— Видишь то поле подле леса? Да, жёлтый квадрат которое. Оно там одно такое, не спутаешь, не боись. Так вот, чтобы ноги твоей на том поле не было, усёк? По кочану! Сказано тебе, что нельзя туда соваться, значит, нечего туда лезть. Нет, рядом с полем тоже лучше не ходить. Да потому что! Что вообще ты рассчитываешь найти в засеянном поле интересного? Деревня сама по себе место интересное. Бабку свою попроси в лес по грибы да ягоды прогуляться, а деда уговори на рыбалку сходить. Речка за деревней хорошая, рыбы много, а в жару искупаться — самое то! Нет, на поле нельзя. Да потому что я так сказал! Нечего там делать. По округе много полей разбросано, выбирай любое. Да, а именно в то нельзя. Понял?
— Понял, — бурчит, насупившись и спрятав сжатые кулачки в карманах, пацанёнок лет двенадцати.
— Точно?
— Точно, — заверяет он меня с такой искренностью, что я понимаю: ближайшую неделю будет думать только о поле.
Пацан скрывается в доме Ирины Павловны, а я плетусь к себе, мысленно выкраивая в своём списке дел время на спасение любопытного ребёнка.
Меня, кстати, зовут Иван. Простой деревенский парень двадцати лет отроду. Сейчас, пока лето, помогаю родителям по хозяйству, а осенью поеду в город на учёбу.
Деревня у нас большая, но живут в ней одни старики, к которым на каникулы приезжают внуки, да с десяток семей, держащих здесь огороды и сады. Нашу деревню можно было бы назвать самой обычной, ничем не выделяющейся на фоне тысяч подобных населённых пунктов, если бы не одно «но». Этим самым «но» является поле.
Расположенное довольно близко к лесу, это поле живёт само по себе. Нет, я не шучу, оно в прямом смысле слова живёт. Никто никогда его не вспахивает, не засеивает и не собирает урожай. Ничейное поле каждый год само распахивается весной, а летом золотится шелестящими и тяжёлыми колосьями. Не ясно, откуда на поле берётся зерно для посадки, но, учитывая его «особенности», этот вопрос кажется бессмысленным. По осени же поле, покрытое иссохшимися злаками, медленно увядает и гниёт под холодными дождями.
Но поле не просто обслуживает само себя. Оно ещё и заманивает в свои колосковые объятия всякую живность и любознательных детей. Именно детей, взрослые почему-то это поле совсем не замечают. Все, кроме меня.
Мой «дар» видеть этот проклятый золотой квадрат я получил в детстве. Взрослые не верили рассказам детворы о только им видимом поле, вот мы с ребятами и решили доказать его существование. Зашли в рощу колосьев и бродили, судя по ощущениям, пару суток, не в силах выбраться. Не знаю, каким чудом, но мне всё же удалось вернуться в деревню, а трём моим друзьям не повезло.
Мне, конечно же, не поверили, списали всё на шок. Детей искали всей деревней, из города прислали поисковый отряд, но никого так и не нашли, даже следов ребят не осталось. К слову, место, занимаемое дьявольским полем, все обходили стороной, будто какая-то сила заставляла людей сменить направление движения.
Я повзрослел, но по-прежнему могу и видеть поле, и приближаться к нему. Я не уверен на сто процентов, но, мне кажется, когда человеку исполняется примерно шестнадцать-семнадцать лет, он перестаёт замечать поле, а все воспоминания о нём исчезают.
Я расспрашивал стариков в своей и многих соседних деревнях, никто слыхом не слыхивал о странном поле. Никто не знал ни сказки, ни страшилки о чём-то подобном. Только детишки говорят, что в самом деле видели какое-то странное поле, когда проезжали мимо. Хоть эти ребята и живут не в нашей деревне, и появляться у нас у них нет никаких причин, я частенько поглядываю в сторону золотого прямоугольника, боясь увидеть, как он поглощает очередного ребёнка.
Я всегда стараюсь успеть вовремя, но, к сожалению, мои силы не безграничны. В прошлом году внука Кузьмы Петровича затянуло в колосья прямо на моих глазах. До мальчика оставалось только руку протянуть и оттащить, но я не успел.
Я так и не смог понять, каким образом поле магнитом притягивает детей. Мы с пацанами много лет назад сами туда попёрлись, по своей воле. Я заметил, что если ребёнок идёт к полю, то ни на какие крики и предупреждения уже не реагирует. Но если успеть остановить его, то больше он на поле без страха не посмотрит, и проклятые колосья оставят попытки заполучить этого ребёнка. Я понимаю, что мои предупреждения бесполезны, но ничего не делать не могу.
При каждой возможности поглядываю в сторону леса — не спешит ли к своей погибели маленькая детская фигурка. Всё хорошо. Пока. Скорее всего, пацан, с которым я утром «проводил инструктаж», до вечера будет на меня дуться, а как только солнце начнёт клониться к закату, отправится в путь. Днём, при свете солнца, поле редко «зовёт» к себе.
День тянется рутинно и медленно. Я устал постоянно бросать взгляды на заросли сочной зелёной осоки между полем и деревней. Точного времени я не знаю, и это выводит меня из себя. Брожу по двору, механически выполняя поручения родителей. Мысли заняты зловещим пятном колосьев.
Я боюсь опоздать как в прошлый раз. Боюсь, что из-за моей невнимательности и нерасторопности число жертв увеличится, в ещё одну семью придут горе и отчаяние.
Наступил вечер, ещё светло. Сижу на крыльце, отмахиваясь от роящихся комаров, и, почти не моргая, смотрю в одну точку. Чувствую, вот-вот начнётся. Нельзя отвлекаться, нельзя мешкать.
Слышу, как скрипит калитка соседского участка. Мальчуган, ничего вокруг не замечая, идёт вперёд. Надо проводить его немного. Не совсем-совсем близко, а метров до десяти от поля. Иначе ничего не выйдет, на следующий день опять отправится на прогулку в один конец. У поля действительно чудной механизм работы.
Встаю с деревянной ступеньки, делаю шаг вперёд. Именно в этот неподходящий момент с кухни доносится истошный вопль матери. Отец уехал чинить трактор в соседнюю деревню, так что с возникшим ЧП разбираться приходится мне. В запасе есть минуты четыре, успею нагнать.
Пулей залетаю в дом и застаю стоящую на табуретке мать. Если она повысит голос ещё на пару децибел, окна, посуда и плафон на люстре взорвутся фейерверком осколков.
— Ванечка, тут змея! Убей её сейчас же!
Мой взгляд следует за зажатым в трясущейся руке черпаком, и я замечаю небольшую змейку, притаившуюся в углу.
Мне некогда думать, откуда в доме взялся молодой уж. Сжав в руке причину маминых перепуганных воплей, выбегаю на улицу и буквально лечу к полю.
Спотыкаясь о невидимые в густой траве кочки и собственные ноги, догоняю мальчишку и опускаю руку на худое плечо. Будучи на нервах, не рассчитываю силу, и малец валится в царапающую осоку.
— За что? — серые глаза с недоумением смотрят на меня, покрытая свежими царапинками ладонь потирает ушибленное плечо.
— За то, что не слушаешься! Я кому запретил близко к тому полю подходить?
— Я не специально. Это как-то само собой получилось, — он опускает голову. Видимо, начинает понимать, что произошло.
— Тебя как звать-то?
— Володей.
— А я Иван.
Помогаю ему подняться и говорю:
— Как ты уже мог догадаться, это поле, мягко говоря, странное. Чтоб в его сторону даже не смотрел лишний раз, ясно?
— Ясно.
— Пошли, провожу тебя до деревни.
Володя молча бредёт рядом за мной, опасливо оглядываясь на разочарованно шелестящие колоски.
— Это гадюка? — указывает на всё ещё зажатую в моём кулаке змею, про которую я совершенно забыл.
— Это уж. Держи.
Володя не без страха берёт змею и с интересом её разглядывает.
— Расскажи мне про поле, — неожиданно просит он.
— Я же уже сказал, что оно опасное и нельзя к нему приближаться.
— А почему оно такое? Почему другие люди к нему не идут. Я бабушку спросил, почему нельзя на то поле, но она не поняла, о чём я говорю.
Вздохнув, я решаюсь поведать ему историю о хищном поле. Во время рассказа Володя задумчиво хмурит брови и гладит ужа по голове.
— Да отпусти ты уже змею.
— Но ты же сказал, что поле животных заманивает. А вдруг оно его съест? Мне его жалко.
— Не сможешь же ты ужа дома поселить.
— Смогу. В обувную коробку посажу и буду ему лягушек ловить.
— Твоя бабушка, как мне кажется, такого питомца не оценит.
— Она о нём даже не узнает, — улыбается пацан. — А поле совсем нельзя уничтожить?
— Видимо, да.
Я рассказываю ему о бесплодных попытках сжечь проклятые колосья, залить их различными химикатами, засыпать солью, скосить и даже построить вокруг поля ограду.
Впечатлённый моей битвой с полем, Володя замолкает и остаток пути до деревни идёт молча.
— А если то, что даёт полю жизнь, находится в его центре? Или даже под землёй? И чтобы уничтожить поле, надо уничтожить именно эту штуку, — внезапно подаёт он голос, когда я уже готов был распрощаться с ним.
— Если честно, то я такой вариант никогда не рассматривал, — задумчиво потираю подбородок.
— Давай проверим! — воодушевлённый Володя с надеждой смотрит на меня.
— Даже не думай! Тебя едва не съели, а ты уже вновь готов сломя голову стать закуской?
— Ну пожалуйста! Я буду крайне осторожен.
— Нет! Только попробуй в одиночку и без моего ведома туда сунуться! Я запру тебя в сарае до конца лета! Усёк?
— Усёк, — Володя разочарованно опускает голову и, холодно попрощавшись, скрывается в доме.
Ночью мне не удаётся заснуть. Ворочаюсь с боку на бок, обдумываю теорию Володи. А вдруг он прав? Вдруг в центре поля находится его «сердце», уничтожив которое, удастся избавиться от этого с виду безобидного монстра? Рассматривая потолок, я составляю в голове план действий и продумываю возможные варианты развития событий.
К утру во мне поселяется твёрдая решимость разобраться с полем. Закидываю в рюкзак то, что может пригодиться, беру в сарае лопату и небольшую канистру с бензином и кладу в один карман джинсов зажигалку, а в другой — коробок спичек. На всякий случай, мало ли что может пойти не так.
Деревня только начинает просыпаться. Быстрым шагом прохожу главную и единственную улицу и вступаю в травяное море. Травинки цепляются за штанины, будто не хотят подпускать меня к полю. Ветер шумит, заглушает доносящиеся со дворов звуки.
Когда до поля остаются считанные метры, я останавливаюсь и, устало вздохнув, оборачиваюсь.
— Я, кажется, запретил тебе лезть в это дело, — раздражённо говорю ярко-красной рубашке.
Володя поднимается и виновато смотрит на меня.
— Ты полз от самой деревни?
— Нет. Я спрятался, только когда ты остановился.
— Иди домой.
— Нет, вдвоём веселее и надёжнее.
— Я не могу рисковать тобой! Я не для этого вчера гнался за тобой!
— А ты мне никто, чтобы мной командовать! — упрямится пацан. — Я пойду с тобой.
Препираюсь с Володей, наверно, целый час. Упрямый, как целое стадо ослов, мальчишка ни в какую не хочет возвращаться. В итоге я сдаюсь.
— Ладно. Но только попробуй хоть на шаг от меня отойти.
— Как скажешь.
Мы подходим к притихшему полю. В голову одно за другим лезут сомнения. А если нет там ничего? Если эти проклятые колосья бессмертны, и мы сейчас идём прямо в пасть хищника?
— Пойдём, — Володя дёргает меня за рукав и достаёт из кармана покрытый слабой ржавчиной секатор. Подготовился.
— Идём.
Мы шагаем в высокие заросли пшеницы. Медленно, шаг за шагом, продвигаемся вглубь поля.
— А как мы поймём, что пришли в центр?
— Понятия не имею, — честно отвечаю я. — Думаю, мы увидим что-то необычное или почувствуем.
Дальше идём молча. С каждым метром становится тревожней. Такое ощущение, будто нас не хотят пускать дальше, пытаются заставить повернуть назад.
Лес колосьев кажется нескончаемым. Я начинаю уставать. Хочется пить, а воды с собой взять не потрудился.
— Смотри! — Володя указывает на прорехи в золотистой стене.
Приглядываюсь и замечаю вытоптанное пространство.
— Мы что, его насквозь прошли?
— Не думаю. Это центр, — выхожу из пшеничной рощи и ставлю канистру на землю.
Центр поля представляет собой земляной круг с примятыми по краям колосьями. Ничего больше.
— И что же теперь делать?
— Не знаю, — прохожу круг в надежде что-нибудь обнаружить. — Давай копать, что ли.
Оставляю Володю стеречь канистру и рюкзак, а сам выхожу в центр земляного кругляша и начинаю копать. Вскоре лопата ударяется о что-то твёрдое.
Позвав на помощь Володю, раскапываю могилу, засыпанную сверху крупными камнями.
— Кто тут закопан, как думаешь? — пацан складывает камни в аккуратные горки.
— Не знаю.
Под каменным одеялом покоится скелет девушки — это понятно по истлевшему платью и причудливому головному убору.
— Надо сжечь кости, — уверенно произносит Володя и тянется к канистре.
Вдруг его ногу обвивает сплетённый из колосьев жгут и тащит в сторону. Завопив, пацан цепляется пальцами за землю. Я тут же кидаюсь ему на помощь, на ходу доставая из кармана нож.
В несколько шагов настигаю Володю и освобождаю. Рывком поднимаю его на ноги и тащу обратно к могиле. Лучше поторопиться.
— Что это было?! — пацан испуганно озирается по сторонам. — Откуда оно взялось?!
— Не знаю! — я хватаю канистру и выливаю бензин на покрытые землёй кости.
Не успеваю достать зажигалку из кармана, как ударом соломенного жгута меня отбрасывает в сторону. Нож теряется в пшеничных зарослях. Пытаюсь подняться и вижу, как ещё несколько жёлтых верёвок заворачивают Володю в нечто наподобие кокона. Пацан пытается перерубить колосья секатором, но тот выпадает из его дрожащих рук.
Вскакиваю на ноги и кидаюсь к могиле, на бегу вытащив зажигалку. В последний момент меня сбивает с ног очередной жгут.
Поднимаю голову и вижу перед собой бледную девушку с длинной чёрной косой, перекинутой через плечо. Она смотрит на меня пустым взглядом и мерно, в такт колосьям, покачивается из стороны в сторону.
— Кто ты такая?
Она не отвечает, лишь делает крохотный шаг в мою сторону. Я, так и не поднявшись, отползаю. Выражение её лица не меняется, она медленно приближается ко мне. Отступив в очередной раз, я ощущаю под ладонью что-то холодное. Секатор.
Когда девушка делает ещё один шаг, я, не думая, сжимаю секатор в кулаке, вскакиваю на ноги и резким движением вонзаю в худую шею.
Раздаётся противное хлюпанье, на лице девушки застывает маска боли и ужаса. Оттолкнув её в сторону, в несколько прыжков достигаю края могилы. Дрожащими руками достаю спички и, тихо матерясь, зажигаю не с первой попытки.
Скелет и рассыпающаяся ткань вспыхивают слепящим пламенем. Над полем разносится душераздирающий вопль. Обернувшись, вижу, как покрытая огнём девушка катается по земле, воя от боли.
Опомнившись, кидаюсь к соломенному кокону и разрываю его руками, освобождая Володю. Поначалу мне кажется, что пацан уже мёртв, сердце ухает вниз. Но он начинает кашлять, а я вздыхаю с облегчением.
— Ты как?
— В порядке, только пыль в носу и горле.
Володя откашливается, пока я собираю вещи. От жуткой девушки и скелета остались горстки пепла. Мы справились.
Идём обратно. На глазах колосья вянут и склоняются к земле. Когда мы возвращаемся в деревню, вместо золотящегося поля красуется грязный квадрат гниющих колосьев.
— Ура! У нас получилось! — Володя подпрыгивает от радости.
— Ура, — устало отзываюсь я.
— Пойду отпущу ужа. Его же теперь никто не съест?
— Не съест, — успокаиваю его я.
Он возвращается с зажатой под мышкой мятой коробкой. Я отказываюсь от приглашения выпустить ужа вместе и плетусь к себе.
Опасности больше нет. Теперь можно спать спокойно. Интересно, кем была похороненная там девушка? Быть может, с исчезновением поля, к людям вернутся знания о нём?
Решаю отложить поиск ответов на потом. Захожу в сарай, сбросив рюкзак и поставив в угол лопату. В данный момент желание хорошенько выспаться пересиливает моё любопытство.