Хорошо, что я дождался, пока Джулиан выведет собаку. Было страшно и стыдно, в глаза я ему смотреть не мог. Он тоже на меня не смотрел, только брови вскинул, когда услышал про мою проблему. Но волк не из болтливых, никому не расскажет. Я не зря его четыре года изучал, как юный натуралист бабочку на булавке. Поэтому и план мой сработал. Тупой и жестокий, конечно, как сейчас понимаю. Но я-то был уверен, что он меня отметелит до потери сознания и до сломанных ребер, и я буду зализывать заслуженные раны, пока он исчезает за горизонтом. А он испугался, что чуть меня не подстрелил. А когда понял, как я его подставил… Образец английской выдержки, старая школа. Кто бы еще так среагировал? Ну, кроме Энцо, конечно? Босс, наверное, смог бы дождаться шестерки с пистолетом, чтобы самому руки не пачкать.

“До понедельника” — это предупреждение или обещание? Да ясно ведь и так, что в понедельник у меня на столе будет лежать заявление по собственному желанию. Не переживай, волчок, я, конечно, сволочь, но порядочная. Никаких неустоек платить не заставлю и характеристику тебе напишу такую, что поедешь в Вашингтон перестраивать Белый дом. Может, тогда у тебя глаза оживут? Я думал, ты будешь пылать праведным гневом и шашкой махать на боевом коне, а у тебя внутри пламя погасло. Да если б я знал, что ты так расстроишься… Что я тебя прикормил, приручил и собственными руками с тебя шкуру снял, по живому…

— Что желаете на ужин, мистер Майлз?

— Спасибо, Энцо, сегодня нет аппетита.

— В Вашей спальне убраться не успели, там все, как было. Приготовить другую комнату?

— Нет, Энцо, я переночую у себя. И добавь к своему оплаченному отпуску еще две недели и билеты в любую точку мира.

— Благодарю Вас, мистер Майлз. Тогда я вернусь в понедельник, еда в холодильнике. Приятного Вам вечера.

— Тебе тоже, Энцо.

В спальне было все, как я помнил с утра. Пистолет на подоконнике, сбитая простыня на постели, два использованных презерватива на полу с моей стороны кровати. В ванной — белое полотенце, аккуратно повешенное на батарею. Я разделся, бросил одежду на кресло и упал на кровать, на правую половину, где ночью спал Джулиан. Подушка все еще пахла розами, и я в нее завыл. Тоскливо. По-волчьи.

В понедельник я был собран и внешне спокоен: вчера ни капли в рот не взял, чтобы выглядеть достойно, подписывая заявление. “Запомни меня молодым и красивым”, твою налево. Но заявления не было. А Джулиан был — и на утреннем совещании, и весь день на рабочем месте. И во вторник тоже. А в среду Анджела спросила, не найдется ли у меня времени принять мистера Барнса по личному вопросу. Ну тоже ничего себе план мести: дать надежду и отнять через пару дней. Хотя, скорее всего, он просто работу новую искал. Он ведь благородный волк: горло перегрызет, а в душу не насрет, пожалеет. Потому что научил один добрый охотник, как это больно, когда тебя в грязь втаптывают армейскими ботинками просто так, для развлечения. “Да, Анджела, пусть заходит”.

— Добрый день, присаживайся.

— Не буду, я быстро.

Ну конечно, недолго ведь листок на стол положить. Или все-таки сначала по морде зарядит?

— Что, извини? — мозг ржавой баржей заскреб по дну, разворачивая услышанное обратно: стимулятор, искусственный, акт, сексуальный, однополый. Джулиан недовольно поморщился.

— Нет, надо тебе все-таки подарить англо-американский словарь. Я спрашиваю, что ты мне в ту ночь пытался продемонстрировать? Наглядное пособие по преждевременной эякуляции? Выдержки из руководства “Как не произвести на партнера никакого впечатления”? Ноги лизать мне и собака умеет.

Я не смел поднять на него глаза и радовался, что борода скрывает мои щеки.

— Самый отстойный секс в моей сознательной жизни, Майлз. За одно это тебе должно быть мучительно стыдно. Так что придется мне все взять в свои руки и провести собственный эксперимент на людях. Ты подопытный хомячок.

— Я согласен, — поспешно брякнул я, кивая с идиотским энтузиазмом. — В чем суть?

Джулиан вздохнул и закатил глаза.

— Серьезно, ты забыл к мозговому центру подключиться сегодня? Ушел в автономное плавание в Марианскую впадину? Или бумажку с паролем потерял?

Он обошел мой стол и сел на угол, наклонившись ко мне всем корпусом.

— Ну давай перефразируем в соответствии с твоими умственными способностями. Настрой свой сонар, я морзянку не знаю, просто помедленнее скажу.

Я выслушаю от тебя все, и сиди вот так всегда, чтобы я даже запах твой чувствовал.  

— Раз-два-три, прием. Слышно меня? Отлично. Я хочу проверить, смогу ли кончить с мужиком, находясь в полном сознании, без всяких там волшебных эликсиров. А ты мне как раз должен до самого апокалипсиса…

Я потерял дар речи. Вот это волчок меня уел. Мне потребовалось пять лет, куча денег и стотыщ тонн душевно-умственного напряжения, чтобы затащить его в постель на один раз и потерять навсегда. А он так запросто заявляет, что ему интересно со мной трахнуться. Милый мой, да я для тебя стану хоть хомячком, хоть крысой белой, хоть Белкой со Стрелкой. Маленький мой бесстрашный волчок…

— Не бойся, больно не будет. И скучно тоже. Не мой стиль. Всего один раз.

— Я же сказал уже, что согласен. Время и место?

— У меня в пятницу вечером, часов в восемь. Чтобы я был уверен в чистоте эксперимента. И камер у меня в квартире нет, для особо извращенных.

— Я приду.

Джулиан соскочил со стола.

— Ну тогда это наше информированное согласие. Обещаю, что в ходе эксперимента ни одно животное не пострадает, ты ведь еще не эволюционировал. До пятницы в общем, гомо эректус!

Я проводил глазами прямую спину в белой футболке и подтянутый зад в синих джинсах, подождал, пока закроется дверь. “Анджела, полчаса меня ни для кого нет. Кроме мистера Барнса”. У меня, может, сегодня на самом деле день рождения? Или это все подарки на Рождество и Пасху от неизвестных любящих родственников за тридцать пять лет? А камеры, значит, так и не обнаружил. Но там всего одна, над входной дверью. Ну и еще одна, в гостиной. Надо будет отключить до пятницы.

Была в орехе фея у крошки Мэри Бэлл,

А у верзилы Джона в печенках черт сидел.

Любил малютку Мэри верзила больше всех,

И заманила фея дьявола в орех. 

У. Блейк

До пятницы я уже сто тысяч раз передумал, себя проклял и простил, и опять проклял. Зассал, в общем. Майлз и сам охренел до бессознательности, когда я к нему заявился с таким предложением. Ну хотя я все объяснил научно-популярно: один раз — не пидорас, я — ученый-экспериментатор в белом халате со счетчиком Гейгера в руках, а он — морская свинка в лабиринте, все под контролем, под запись на подкорку. Если с Майлзом не получится в трезвом уме и твердой памяти — то я нормальный. А если получится — то тоже нормальный, только в бинарном коде по логарифмической шкале, мать вашу.

В пятницу, естественно, кусок в горло не лез и опять потряхивало, поэтому ушел с работы пораньше — начальник уж точно возражать не будет! — и прогнал себя на десятку, чтобы не было сил дрожать. Отвел Дейзи на ночевку к другу сердечному, Отису — та еще помесь дога с носорогом, но ей нравится, сердцу не прикажешь. Она и сама-то у меня, бедняжка, красотка из кабаре для слабовидящих.  

— Боишься, что с двумя женщинами в спальне не справишься? — Мария улыбнулась так заговорщицки, что я покраснел. 

— Болтают слишком много, спать мешают.

Принял душ, побрился и почистил зубы — и вот тебе, бабушка, и без пятнадцати восемь! Едва постель успел перестелить.

Ровно в восемь — звонок в дверь, и в глаза мне катит не хрестоматийная зима, а миллион, блин, алых роз. Майлза почти не видно за букетом, он что, весь магазин скупил? А куда ставить-то? Забрал у него цветы, положил на кухонный стол.

— Спасибо. 

— На свидание ведь с цветами приходят? Я не знал, какие ты любишь.

— У нас опыты в стерильных условиях космического вакуума. Но все нормально, самый английский цветок. Про войну Алой и Белой Розы в курсе?

Так, это я время тяну, потому что страшно. Надо чем-то заняться, кто-то ведь сказал, что храбрость — это когда на страх не хватает времени. Майлз тем временем стукнул об стол пакетом, вынул бутылку рома — меня прямо передернуло, как вспомнил, сколько он его в меня влил.

— Я ведь сказал: без допинга. Или ты так сильно волнуешься? Не стоит, я все сегодня сам сделаю.

— Это мне на потом. Тебе суши, ты же опять не ел ничего. Вместо конфет.

— Спасибо, убери в холодильник, я пока цветами займусь.

Розы пришлось разделить на три букета, задействовав позапрошлогоднюю вазу и две обрезанные пластиковые бутылки из-под воды.

— Я не знал, что у тебя нет ваз.

— Я не очень популярен у мужчин с цветами.

— Ты просто не замечаешь. Я иногда поражаюсь, какой ты наивный и беспечный.

— Я больше так не буду, говорящий хомячок. Ну все, со светской беседой мы покончили. Давай к делу.

— И где ты их вершишь, дела свои?

— Ты что, правда словарь почитал? Начнем с дивана, это самый научный подход.

Мы сидели как два девственника-теоретика — в неловком молчании и с ладонями на коленках. Каждый на своих.

Майлз осторожно положил правую руку на спинку дивана, как это делают прыщавые подростки на свидании в кинотеатре. Для здоровенного тридцатипятилетнего мужика под два метра ростом жест вышел очень робким, и я фыркнул.

— Майлз, ты же трахаться пришел, чего стесняешься?

Он покраснел и убрал руку. Да что за первый класс вторая четверть! Ну что же, я тебе обещал — я тебе покажу! У тебя после такого унижения вообще ни на кого не встанет!

— Я смотрю, ты и теорию всю забыл за пять лет. Учись у профессионалов! — и поцеловал его в губы. Свидание так свидание. Целоваться я начал в тринадцать лет, меня учила Эрин, дай ей бог мужа хорошего и детей здоровых. Ей тогда было пятнадцать, и она уже много чего неплохо умела, но целовалась лучше всех моих школьных подружек. Майлз завелся с пол оборота, притянул меня к себе: качество поцелуев среднее, слабоватая техника компенсируется энтузиазмом. Сидеть с искривленной спиной стало неудобно, на этом этапе я девушку либо кладу на диван, либо сажаю на колени. Эксперимент у нас контролируемый, так что выбрал второй вариант, сев так, что его ноги оказались между моими. Он переместил свою лапу с моей шеи на лопатки, а вторую сразу положил мне на задницу. 

— Подсказать, что дальше делать?

— Не надо, дальше я сам.

И пополз горячими ладонями мне под футболку. Я, как истинный апологет науки, внимательно следил за своими ощущениями: пока ничего, если не считать напряжения, когда он трогал меня за зад. Не каждый день меня, знаете ли, за попу трогают. И вообще это у меня больное место. Надо, наверное, расслабиться, дать этому безумию шанс, в конце концов. Закрыть глаза и сосредоточиться на том, что со мной происходит, а не кто это делает. Какие все-таки у него огромные руки! Я откинулся назад, и они немедленно подхватили меня — не рывком, как дергают за кимоно на татами, а надежно, как малыша на первой велопрогулке. Майлз вдруг замер, и я открыл глаза:

— Ты передумал? — прямо камень с души. Буду врать себе и дальше, что это не я струсил…

— Если ты боишься, что я нападу, можешь меня обезопасить.

Я кончиками пальцев дотронулся до основания его горла — там, где трахея, ребром ладони провел по шее — там, где яремная вена: убить не убью, но здоровье попорчу надолго. Он понимающе кивнул и продолжил. Ну что же, храброго только раз постигает смерть [Трус умирает при каждой опасности, грозящей ему, храброго же только раз постигает смерть. У. Шекспир] — я выдохнул и снова сосредоточился.

Очень интересно оказаться по ту сторону баррикады, на собственной шкуре ощутить, что чувствуют девушки. И не я теперь стараюсь, а меня облизывают и обцеловывают со всех сторон. Приятно, кстати, знать, что все делаешь правильно — уж если мне нравится… Так, футболка моя на полу! Повезло тебе, козлина, что не надо всякие пуговки милипизерные расстегивать вслепую и прическу стараться не портить. Да я просто мечта! Хотя ты мне это говорил на прошлой неделе… У меня все под контролем, все спокойно, у козла давно бугор в брюках. Трогать я там, конечно, ничего не буду, в условия эксперимента это не входит. Он расстегнул рубашку, положил мои руки себе на грудь, и я поспешил убрать пальцы от щупалец огромного осьминога. На половину груди и вниз по правому боку набил себе — болевой порог проверял? Черт, у него же там шрамы от ожогов. Ладно, сосредоточимся на…. Твою мать, у меня тоже зашевелился. Но это же нормальная физиологическая реакция?

Майлз поднялся, прижав меня к груди. Пришлось обхватить его ногами за талию, если она бывает у танков-трансформеров. Вот же он сильный, козлина. 

— Куда?

— Ко мне, — деловые встречи я провожу строго на своей территории.

Он положил меня на кровать, стянул джинсы, и тут мои гордость и предубеждение канули в бездну когнитивного диссонанса. У Майлза как будто была карта моего тела, и бил он губами прицельно, без промаха. Морской бой, чтоб ты сдох. Однопалубный на шее, под ухом — убит. Двухпалубный на животе — попал, убит. После захвата флагмана я перестал вести счет потерям и временно капитулировал: такого минета мне не делала ни одна девушка. Последним усилием воли вытащил недовольный член из удивительно умелого рта — так я точно кончу, но проверяем мы другое… Сунул козлу презерватив и смазку с робким ароматом гетеро-надежды — тюбик с чавканьем плюнул ему на пальцы.

— Ты себя не готовил?

— Нет, зачем я буду мокрой жопой хлюпать, если ты передумаешь приходить? 

— Хорошо, я сам все сделаю, мне нравится…

Я закрываю глаза, и мне тоже нравится. И что ты не торопишься, и что короткие ногти не царапают нежные стенки, и как ты убираешь из моего рта закушенные пальцы, держишь меня обеими руками и целуешь… Нет! Подожди! Чем ты в меня тычешься, сволочь! Майлз придавил меня, успокаивая как овечку перед стрижкой, зашептал горячо в ухо:

— Ты меня очень возбуждаешь такой, я быстро кончу.

— Кончишь, когда я скажу! Слезь!

Послушался меня, храброго укешечку. Хорошо их там в армии муштруют. А мог бы и… Я залез на него сверху — надо вернуть контроль, а то подопытные хомячки инициативу перехватили. Твою мать, а ведь теперь придется его член в руку брать, иначе не попаду, это девушкам легко. Он понял, сам пристроил головку к моему заду. И вот тут я завис. Это не он меня теперь, связанного или пьяного, насильно возьмет. Это я сам, по доброй воле на него дыркой своей наденусь. И в жертву потом не сыграешь. Я, по-моему, еще не готов, давайте-ка на этом закончим… Ну да, сейчас из кровати вылезу, принесу ему рома: “Залей печаль!” Хотя на это я способен. А потом? “Что мне делать, доктор, — блеет восьмидесятилетний старец Барнс в подгузнике, — я так и не выяснил, моно я или стерео. Даже мужика себе нашел, но обделался в решающий момент. А можно мне тест на сексуальную ориентацию? Там будет две голубых полосочки или одна розовая? Зачем здесь санитары? Я не хочу в морг!” Да пошло все в жопу! Буквально!

****

Он застыл надо мной и даже не дышал. Я уже приготовился ползти дрочить в ванную и пить из бутылки залпом до дна, как он ринулся вниз. Лицо — как у гладиатора с трезубцем против танка, “идущие на смерть”, твою налево. Я едва успел его поймать и остановить — мне перелом эротической конечности ни к чему. Сел в кровати. Взял за плечи, осторожно помог медленно опуститься. Волк не сопротивлялся, уткнулся мне в грудь, глубоко дыша. Вот только без слез, пожалуйста. Что девушки задумчиво плачут после секса — это бывало. А парень во время — к такому жизнь не готовила. Но Джулиан не плакал: опрокинул меня обратно на спину, стальными пальцами сжал мои запястья и начал двигаться. Теперь понятно, почему он запаниковал: потерял контроль. Я послушный, полежу. Подожду, пока ты себе ритм подберешь, пока ноги у тебя устанут. Опять ведь психовал — бегал почти час, а я как дурак не мог оторвать глаз от зеленой точки на карте в телефоне. Чуть не поехал за тобой. Глаза у него закрыты, лицо сосредоточенное, дыхание ровное. Я долго не продержусь, но он абсолютно спокоен. У тебя же встал, зачем ты сдерживаешься, волчок?

— Разреши мне, пожалуйста.

Он презрительно дернул уголком рта:

— Попробуй, но мне уже все ясно. Окончен путь тревоги и сомненья.

Наша очередь, не подведи, товарищ маузер! Я снова сел, запустил руку Джулиану в волосы, запрокинул голову и поцеловал. Сначала в безразличные губы, потом в шею, потом в ключицу. Волк торжествующе фыркнул и начал с меня сползать. Ну уж нет, милый, не зря я коробку салфеток извел за три дня и виагры нажрался. Повалил его на спину, закинул безупречные ноги себе на плечи и задал свой темп. Выходил почти полностью — и одним движением обратно до конца, не резко, но уверенно. И все время следил за его лицом. Изумленные глаза он сегодня рукой не закрывал, а смотрел на меня… нет, не покорно. Внимательно. Я не удержался и наклонился его поцеловать, отчего он сложился почти пополам и жалобно вскрикнул. Я себя проклял и приподнялся, но меня железным обручем стиснули ноги, а в ушах раздался хриплый рык: “Не останавливайся!” Такие приказы не обсуждаются. Теперь от каждого прикосновения Джулиана дергало как от разряда высоковольтного кабеля, и внутри все сжималось. Я каким-то чудом дотерпел, пока он взвоет и выгнется всем телом, а потом меня накрыло с головой. Помню только, как стонал волку в рот, а он целовал меня так, что я задыхался от счастья. 

Мы лежали рядом, переводя дыхание. Я осторожно провел пальцем от его шеи до бедра.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — он тщательно вытер свою липкую ладонь влажной салфеткой. — За что?

— За то, что выбрал меня для опыта.

— Это же физиология на плоскоклеточном уровне доисторической амебы, ничего личного. Ты просто первый под руку попался. Тем более, что мне давно надо было кое-что выяснить, — он тяжело вздохнул и вылез из постели.

— Что показал эксперимент?

— Вялотекущее бисексуальное расстройство, — волк явно не в духе, но кусаться не собирается. — Ты будешь чай?

— Я себе принес выпить. Если только еда у тебя есть?

Просто не знаю, кто я сейчас такая. 

Нет, я, конечно, примерно знаю, 

кто такая я была утром, когда встала, 

но с тех пор я все время то такая, то сякая —

словом, какая-то не такая. 

Л.Кэрролл

Значит, би. Но и с таким диагнозом люди живут, история знает несколько случаев. Главное, чтобы родители не узнали. И Райан.

На случай ядерной войны у меня всегда есть н.з. Сегодня это тортилья, свежая была до вчерашнего дня. Ничего, съест.

— Вкусно пахнет, — Майлз подошел сзади, звеня кубиками льда в стакане с неизменным ромом.

— Картошка с беконом.

— Нет, от тебя хорошо пахнет, — и обнял меня сзади одной рукой. У меня даже лопатка из пальцев выпала, а он зажал меня между плитой и собой и провел языком от ключицы до уха. Так это лед у тебя звенит или яйца опять?

— Тарелку себе достань.

Он у меня сегодня дрессированный, поцеловал в шею и отошел. Ели молча. Я думал, не светится ли у меня теперь во лбу диагноз “и вашим, и нашим”. Опять тренеру звонить надо, готовить достойный отпор.

— Мне кажется, так несправедливо, — козлик задумчиво положил вилку на пустую тарелку. — Я провел на тебе три опыта, а ты на мне только один. Я готов сотрудничать.

— Тебе не пора домой баиньки? А то как приедет служба защиты прав животных.

— Я готов пострадать во имя науки. И потом, нельзя за руль в нетрезвом виде. Все равно до утра теперь надо ждать.

— Тебя это обычно не останавливает. 

— Сегодня особый случай, надо соблюдать чистоту эксперимента.

Мои настойчивые рекомендации ночевать в гостевой спальне Майлз отверг категорически: у него, видите ли, от розового цвета грудь растет. Лучше бы хер завял! Спи тогда на диване, мне-то что. Козлик пил и глядел на фонари в парке, я убирал со стола. Время уже одиннадцать, ноги стоять отказываются, да и вообще уже пора о душе подумать. Это у меня хорошо получается за мытьем посуды. Тут по щиколотке мазнул мокрый язык. Неужели собака проснулась? Придется с ней идти… горячие ладони взяли меня за бедра. Не пнешь же в лицо человека, который тебе ноги целует? Посуда кончилась в районе коленей, потом Майлз стянул с меня шорты, провел губами по яйцам — член-предатель уже сзади не достать. А потом я снова застыл: вот уж там меня никто никогда не лизал. Нет, я, конечно, в душ сходил, но все равно…

Утром мне снова было тепло и почему-то щекотно — борода, оказывается, не колючая, только все от нее чешется, когда тебя целуют в ухо. Ночевала тучка золотая на груди годзиллы-великана, твою мать! У меня магнит, что ли, внутри?

Я посмотрел на часы — вашу ж машу! Почти десять! Сеанс психоанализа с последующим самобичеванием откладывается до лучших времен. Выиграл чемпионат мира по принятию душа за двадцать секунд, футболку натягивал уже в прихожей. Майлз ждал на кухне одетый, аккуратный — как будто целый час перед зеркалом провел.

— А завтрак?

— Дома пожрешь! Я собаку обещал в девять забрать!

— Я отвезу.

Мария опять многозначительно улыбалась и почему-то подняла брови, глядя на мою шею — футболка, что ли, наизнанку? Дейзи шла недовольно — я прервал ее послепрогулочный сон, но, увидев машину, ускорилась. Запрыгивать она сама не может, пришлось поднимать тушку. Твою мать, как же ноги болят! Даже зашипел, когда садился.

— Ты в порядке?

— Пятнашку вчера пробежал, — херушки ты дождешься “ой, милый, в следующий раз поосторожнее ножки мои себе на плечики забрасывай”. Я их в следующий раз сожму там ненароком и скажу, что так и было. Но только не будет следующего раза.

Он понимающе покивал. А ухмылочка мерзкая такая. Пришлось показать ему средний палец. Я открыл зеркальце на визоре и охренел окончательно.

****

— Ты совсем уже?…

— Так почти не видно, — я аккуратно поправил ему футболку, прикрывая засос на шее. Красивый получился. Ты еще не знаешь, что у тебя на спине и на заднице творится. Я наставил ему меток почище любого рабовладельца. Каждый поцелуй — клеймо: “частная собственность, нарушителю — смерть”. Удивительно, как он не заметил. Хотя он весь — сплошная эрогенная зона, где ни тронь. Как он с таким чувствительным телом живет? А, ну да, у него же мозг — всему голова. Сидит себе в стрелковой башне и приказы отдает: не верить, не реагировать, кусаться. Надо с ним осторожно: мальчик, конечно, нежный и отзывчивый, но ведь чуть не по его — и я буду с разодранным горлом валяться.

— Куда ты едешь? 

— Вот черт, по привычке домой повернул. Ну ладно, поедем ко мне, Энцо чего-нибудь приготовит. Я лично жрать хочу.

Следующая неделя выдалась напряженной: Джулиан мотался по объектам, я ругался с подрядчиками и поставщиками. Виделись только на совещаниях и два раза успели съездить на обед, но и там обложились бумагами. 

В субботу утром я дождался, пока он вернется с прогулки с собакой, и поехал к нему. Позвонил в дверь, сунул волку в руки букет белых роз. В вазе. И пока он не успел в сознание прийти:

— Я решил, что первое свидание у нас будет сегодня. В прошлый раз было второе. Собирайся, поехали.

У него лицо было как у Белоснежки, к которой гномы завалились в девичью спальню и объяснили, в какой валюте они берут плату за проживание в своем хостеле.

— Куда?

— На пикник, на озеро. Собаку возьми. И жарко будет, можешь ехать в шортах, — толстый уж очень намек получился, епт.

— Окей, подожди пять минут.

Крышу в кабриолете я опустил, и Дейзины уши полоскались на ветру. Шорты были не короткие беговые, а джинсовые, по колено. Ну и ладно. Он все равно их подвернул, когда учил собаку плавать. А вот гребец из него неважный, на середине озера я забрал весла. И изловчился прижаться к нему, когда мы менялись местами.

— Я как-то на лодках не очень. На плоскодонках с шестом — это пожалуйста.

— Провести мастер-класс?

— Не, я лучше позагораю.

Вытянул ноги свои прямо ко мне, руки на бортах — я так могу и в кругосветку с тобой, зверюга ужасный. Что ты со мной делаешь?

Энцо расстарался, положил в корзинку все самое его любимое. Хотя я ведь не сказал, с кем еду. Слишком много знает мой домоправитель, даже уволить нельзя. 

— Я все хотел спросить, только ты не обижайся.

— Ну?

— Тебе не жарко в бороде?

— Я привык. И бриться не надо — куча времени свободного.

— Тоже, что ли, отпустить?

— Не говори ерунды. Тебе не пойдет, — а дальше молчать: на фразу “с таким милым лицом” волчок реагирует болезненно. Для собеседника. 

Болтали обо всякой чепухе, старательно избегая ночных событий недельной давности. Я рассказывал ему истории из армейской жизни. Слушая, как три умника пошли грабить магазин в черных масках и полном обмундировании с именными нашивками, Джулиан так хохотал, что подавился лимонадом, и мне пришлось хлопать его по спине. 

День пролетел незаметно, до города добрались за час. Я высадил волка у подъезда.

— Ты ведь не обидишься, если я не приглашу, и ты не зайдешь? — спросил он осторожно, явно из вежливости.

— Нет, на первом свидании не положено.

— А, ну тогда до понедельника. Спасибо за пикник.

— Пока.

Доехав до дома, я развернулся и погнал машину обратно. Джулиан остолбенел, увидев меня на пороге, но я не дал ему ничего сказать.

 — Я все-таки решил зайти, — приложил волка к двери, взял за подбородок и поцеловал, свободной рукой поворачивая ключ в замке.