При равных шансах ты проигрываешь.

Первый закон Тодда

***

5 декабря

Мы сами их ищем – эти грабли.

До назначенного времени оставалось ещё больше часа, и Майкрофт велел водителю отвезти его в Британский музей. Искусство древних всегда благотворно влияло на «политическое» настроение, и если нужно было морально подготовиться к сложной встрече, Холмс-старший иногда заходил в лондонский храм искусств. Обыкновенно его интересовали только античные залы – Рим и Древняя Греция, – а более всего мраморные скульптуры Элджина.*

Политик вслух никогда не признался бы в этом, но древнегреческие экспонаты так привлекали его ещё и потому, что являлись «коллекцией ворованных шедевров»: было приятно сознавать, что, несмотря на возмущение властей Греции и некоторых других стран, экспозиция была преспокойно выставлена Лондоном на всеобщее обозрение.

В будний день народу в музее было предсказуемо мало. Майкрофт не спеша шёл по галерее, изредка глядя по сторонам и думая о сегодняшней встрече. Его немного беспокоил тот факт, что по сути вопроса, являющегося как одной из причин, так и единственным предлогом для рандеву, сделать удалось меньше, чем предполагалось. Причём неожиданное препятствие возникло лишь этим утром.

Шерлок всегда был упрям и несносен, а сегодня просто как с цепи сорвался: его абсолютно не удавалось урезонить. Намереваясь отвлечь брата от возникшего конфликта, Холмс-старший ещё накануне смог наконец-таки вырвать у секретных служб пару интересных «неофициальных» убийств, призванных полностью захватить внимание детектива хотя бы на несколько дней, за которые Майкрофт надеялся успеть утрясти вопрос.

Но в последний момент Шерлок вдруг взбунтовался, став ещё более несговорчивым, чем обычно, и ничего не желая слышать о работе до тех пор, пока не разберётся с одним «мрачным, заносчивым, грубым сальноволосым ублюдком, пожирающим чужое время, ресурсы и нервы».

Как понял Майкрофт из лаконично-сдержанного рассказа мистера Малфоя, излагавшего в ходе недавней встречи суть их общей проблемы, под «ресурсом» детектив, очевидно, имел в виду Джона Ватсона, из-за которого, собственно, и разгорелся весь сыр-бор.

Точнее, доктор послужил только половиной причины конфликта, второй частью которого являлась подруга вышеупомянутого «сальноволосого ублюдка»: Шерлок и приятель лорда – профессор Снейп – обвиняли друг друга в неспособности контролировать поведение этих самых половин и в неумении соперника держать свою при себе.

Ревность двух мужчин оказалась столь зажигательной, что вспыхнувший между ними пожар в скором времени рисковал оставить после себя даже не трупы, а лишь обуглившиеся головешки обеих сторон. Не считая перспективы громкого скандала.

Майкрофт, будучи не слишком большим поклонником сюжетных линий с финалом типа «все умерли» (особенно, когда речь шла о младшем брате), прямо с утра имел досадную возможность убедиться в том, что его повод для встречи с лордом неожиданно перерос в жёсткую необходимость прибегнуть к поддержке этого представителя, так сказать, оппозиции. С целью снижения накала страстей и общей напряжённости.

Главное неудобство подобного шага состояло в том, что вольно или невольно, но аристократ-миротворец по совместительству создавал ныне схожую напряжённость и в самом Холмсе. Поэтому политику вновь приходилось решать – теперь уже на ходу – не одну проблему, а две. Опять-таки одновременно.

Прогулка по музею в компании таких мыслей никак не способствовала получению нужного результата: эмоциональное спокойствие упорно не желало возвращаться к Майкрофту, по-видимому, надёжно таясь лишь в невозмутимых ликах римских патрициев и античных богов.

«Будь проклят этот надменный лорд вместе со своим дружком! И Шерлок тоже хорош: нашёл время упрямиться. Теперь вместо изучения внутренностей противника мне придётся выворачивать наружу свои: без согласования взаимных действий дальнейшие попытки прийти к миру попросту бесполезны», – с тоской уговаривал себя Холмс, пытаясь выстроить общий план предстоящей беседы, который всё-таки помог бы ему решить одну часть вопроса с помощью другой.

Ломая голову над этой задачей, Майкрофт незаметно достиг своей музейной цели, подойдя к дверям любимого греческого зала, где и... застыл как вкопанный: рядом со статуей «Мальчика, извлекающего занозу» ожившим фрагментом ребуса стоял Люциус Малфой.

Никогда раньше хладнокровный и в целом независимый мужчина не понимал, как люди умудряются «беспомощно хватать ртом воздух» и ходить «на ватных ногах». До этой минуты. На мгновение Холмсу даже показалось, что сокровища Парфенона, качнувшись, вместе с полом уплывают, наконец, на свою историческую родину. Майкрофт судорожно схватился за дверной косяк, и мраморная флотилия нехотя, но всё же вернулась на место.

Это был полный провал, и даже неожиданность ситуации не могла служить оправданием эмоциональному фиаско. Кроме того, все заранее предпринятые политиком ухищрения ныне рисковали стать полностью бесполезными: какие уж там беруши, если даже на расстоянии, с которого в принципе невозможно унюхать опасный объект, Холмс терпел столь сокрушительное поражение.

Нет, Малфой его, кажется, не заметил, так как стоял почти спиной, но то, что тело, войдя в позорный сговор с головой, способно так предательски поступить со своим заботливым хозяином, реагируя на другого человека в лучших традициях безмозглых юнцов на пике пубертатного периода, абсолютно выбивало политика из колеи.

И ведь сначала всё складывалось вполне удачно: Майкрофт с энтузиазмом взялся исследовать этот любопытный экземпляр homo sapiens, дав себе слово не обращать внимания на «побочные эффекты» нового знакомства (как то: сухость во рту, внутренний трепет, жар и ощущение посторонних предметов в организме в виде клубков, кольев и прочей гадости). Однако необычные для Холмса импульсы с каждым днём лишь опасно усиливались.

В тот, первый, вечер, когда он ещё полностью держал ситуацию под контролем, ему однозначно удалось проанализировать возникновение таких... особых впечатлений, объяснить их себе самому и сделать правильные выводы. Он же Холмс! Но, как только что выяснилось, Шерлок в кои-то веки оказался прав: рациональный мозг неумолимо дал сбой, когда на сцену вышли ранее незнакомые ему чувства. Вопрос заключался лишь в градусе эмоций.

Отвратительно признавать, но сегодняшний день вынудил Майкрофта безвозвратно смириться с победой новой для него истины: на каждого Снеговика есть своя Оттепель. И можно было лишь посмеяться над тем, что именно хладнокровному политику досталась столь полномасштабно-ледяная версия обжигающего тепла, как лорд Малфой. Хотя что тут смешного? У них с братом всегда всё складывалось не как у других людей, да и сами они не привыкли считать себя обычными представителями прямоходящих.

Вот она – цена гениальности! Майкрофт невесело усмехнулся: надо же, оцепенение снова застало его в дверях. Правда, когда это случилось в прошлый раз – там, в гостиной особняка, – дверной проём занимал не он сам, а злополучный лорд...

Немного придя в себя, Холмс с некоторым усилием вынырнул из удручающих мыслей, чтобы сосредоточить всё внимание на Малфое. И, кажется, вовремя: тот, неуловимо улыбнувшись чему-то самым уголком рта, отошёл, наконец, от статуи мальчика и двинулся к стене с фрагментами фриза Парфенона, на ходу тростью выводя в воздухе какие-то странные иероглифы.

Майкрофт едва успел подумать о том, что бы это могло значить, как лорд, приблизившись к осколку античного барельефа, вдруг поднял свободную руку и мягко коснулся ею выпуклого изображения. При виде такого чувственного жеста снежное сердце правительственного гения пропустило удар и стремительно ринулось вниз – сил оторваться от дальнейшего зрелища у Холмса уже не было.

В третий раз за последние дни (видимо, дьявол тоже пристрастился к этой цифре) Майкрофт почувствовал, как жаркой волной затопляет голову: фамильный перстень Малфоев, вздрагивая изумрудными искрами, послушно следовал за уверенными пальцами аристократа, которые медленно и нежно скользили по мраморной фигуре обнажённого юноши.

Казалось, что камень вот-вот расплавится под воздействием таких откровенных и настойчивых ласк. А может, это таял сам политик, невольно представляя себя на месте древнегреческого счастливца, из глубины веков явно не способного оценить столь пленительный дар и желанную негу тягуче-властных прикосновений?

Майкрофт судорожно сглотнул, попутно холодея оттого, что не успел сдержать собственный стон, и, неимоверным усилием оторвав себя от двери, стремительно развернулся лицом к выходу. Он совершенно не помнил, как добрался до машины, и лишь где-то в глубине политического сознания плескалась мысль, что никогда ещё его тело так быстро не передвигалось в пространстве без посторонней помощи.

***

Примерно в это же время (или чуть ранее)

В сказке про поросят дунул волк,

а крышу снесло поросятам.

Английский фольклор

Люциус задумчиво смотрел на «Мальчика, извлекающего занозу», одновременно и сочувствуя, и завидуя ему. Соглашаясь помочь другу, он и в кошмарном сне не мог вообразить, что тем самым добровольно и собственноручно втыкает в себя такую же занозу. Но только отнюдь не в пятку, как этот юный римлянин. И уж конечно «посторонний предмет» Малфоя обладал гораздо менее безобидными параметрами, нежели помеха античного страдальца, грозя при этом лорду заведомо более серьёзными – может, даже смертельными? – последствиями.

Несмотря на зарок выбросить из головы все мысли, связанные с мистером Холмсом, кроме деловых, навязчивый образ гениального маггла (Мерлин прости, что эти слова вновь оказались рядом!) преследовал его неотступно.

Они договорились встретиться в ресторане только днём, но Люциус аппарировал в Лондон задолго до назначенного часа. Просто потому, что хотел немного пройтись и успокоиться.

Малфою казалось, что кратковременное погружение в атмосферу этих людей даст ему возможность лучше контролировать себя за обедом. Однако надежды не оправдались: пустое брожение по городу неимоверно раздражало, лишь повышая градус живого интереса к предстоящей встрече.

Бездушные рекламные плакаты на улицах, недовольно хрустящий под ногами снег и молчаливо-холодные сугробы вдоль тротуаров, степенность джентльменов, прогуливающихся по дорожкам парка, статусные лимузины, вальяжно скользящие по асфальту, – всё своими неуловимыми штрихами напоминало ему бесстрастно-самоуверенную фигуру мистера Холмса с плавной улыбкой на гипнотически змеящихся устах.

Лорд стиснул зубы, понимая, что дальнейший самовыгул неизбежно приблизит его к полной потере контроля, и тогда соблазн начать трапезу непосредственно с десерта, разложив Майкрофта прямо на обеденном столе, будет слишком велик. Чтобы укрепить рассудок и не допустить воплощения «сладких» мыслей в жизнь, необходимо было как можно скорее сосредоточиться на чём-то привычно-близком, родном по духу и очень успокаивающем: на мире мёртвых, например.

Тут Люциусу, к счастью, повезло – с очередной уличной афиши на него вдруг томно взглянули пустые глазницы двух древних чарующих мумий, изображённых рядом с мощными фигурами египетских сфинксов. Надпись в углу плаката гласила: «Британский музей. Вход свободный». Это было как раз то что надо: не слишком мрачно и не слишком возбуждающе; к тому же люди с такой богатой родословной, как у Малфоев, всегда тяготели к древностям.

Музей он нашёл быстро. Пропустив экспозиции современного искусства, которое в данный момент его совершенно не интересовало – а скорее даже угнетало, – и пройдя ещё несколько залов, лорд с удовлетворением наткнулся на выставку античных статуй и решил пока начать с них. Скульптуры впечатляли – как любые предметы прошлого, имеющие свою историю, – и аристократ уже было расслабился, когда невинная скульптурная копия вновь живо напомнила ему о том, о ком думать не следовало.**

«Да уж, настроился на нужный лад!» – подвёл итоги раздосадованный Люциус и... тут же невольно затаил дыхание, краем глаза заметив в дверях безупречный силуэт своей «занозы». Пришлось мысленно сделать пару глубоких вдохов, вспомнить «добрым» словом старика Мерлина, за ним – Тёмного Лорда, и, наконец призвав на помощь все свои дипломатические способности... не обернуться к стоящему в проходе Холмсу.

«Программа минимум» удалась, но Малфой всё равно злился из-за невозможности побороть в себе обострённую событием восприимчивость, когда вдруг неожиданно понял, что политик – как и он сам! – не двигается с места. Причин для такой «скромности» могло быть, по крайней мере, две, и проверить на вероятность наиболее желанную из них искушённому аристократу захотелось прямо сейчас.

Довольная улыбка тенью скользнула по губам бывшего Пожирателя, и Люциус неторопливо направился к фрагменту древнегреческого фриза, который рассматривал перед этим: на барельефе были изображены двое нагих юношей, один из которых сидел верхом на лошади, а другой только собирался сесть на свою. Оба, как и положено, были божественно прекрасны.

Чтобы отключить музейную сигнализацию, пришлось воспользоваться невербальной магией. А затем... Малфой, буквально спиной чувствуя на себе взгляд Холмса, изящным жестом потянулся к выпуклому изображению и нежно провёл по нему пальцами, будто лаская мраморное тело наездника.

Почему-то подумалось, что у маггловского гения должна быть такая же прохладная и гладкая кожа. От этой мысли собственная коварная улыбка лорда начала таять быстрее, чем апрельский снег, да так и застыла на губах, стоило только её обладателю услышать позади себя тихий и невероятно чувственный стон. Казалось, он прозвучал у Малфоя прямо в ушах, ударил током по всем нервным окончаниям и беспощадно рассыпался эхом вдоль позвоночника, витиевато резонируя в пространстве с высокими потолками и непредсказуемой акустикой.

Впрочем, это мог быть «всего лишь» чистокровно-беспомощный плач побеждённого сердца. Пальцы Люциуса дрогнули, и он, не в силах больше сопротивляться желанию, медленно обернулся. В дверях никого не было. Маг стоял один посреди длинного зала; привычно серые ледяные глаза его в эту минуту были до краёв наполнены лавой – тяжёлой, горячей и неумолимо кромешной. В цвет обнимающей грозного лорда мантии.

***

Кака така любовь?

Мне вон воздуха не хватат,

а в груди так и жжёт, так и жжёт.

«Любовь и голуби»

Майкрофт тяжело дышал, откинувшись на спинку заднего сиденья лимузина. Чёрт! Как он мог так попасться? Глупо и непрофессионально! Ведь даже Лестрейду ясно, что Малфой знал о его присутствии. Знал и не обернулся. Мало того, этот самонадеянный наглец заставил его – Холмса! – почувствовать себя полным идиотом.

Так вот как это бывает!

Он буквально ощутил, как в замкнутом пространстве автомобиля резко падает уровень IQ по сравнению с тем, что был здесь ещё каких-то сорок минут назад. Будто столбик термометра опустили в холодную воду.

С ним посмели играть! И кто? Этот спесивый недоангличанин. Мерзавец! Унизил его, дав понять, что политик слаб, как любой другой! Так посмеяться над британским правительством!

Ощущая в груди невыносимо острые жаркие сполохи, Майкрофт был почти в бешенстве и... в восхищении? Да, приходилось признать, что ему попался очень сильный «союзник». Хитрый, умелый и… во всех смыслах платиновый.

Краткая, как вспышка, первая любовь пятилетнего мальчика к бездушной машине казалась сейчас далёкой, смешной и абсолютно не показательной. Нынешний – гораздо более крышесносный – опыт настиг его уже на пятом десятке, и, кажется, Холмс несколько ошибся в расчётах, забыв принять во внимание, что на этот раз имеет дело с живым взрослым самодостаточным человеком, практически не уступающим ему ни в чём.

Интересно, а смог бы Шерлок просчитать этого лорда, окажись он сейчас на месте брата? Шестерёнки в политической голове судорожно закрутились, прикидывая варианты достойного выхода из положения: несмотря на обстоятельства, оба Холмса давно привыкли решать проблемы быстро, красиво и чётко.

Знание – вот что уже само по себе является обладанием!

Майкрофт бросил взгляд на часы: до встречи в ресторане оставалось совсем немного времени. Ему срочно нужна была информация. Позже он займётся дедукцией, самореабилитацией, психоанализом и прочими стандартно-оздоровительными процедурами, а через полчаса, за обедом – в поддержку ослабившим свои позиции берушам, – у него должен быть козырь!

И неважно, что вытащит его из колоды не собственный мозг, а всего лишь другой человек: сегодняшняя игра и так уже велась по чужим правилам, поэтому было бы глупо сейчас привередничать или вставать в позу. Да и некогда. Всего один звонок. Майкрофт решительно взял трубку и набрал номер.

Премьер-министр ответил сразу, но говорить о Малфое поначалу категорически отказался, раздражающе долго лепеча что-то о национальной безопасности и государственных интересах. Пришлось надавить и даже перейти к угрозам, прозрачно намекнув на локальный конфликт в преддверии освободившегося кресла главы правительства.

Видимо, нехотя прикинув в уме персональные риски и поняв, что безопасность пострадает при любом раскладе (будь она хоть трижды национальной или просто своей собственной), премьер, наконец, сдался и рассказал Холмсу всё, что знал сам. Однако предварительно он заручился устным обещанием правительственного коллеги проявить лояльность на ближайших выборах, а также взял с него слово, что больше об их разговоре никто не узнает.

И Майкрофту открылся новый мир, своими масштабами сравнимый лишь с совокупным интеллектом всех мыслимых поколений Холмсов, включая их домашних животных и тщательно отбираемый обслуживающий персонал.

Магическое сообщество – параллельная реальность, скрыто существующая рядом с ними, – заклинания, загадочная флора и фауна, школы волшебников, их войны, договорённости между министерствами, пакт о неразглашении, волшебный портрет для связи с колдовским руководством в кабинете министра. И много чего ещё. А в финале (вожделенной вишенкой на торте… нет, шпионским жучком в мозгу скрытного лорда!), наконец, было произнесено долгожданное имя Люциуса Малфоя – чистокровного мага и бывшего Пожирателя смерти, а ныне теневого лидера верхушки магической иерархии Англии!

Головоломка неожиданно превратилась в детский паззл: значит, им нужен он, а не Шерлок, личные разборки которого – всего лишь жалкий повод в стремлении договориться о чём-то гораздо более важном со старшим братом! А для оказания давления, как известно, хороши любые средства: в том числе и такие, как... дьявол! Точнее, вероломный дьявол!..

Вроде бы ничего не случилось: Майкрофт «всего лишь» встретил волшебника – своего волшебника, – который пятнадцать минут назад без всякой магии одним движением руки доказал гению, что он маггл.

***

Ретроспектива: 17 октября (полтора месяца назад)

«Совпадение – это падение сов».

А хорошая сова всегда к обеду.*

– Как вы себя чувствуете, мисс? – Джон, овеваемый ароматами кухни, присел на стул возле кровати своей невольной пациентки и одновременно спасительницы.

– Меня зовут Гермиона, – слабо улыбнувшись, сообщила девушка вместо ответа. – Доктор Ва... вас ведь можно так называть: доктором? – Она внезапно смутилась.

– Вам можно всё! – галантно заметил Ватсон, не обратив внимания на заминку. – Но вообще-то я Джон. Джон Ватсон к вашим услугам.

– Забавно, мы с вами почти тёзки, – вновь улыбнулась больная, но поднятый на неё удивлённо-непонимающий взгляд синих глаз очевидно требовал пояснений. – Моё второе имя Джин, и это женский вариант вашего имени, Джон.

– Действительно интересно. И мне нравится: Джон и Джин… «вас ведь можно так называть»… иногда? – доктор лукаво прищурился, вызвав своим поддразниванием очередную встречную улыбку, но тут же снова посерьёзнел: – Так как вы себя чувствуете, Гермиона?

– Спасибо, мне лучше. Хотя голова ещё немного побаливает… и кружится.

– Вам обязательно нужно сделать снимок: это наверняка сотрясение. Почему вы не захотели ехать в больницу? – неодобрительный взгляд Джона явно пропал даром, поскольку девушка, словно озарённая какой-то другой мыслью, опять проигнорировала заданный вопрос и неожиданно заявила:

– Я вспомнила! Вы, случайно, не тот Джон Ватсон, который работает с известным детективом – мистером Холмсом, кажется, – и пишет рассказы о раскрытых им преступлениях?

– Вообще-то не только о раскрытых. Но вы правы: мы с Шерлоком друзья, и я иногда помогаю ему в работе. Читали мой блог?

– Да, наткнулась как-то в Интернете. У вас очень интересная жизнь, Джон!

– Ну, если судить по сегодняшнему дню, вам тоже грех жаловаться на скуку. Может, всё-таки ответите на вопрос: почему вы отказываетесь от врачей и избегаете полиции? Я так понимаю, что раз мы приехали сюда, значит, это вполне безопасное место. Кроме того, вы можете мне довериться. Знаете, работая с Шерлоком, я научился принимать многие вещи – даже те, о которых раньше вообще не задумывался. А может, просто не видел. Поэтому я уверен, что смогу вас понять. И помочь, если надо. Во всяком случае, буду стараться. Скажите, этот взрыв… его ведь устроили не вы?

Девушка покачала головой.

– Не я. Но адресован он был именно мне, – её лицо внезапно помрачнело.

– Тогда, если вы не хотите обращаться к официальным властям, Джин, я могу попросить Шерлока заняться вашим делом. Думаю, он не откажет.

– Гораздо лучше, если о случившемся будет знать как можно меньше людей. Но... я расскажу вам, в чём проблема… только чуть позже, а сейчас… Вы не дадите мне подушечку? Она в шкафу на верхней полке, около пакета с травами.

– Э-э, вообще-то вы на ней лежите: седативный сбор, если не ошибаюсь. Увлекаетесь народной медициной?

– Цветки ромашки, трава мелиссы и мяты, корень валерианы, шишки хмеля, – уверенно, словно читая рецепт, перечислила Гермиона. – Да, я, можно сказать, дружу с растениями... Странно: видимо, у меня ещё и обоняние не в порядке... Хотя ароматы еды я слышу. Чем это так вкусно пахнет?

– Обедом: я тут слегка похозяйничал на кухне. В кафе, возможно, было бы вкуснее, но, учитывая ситуацию... В общем, придётся вам довольствоваться моей стряпнёй. Кстати, я ещё не успел поблагодарить вас за спасение.

– Вы тоже мне очень помогли... даже не представляете себе как!.. И спасибо, что приготовили поесть. Ужасно хочется снять пробу. Надеюсь, вы не против? А то от этих запахов у меня уже слюнки текут, – Гермиона, перестав хмуриться, с надеждой и самым жалобным видом уставилась на Ватсона.

– Умеете вы уговорить голодного мужчину! Ладно, сейчас накрою здесь и буду вас кормить: уж в чём, в чём, а в этом у меня есть кое-какой опыт. Только не вставайте – в ближайшие дни вам лучше поменьше двигаться.

Джон отправился на кухню за посудой, даже не подозревая, какие ещё удивительные открытия ждут его сегодня помимо тех, что уже случились! И всё это благодаря компании однозначно «сногсшибательной» тёзки.

…

Телефонный звонок – как инъекция морфия…

Между строк читай, между строк.

Земфира

После обеда поговорить вновь не удалось: утолив голод, Гермиона сразу же провалилась в сон, едва не забыв похвалить повара за еду. Правда, перед этим она успела непрозрачно намекнуть доктору, что очень нуждается в его помощи и длительном присутствии. Поэтому, убрав со стола и помыв посуду, Джон ещё раз позвонил в клинику и взял отпуск «по семейным обстоятельствам». А затем набрал номер Шерлока.

Детектив, увлечённый в этот момент выбором новой плётки для более эффективных походов в морг, был не слишком доволен тем, что его отрывают от столь важного занятия. Однако услышав, что ближайшие дни Джон намерен провести вне дома и ждать его не надо, Шерлок тут же напрягся и стал выпытывать у доктора причины столь радикального поведения.

Ватсону пришлось ограничиться полуправдой, рассказав, что он познакомился с девушкой и вынужден будет некоторое время пожить у неё, поскольку новой знакомой требуются именно его – доктора Ватсона – профессиональное внимание и помощь.

Обиженно-возмущённый голос на том конце телефона не преминул немедленно обвинить Джона в чёрствости и наплевательском отношении к собственному другу и коллеге, которому, как оказалось, медицинская и разные другие виды помощи нужны ничуть не меньше, чем «какой-то там новоиспечённой подруге – особе неизвестной, но безусловно подозрительной и наглой».

Какие именно «другие виды» имел на доктора «друг и коллега» – последний уточнять совершенно не собирался ввиду «катастрофической нехватки времени и чрезвычайно низкого уровня сообразительности» звонящего абонента.

Вопреки своему оскорбительному содержанию ревниво-баритональный монолог лился в чуткое ухо светловолосого эскулапа упоительной музыкой сотен эоловых арф, наполняя детским восторгом каждую нервную клетку на маршруте «голова Джона – сердце Джона». Все эти небесные инструменты очень кстати возникли на балансе Туманного Альбиона (видимо, для того, чтобы в нужный момент зазвучать в унисон с душевными струнами самого Ватсона), а их отечественный настройщик – лучший специалист по выворачиванию душ наизнанку! – оказался ещё и обладателем камертонного голоса: чувственно-низкого, торопливо-переливчатого и… невероятно родного.

Долговязо-кудрявое чудо продолжало упрямо занудствовать в трубку, тем самым только подтверждая своему персональному блогеру, что жизнь продолжается и при этом она чертовски прекрасна! Джон ещё целый час терпеливо выслушивал метафорично-витиеватые обвинения в любви, пока батарейка в телефоне, наконец, не решила, что обличительной романтики на сегодня достаточно: полностью сев, она разом оборвала мобильную «цепь сердечных мук и тысячи лишений, присущих телу».**

Справедливости ради стоит сказать, что со стороны Джона телесных лишений было не так уж много. А точнее два: кисть руки, долгое время державшая телефон, и слуховая раковина, к которой был прижат мобильник. Поэтому сейчас, когда ватсоновское ухо безнадёжно отекло и даже изменило форму, левой стороной своего тела доктор более всего напоминал хоббита из кинотрилогии, снятой по романам его – уже второго за сегодня (на этот раз литературного) – тёзки: Джона Толкиена.

Таким образом, маленькая квартирка, надёжно затерянная в пёстро-многоликой суете Большого Лондона, невольно предоставила свой судьбоносный приют двум главным виновникам будущих (эпохальных?) событий. В данный момент раненая волшебница спала, а неприметный спаситель отверженных душ и дрессировщик самовлюблённых драконов – новоявленный Бильбо Бэггинс – мечтательно застыл посреди кухни. Представители таких разных миров – оба они улыбались сейчас одинаково…