телка — он аномалия, и он ему, Гуань Шаню, не по зубам. Какая разница, примет он себя (то есть, это в себе) или нет. Нечего выебываться, если силенки не те: это как если бы обоссанный грязный бомж сел за руль роскошной Феррари. Нереально. И неправильно — его чувства могут быть какими угодно, просто выше головы не прыгнешь.

— Кстати, знаешь, о чем я подумал? — Хэ Тянь идет рядом и размахивает сумкой, как пращей. — Ты как этот… Наклз из Соника.

— Чей-то? — настороженно бурчит Рыжий. Щелкает колечком банки с яблочной газировкой, но не спешит сделать глоток — чтобы, мало ли, потом не облиться кисло-сладкой жижей. В детстве он думал о том, что Наклз и Руш — идеальная пара…

— Ну, такой же — красно-рыжий и тупой, — светло лыбится Хэ Тянь и уворачивается от пинка в голень. — Да ладно тебе! Наклз же крутой!

Мо Гуань Шань закатывает глаза и все-таки делает глоток. Затем опускает банку и, подумав, на всякий случай уточняет:

— Слушай, а в «Сонике» же была еще Руш? Это женский персонаж?

— Ну да, — Хэ Тянь удивленно вскидывает брови. — А че?

«Ниче. Просто ты на нее похож», — не отвечает Рыжий.