Горькое пойло обжигает горло, но Юре это приносит лишь странное мазохистическое удовольствие. Он морщится, делая пару больших глотков. Хочется побыстрее напиться до беспамятства, чтобы окружающая действительность быстрее поблекла в пьяном бреду.
Но действительность блекнуть не хочет, а скорее наоборот. Всё наращивает звуки, делая их такими громкими, что даже в другой комнате не спрячешься, не то что в месте, где вас разделяет только маленький кухонный стол.
– О, госпади, Лёша… Только не останавливайся, только не… Ах! – громкие крики всё больше напоминают стоны и это заставляет Юру снова приложиться к бутылке. Губы обхватывают узкое горлышко и от столь некстати появившейся ассоциации, он чуть не давится, выкашливая из себя только что выпитое.
Машинально оборачивается на движение, которое стремительно перемещается на многострадальный столик. Юра хочет отвернутся, но взгляд цепляется за пальцы, исчезающие под белоснежной блузочкой, за уже оголённое мужское тело и наконец за ширинку, которая кажется уже выпирает… К счастью, Юра всё же отворачивается. От увиденного колотится сердце и что-то тянет внизу живота.
А стоны и вздохи становятся всё бесстыднее и среди них уже уловим такой знакомый мужской голос.
– Лёша, ну давай же… – тянет Саша, переходя на вой. – Что же ты медлишь…
Среди всех этих вздохов и ахов, Юра отчетливо слышит его смех. И как бы этот звук не напоминал ему растекающийся сладкий мёд, на душе становится ещё более тошно.
Юра снова задирает голову, делая последние глотки алкоголя. Зажмуривается, только чтобы не видеть, и не слышать. Не ощущать.
Но когда на ногу льётся что-то противно холодное и зябкое, нервы не выдерживают.
– Да, блять! – Юра в раздражении смотрит на испачканную штанину, потом на опрокинутый стакан с остатками кофе и бычками, и наконец на стол. Хотя стола теперь уже почти не видно.
Саша с ногами забралась на кухонную мебель, уронив не только кружку, но и банки пустого, не выброшенного пива.
– Вы можете не трахаться на обеденном столе!? Мы тут вообще-то едим!
Но им на это всё равно. Юре тоже становится всё равно, когда он видит, как рука обхватывает светлые локоны, вплетая в них пальцы, резко тянет вниз… Саша стонет ещё громче, хотя, казалось бы, куда уж… Но Юре нужна не она. Ему вообще ничего не нужно, кроме наркоты, чтобы увидеть, разглядеть, каждую царапину на руке, каждую клетку его кожи… Он с ужасом сглатывает, понимая, что если бы мог, облизал бы Лёшу с ног до головы. И это кажется ему не нормальным, как и желание принять наркоту, с которым он уже почти завязал, как и вообще всё происходящее последние месяцы его жизни. Но всё что он может, это с грохотом поставить опустевшую бутылку на стол, жаль, что не на чьи-то мерзкие тонкие пальчики и развернувшись, раздражённо уйти из комнаты. Только вот кому его раздражённость сдалась, непонятно.
***
Сигарета согревает губы и жжёт пальцы. Холодный подъездный воздух морозит лицо. А Юра закрывает глаза и ждёт, когда же это всё закончится. Что «это» он и сам не знает.
Здесь, в месте для целующихся школьников и блеющих алкашей, ему самое и место. Звуки шумной тусовки почти не пробиваются через толстую входную дверь, а ступеньки шестого этажа стали ему почти вторым домом.
Лучше и придумать нельзя: сиди, кури и плачься по несчастной любви. Юра сжимает в пальцах сигарету. Любви? Да, да, любви. Он быстро отдергивает себя, напоминая, что надо всё называть своими именами. Он влюбился, втюрился, нашёл любовь и зависимость всей своей жизни..! С этим можно либо смирится, либо нет, но исход один и тот же: смотреть как эта самая любовь всей твоей жизни трахает свою подружку на вашем обеденном столе.
Лицо Юры раскалывает пополам кривая улыбка. Не смешно. Тупо. Как и вся эта его… «нездоровая мания», – как называла это навязанная мамой психолохка.
Юра сидит и грустно-грустно курит, пока сигарета не превращается в окурок, и сама не выпадает из обожжённых кончиков пальцев.
– Сейчас, – почему-то говорит Юра и угадывает.
Входная дверь раскрывается, и лестничную клетку накрывает волна громкой музыки и синего слишком яркого для темноты света.
Юра щурится и отворачивается. Гадать кто это не приходится. Если бы вышли блевать, он бы уже услышал.
– Дверь закрой, соседи полицию вызовут, – глухо говорит Юра, доставая из пачки следующую сигарету. Даже не надеется, что его услышит. Настроение портится так стремительно, что кажется не хватит всей пачки.
На удивление свет и звуки всё таки затихают и подъезд снова погружается в тягучей тихий мрак.
– Ну и чё это блять было? – Лёша явно разражён, и кажется у него что-то сорвалось.
Уголок губы приподнимается в злорадной полуусмешке, и, наверное, поэтому, даже теперь, когда света больше нет, Юра не спешит поднимать голову. Пряди волос так удачно закрывают лицо.
– А что это было? – передразнивает он, давая понять, что разозлён. Да, как тупая капризная барышня. Даже оправданий себе не ищет.
Тёмная фигура встает прямо напротив него, скрещивая руки.
– Ты сам знаешь. Сорвался, ещё и обматерил, – голос ещё раздражён, но всё больше наполняется спокойствием. – Теперь обиженный сидишь в одиночестве, и дуешься на меня, как трехлетка, – он усмехается. – Так что, давай, я жду твоих объяснений.
Юра закатывает глаза. В этом весь Лёша. Нет бы послать, так он разобраться пришёл. Примиритель хренов.
– Я вроде уже сказал, – выдержав которую паузу, говорит Юра. Он планировал до конца изображать из себя партизана, но поток яда и желчи так и рвётся наружу. – Не мог бы ты, со своей пассией, не трахаться на столе, за которым я ем? Ну или хотя бы не при мне, – он делает затяжку. – Это всё. Теперь можешь идти за продолжением.
Юра выдыхает сигаретный дым, и через эту завесу наконец смотрит на Лёшу. Он ведь понял, что нет – нихуя это не всё?
Лёша понял. Именно поэтому он продолжает смотреть на Юру своим долгим пронзительным взглядом. Юра даже отворачивается. Он не любит, когда на него смотрят сверху вниз. Особенно когда это делает Лёша, ведь тогда ночные фантазии будут совсем за гранью приличного (хоть и без того, приличием там и не пахнет).
– Юра, перестань изображать из себя обиженку, – наконец произносит он. – Неделю назад, помню, ты этот стол, тоже совсем не по назначению использовал.
– Но не при тебе, – попытка звучит настолько жалко, что Юра аж сам морщится.
– Я у плиты готовил химикаты и ты знал, что я не могу отойти.
Юра пожимает плечами. Железобетонный аргумент, глупо было бы отверчиваться. Но признавать свою неправоту было бы ещё глупее, так что Юра бесстыдно врет.
– Я не знал, – знал конечно, не знал бы, всё это не затеял.
– А когда я через зум сессию сдавал? Ты тоже не знал? – Лёшин голос звучит настолько издевательски, что Юра опасается, что бы он ничего не понял. – Или когда я приходил с работы на обед, или тот случай с Кристиной или…
– Всё, всё, хватит! – прерывает Юра, не в силах больше это терпеть. Снова делает затяжку, трясущимися от нервов руками. – признаю, сегодня настроение такое вот… сучье. Возможно это заразно, так что вали уже. Когда оклимаюсь, приду, и в качестве наказания, буду с молчаливой покорностью терпеть все ваши лобызания на столе. Доволен?
Юра смотрит на него, надеясь, что Лёша поведёт себя не как обычно. Ну то есть просто уйдёт, приняв всё за чистую монету. Но сегодняшний Лёша ничем не отличается от всех остальных, так что он продолжает стоять на своём месте и его взгляд кажется норовит просверлить в Юре дыру.
Юра ждёт его решения, молча, но от нервишек и ожидания скоро разоблачения пальцы начинать дрожать и держать в них сигарету становится всё более трудно.
– А знаешь, я, кажется, всё понял.
По позвоночнику будто проносится ток.
Юра улыбается. Болезненно и криво. Будто мазохист, уже сам с нетерпением ждёт продолжения. Сейчас всё закончится. Лёша скажет то, о чём уже, наверное, давно догадался, и всему настанет конец. Скорее бы.
А Лёша, видя отсутствующую реакцию Юры и не видя ни его лица, ни того хауса, происходящего в голове, продолжает.
– Ты хочешь мою девушку.
Юра фыркает на автомате. Неудачная шутка.
Поднося сигарету к губам, до него доходит. Нихуя это не шутка. Лёша реально в это верит.
Он дёргается, резко задирает голову и почти подскакивает, но алкоголь всё же сделал своё и ватные ноги уже не в силах его поднять.
– Нет! – ошарашенно смотрит на Лёшу. – Как… Как ты мог о таком подумать? Чтобы я хотел Сашу… Она ведь твоя девушка, я бы не мог..!
– А что тогда!? – запальчиво восклицает Лёша, делая шаг к Юре. Он растерян, расстроен и, кажется, зол – Чего ты вообще хочешь!? Определи…
– Тебя.
Слова вырываются так быстро и там медленно доходят до них обоих, что лестничная площадка, только что окрашенная криками нарастающей ссоры, мгновенно погружается в тишину.
– Что? – тупо переспрашивает Лёша, хлопая глазами.
До Юры доходит быстрее. Конечности затвердевают, словно у трупа, и он внутренне готовится к смерти. Всё внутри холодеет с каждый молчаливой секундой. Он подносит к почти бесцветным губам сигарету.
– Ага.
Он опускает голову. Замечает, что шов на его джинсах не ровный, один стежок соскочил, на ступеньки на которой он сидит, трещина, и непонятное пятно. А ещё там пыль какая-то, будто маленькие камушки и…
Кто-то садится рядом с ним, создавая потоки холодного воздуха. Пальцы Юры так трясутся, что трудной сигаретой в рот попасть. Каждый раз норовит воткнуться в щёку. Надо бы, наверное, прядь волос убрать, а то ещё подожжётся, ведь огонь так рядом с…
– Ну и… – глухой голос эхом отдаётся от серых стен подъезда. – почему ты мне раньше не сказал?
Юра смеется. Тоже глухо, и тоже с эхом, потому что стены подъезда всё ещё серые.
– Ты себе это представляешь? – его откровенно забавляет ситуация. – «Лёша, я тебя люблю. Трахни меня на этом столе, вместо своей девк…» Ну, Саши то есть.
Юра резко замолкает. Понимает, что если бы решил признаться, то сделал бы это реально так.
И снова молчание. Только пальцы Лёши почти неслышно колотятся по ступенькам. Нервы, чёртовы, нервы.
– А… А как тогда… – Лёша замолкает, а голос его был слишком смущён, чтобы не заинтересовать Юру.
– Что? – переспрашивает тот. Подсознательно перебирает, на какие вопросы ответа Лёше лучше не знать.
– Но мы ведь с Сашей… У тебя на глазах… И ты сразу не ушёл?
Юра пожимает плечами. Этот вопрос не настолько пугающий, чтобы скрывать ответ, но и не настолько интересный, чтобы этот ответ говорить. Что может быть непонятного? Даже это можно было считать за близость, в условиях её полного отсутствия. Пусть и за очень извращённую, но всё же…
Они снова молчат. Лёша спрашивает «что будем делать?», а Юра снова пожимает плечами.
– Можешь меня поцеловать, – со смешком говорит он, выпуская дым из рта. Хочется побыть сволочью.
Лёша молчит. Юре уже кажется, что шутка ему не зашла, но та самая рука приближается к его лицу и мягко оборачивает к себе. Взгляды встречаются. Юра абсолютно ничего не понимает. А Лёша, кажется, понял всё.
– Прекращай курить, – вынимая из его рта сигарету и отбрасывая в стороны, говорит Лёша. – Я не люблю целоваться с курящими девушками.
Юра хочет попросить отсрочки для его умирающего от непонимания мозга, но Лёша всегда остаётся Лёшей. Их лица соприкасаются, холодный нос утыкается в щёку, а бескровные губы накрывают чужие горячие.
Юра закрывает глаза, думая, что по странности происходящего, с этим, даже трипы от наркоты не смогут сравниться.