Он не похож. Он – чужеродность. Но Данте каждый раз вздрагивает, словно увидел призрак. 

Ви ходит тяжело, но изящно. Ви одевается во все чёрное, закрывая руки татуировками и браслетами. Ви бросается стихами и намеками, неспешно двигается под песню с потолка, пока Данте выбирает алкашку из холодильника.

Данте ждёт: только белое, полусладкое.

Ви говорит: о, вон то, с гранатом, мое любимое.

Ви смеётся над его сто раз сказанными шутками. Ви много рассказывает про Блейка и Чосера, а потом столько же – рассуждает про рецепт идеальной пиццы. 

Каждая черта его – несоответствие. Каждая черта – "НЕ ТОТ" неоновыми буквами. Визор идёт помехами, красный экран, ошибка. Данте усмехается, ртом ловя двустишие с чужого языка.

Он впитывает стихи под кожу, пока Ви вшептывает их ему в шею. Он тонет в трясине, ловя болотистый зеленющий взгляд из-под острых ресниц. 

Он тонет, сам не веря, что польстился чем-то на дне.

Он прикусывает чужой загривок, вцепляясь в худое белое бедро.

Ви, вдалбливает он себе. Ви, повторяет он, позволяя коротким ногтям царапать спину. В черных кудрях – Ви, в тонких костях – Ви, в татуировках и стихах – Ви.

Только Ви.

– Данте, – зовёт его Ви.

Вергилий, думает Данте.