Прекрасные черты, предел моих желаний,

Глядеть бы и глядеть на этот дивный лик,

Не отрывая глаз…

Петрарка

Дейзи жаловалась на весь аэропорт — настрадалась за восемь часов полета в багажном отделении, бедняжка, поэтому в такси я держал ее на руках: у меня на клетки тоже аллергия. Водитель, к счастью, не возражал, и даже рассказал пару историй про своих спаниелей.

Дом сиял ослепительной белизной и рождественскими гирляндами, гравий на дорожке был свежий, с клумб улыбались анютины глазки — мой маленький розыгрыш удался, родители подготовились к встрече. Дверь открыл отец:

— А ты хорошо выглядишь, сын, в тонусе. Мать, Джулиан с подружкой приехал, ты опять за своим компьютером застряла?

Дейзи закончила красить траву в желтый цвет, по-хозяйски вошла в дом и села столбиком: кормите меня.

— Вот моя девушка, папа, — я погладил собаку по голове. — Любит меня так, что ни дня в разлуке не вынесет. 

Отец хмыкнул:

— Понимаю. Молчит, денег не просит и всегда рада тебя видеть — ты не зря умный, сынок. 

— Привет, Джулз, как доехал? Какая прелесть! — мама обняла собаку. — Устала с дороги, бедняжка! 

Я занес в дом чемодан и клетку, отчего в коридоре стало совсем тесно, и пошел на второй этаж.

— Мы тебе приготовили большую спальню, — крикнул вдогонку отец. Значит, последний бастион материнской любви пал, даже молве не пришлось больше клеветать. Хотя Райан здесь давно не появлялся, так что из соперников на мамино внимание у меня только Дейзи. И она уже ведет в счете. Но я что — я привычный, раз в семь лет могу потерпеть.

Внутри дом совсем не изменился, разве что под ногами вздыхал и щерился пазами плохо подогнанный ламинат — отец наверняка положил его прямо на старый линолеум, проклиная современные технологии и призвав на помощь молоток и суперклей. Я ведь специально отложил перепланировку своей квартиры, чтобы вернуть родителям деньги за колледж, и можно было нанять специалистов, но нет, “настоящий мужик все умеет делать сам”. Я не стал ничего комментировать: не мое дело. Здесь моих дел вообще больше никаких нет, просто визит вежливости и выплата последнего долга. 

В столовой была наряжена елка, на столе лежала пачка магазинного печенья, которое я пересыпал в тарелку. Отец принес поднос с бутербродами и молоко, мама положила на пол большую подушку для Дейзи — сытая скотинка немедленно на нее забралась и прижалась спиной к горячей батарее, не спуская, впрочем, недреманного ока с еды. Я заварил чай. Чашки тоже были старые: “лучший папа на свете”, мамина с розами и моя с черной буквой J и ягуаром (jaguar). Раньше была еще одна, с R и енотом (racoon), но я искрошил ее в пыль молотком, под жалобный вой владельца. Сладкие воспоминания золотого детства.

Перед ужином я устроил себе пробежку, чтобы устать и уснуть, несмотря на пятичасовую разницу во времени — не хочется портить глаза, читая под сорокаваттной лампочкой в спальне, а больше в родительском доме заняться нечем. Однако “Волхва” Фаулза все же из книжного шкафа достал, я очень ценю такие книги-вселенные: они раскрываются по-новому после каждого прочтения, слой за слоем снимая покровы с гениального замысла автора, который до конца постичь вряд ли удастся. Это одна из причин, почему я выбрал архитектуру: так писать я не сумею, а продираться со снятой кожей через ядовитые шипы критики ради публикации второсортных текстов не имеет смысла. Да и пишутся хорошие книги кровью души, которая в моем организме отсутствует. Интересно, как там козлик? Кто за него сейчас думает? И удержится ли он до праздника, или уже открыл коробку и ест свой подарок? В рождественский кекс я вместо виски вбухал полбутылки его любимого рома, так что должно понравиться. Что вообще дарить миллионеру, я не представляю. Ему проще: на день рождения принес мне всю линейку Apple.

Родной город, в отличие от дома, изменился сильно, и привычный маршрут пришлось менять на ходу: передо мной то и дело возникали неизвестные улицы и сетчатые заборы, огораживающие стройплощадки. Стандартные безликие коробки для бездумных трудяг, которым безразличен фасад и пофиг, что нельзя открыть холодильник, если не закрыта дверь на кухню. В общем, я не стал больше расстраиваться и побежал в соседнюю деревню — там все было по-старому, даже коварная яма в грязной луже, которая терпеливо ждала меня все эти годы. Я, конечно, не обошел ее своим вниманием, и, хромая домой, сочинял проникновенное письмо городскому совету о необходимости электрификации сельской местности, пусть и вопреки многовековым традициям. Послы королевства луж в моих кроссовках одобрительно хлюпали в такт шагам и приглашали забегать еще.

Утром отец уехал к клиенту, мама дописывала свою статью, а я повел собаку на прогулку. На футбольном поле было грязно после ночного дождя, и мы пошли гулять по улицам. Я смотрел на прохожих и удивлялся, как их мало, даже перед Рождеством. Привык уже к Нью-Йоркскому человейнику, где на квадратный метр приходится все население Гренландии. Шел себе спокойно, предавался праздным размышлениям, как вдруг на нас кинулся французский бульдог — черный, квадратный, слюни во все стороны. Дейзи даже взвизгнула от неожиданности. Я, как человек гуманный, не стал пинать этого кобеля по яйцам, а решил для начала разобраться с хозяином — предложить литературу по воспитанию или свои услуги по усыплению.

 — Монти, назад, негодник! Я дико извиняюсь, сэр!

Еще одна подзабытая в ностальгической дымке деталь: английская мать-героиня. С выводком орущих сопливых детишек и ляжками пятьдесят восьмого размера, затянутыми в леопардовые лосины, которые удачно сочетаются с пушистыми розовыми шлепанцами. Рождественская сказка! Вот уж на такую у меня бы не встало даже через год воздержания. Пусть лучше всю жизнь с Весом — на него и посмотреть приятно, и в руках подержать, и пузо из-под футболки не свисает.

 — Простите ради бога, я сейчас его на поводок возьму.

— Конечно, ничего страшного, — тут надо по глазам читать: “А не пошла бы ты, сука, со своим кобелем к ветеринару на кастрацию. И повторила бы курс из средней школы о безопасном сексе”.

Я развернулся, чтобы идти дальше, но Дейзи в своем репертуаре: села откладывать личинку. Придется вежливо улыбнуться этой свиноматке, нельзя же так стоять. Господи прости, немытые волосы не то зеленые, не то синие, в носу кольцо, в губе пирсинг. Такой и пояс верности не нужен. Надо потом Джорджу рассказать, пусть скетч напишет для своих королев. Дейзи, поганка, чем тебя вчера накормили? Давай короче!

— Джулиан?

Это вы ко мне обращаетесь, ужасная незнакомка?

— Джулиан, это же я, Лив. Оливия Джонс?

Я чуть сам на корточки не присел рядом с Дейзи. Вот из-за этой гоблинши я руки резал и с ума сходил? Охренеть! 

— Выглядишь просто супер! — она заткнула одному из своих отпрысков рот пакетиком сока. — Ты где сейчас? Монти, фу!

Ты бы посмотрела, как я выгляжу, когда хочу выглядеть, удавилась бы, стерва. Ну да ладно, жизнь тебя, похоже, и так наказала.

— Привет, извини, не узнал. Я в Нью-Йорке, архитектор. Ты как? Как Джейк?

— Прикольно, как тебе повезло! С Джейком мы развелись давно. А вот и мой старшенький — поздоровайся, Кай, мы с Джулианом учились вместе, они с твоим папкой друзья были. 

Подросток — белобрысый и прыщавый, вылитый отец — что-то промычал и отвернулся к витрине магазина. Сколько ему сейчас? Тринадцать? 

— Ты-то сам еще не нашел свое родное сердечко? — она дернула поводок, и бульдог захрипел на всю улицу. Нельзя таким людям доверять собак!

— Никак не могу выбрать, слишком много желающих.

Прямо вот обидно, что не висит у меня на руке огненная красотка типа Джессики Рэббит. Ну или мой серенький козлик. Надо ему, кстати, позвонить.

— Ты надолго домой? Да заткнитесь вы уже, дети, дайте маме поговорить спокойно!

— Нет, работы очень много. Ну, нам пора, с Рождеством тебя и твою семью.

— И тебя, и тебя, и родителям привет передавай! 

Всю дорогу до дома меня мутило от собственной детской тупости. Хотел отвлечься, но голос в телефоне сообщил, что абонент “Майлз-козел” находится вне зоны действия сети. Странно, куда он там отправился? Может, девушку нашел? Да он специально ни с кем пробовать не будет, чтобы потом на жалость пробивать: я самый больной человек на земле, а ты меня не любишь, не жалеешь… Хотя еще пара таких встреч с прошлым — и я сам импотентом стану. И всерьез задумаюсь о вазектомии.

Мама по-прежнему сидела в кабинете за компьютером. Я хотел погладить ее по плечу, но потом решил не нарушать сложившихся традиций — ей это не нужно, а я теперь и правда большой.

— Я сейчас видел Оливию Джонс. Не узнал даже. 

— Ох, Джулз, детка, как ты себя чувствуешь? — мама щелкнула мышкой, и забурчал принтер.

— Как последний дурак… Ты была права: все проходит — и это прошло.

— Зато ты приобрел опыт, а за опыт сколько ни заплати — не переплатишь [Дж.К.Джером], — она вынула из принтера распечатанный лист. — Я тут закончила статью, почитаешь свежим глазом? 

— Конечно. Про что там? Благотворное влияние клуба бабушек-вязальщиц из Воллингфорда на популяцию розового планктона в Антарктиде? 

— Ой, уйди уже от меня, и лапы вытри своей подружке.

Подружка с чистыми лапами и пузом хрустела завтраком, я пил чай и вычитывал мамин опус. Только хотел позвонить Весу — приехал отец.

— Джулиан, срочно одевайся, идем в сад. Мне отдали панель для забора, давай-ка поставим, пока ты здесь.

— Пап, я ведь не завтра уезжаю…

— А завтра дождь пойдет. Давай, надевай сапоги и приходи к машине, дотащим до места. Мужик должен работать, на диване сам знаешь, кто задницу просиживает.

****

Я расплатился с таксистом, сунул ему пятьдесят фунтов на чай. Он прифигел и сначала постеснялся брать.

— С Рождеством.

— Спасибо большое, сэр, Вас тоже с Рождеством. Хорошо вам отметить!

Дверь открыла невысокая плотная женщина в толстом свитере и брюках. Дейзи понюхала мои джинсы и завиляла хвостом. 

— Добрый день, чем я могу помочь, мистер…?

Глаза тоже карие, вежливо настороженные — это у них семейно-национальное.

— Меня зовут Весли Майлз, миссис Барнс, мы с Джулианом работаем вместе, он про меня не говорил?

— Боже мой, мистер Майлз, конечно, говорил! Да Вы заходите в дом!

Глаза тепло засияли в окружении лучиков морщинок, улыбка стала искренней и доброй.

— Ставьте сумку сюда. Дейзи, отойди. А Вы как у нас? Джулз не сказал, что Вы приедете.

— Он не знал. У меня срочное совещание организовалось в Лондоне, вот решил заехать. Но если я не вовремя…

— Что Вы, что Вы, мистер Майлз, даже не думайте! Джулиан с отцом в саду, чинят забор. Проходите пока в гостиную.

— Я пойду им помогу.

— Там мокро. Надевайте тогда вот эти сапоги и идите за мной, через заднюю дверь. Дейзи, оставайся дома, дорогая, на улице холодно.

— Давай еще повыше и все сядет!

— Папа, я не Гулливер! Подожди три минуты, я принесу лестницу.

— Это опять потом все заново поднимать придется! Давай, Джулз, руки повыше! Вот же дал бог сына-коротышку.

— Да я стою в яме! И вообще — не вышел ростом и лицом — спасибо матери с отцом. 

— Про рост — точно не ко мне претензия. Ну вот видишь, можешь ведь! Достал!

Джулиан посмотрел на меня, как Золушка, к которой приехал владелец обувного магазина. Я отряхнул руки от грязного заборного полотна.

— Просыпайся, Джулз, не тормози, еще три панели осталось! День добрый, молодой человек, кто будешь такой?

— Весли Майлз, добрый день, мистер Барнс.

— А, начальник-янки. Мы сейчас закончим — и можешь его забирать. Давай, сын, поживее, тебя все ждут.

— Я помогу, мистер Барнс, нет проблем.

— Хм, ну помоги, коль не шутишь, габаритов ты правильных. Джулз, скажи матери, что мы через десять минут придем обедать! И кофе сам свари, а то у нее вечно бурда какая-то получается.

— Так точно, господин главный садовник! Вот мои перчатки, господин капитан! Удачно вам забор построить, я этот этап уже давно прошел.

Барнс-старший остался доволен моими навыками заборостроителя — оставшиеся панели вошли в пазы бетонных столбов почти без уговоров. Сняв перчатки, мы пожали друг другу руки.

— Эрик.

— Весли.

— Пойдем в дом. Дейзи, а я-то как рад тебя видеть!

На крошечной кухне не было стола, Джулиан делал бутерброды на тумбе рядом с микроволновкой. Энцо бы подал на меня в суд за такие условия труда.

— Мистер Майлз, пойдемте в столовую, я уже накрыла.

— Спасибо, миссис Барнс, и, пожалуйста, зовите меня Весли.

— А Вы меня — Кэтрин. Джулиан, детка, тебе помочь?

— Нет, мам, спасибо. И не называй меня “детка”, ты чего.

— Я же мать, как хочу, так и называю. Идемте, Весли, я покажу, где помыть руки.

Волчок сделал сэндвичи с запеченной говядиной, горчицей и маринованными огурчиками и сварил кофе. Дейзи преданно сидела рядом с Эриком, и я понял, кто тут слабое звено.

— Когда было Ваше совещание, Весли? Надо было сразу же позвонить нам, Джулиан бы приехал, тут не очень далеко.

— Какие вопросы освещало совещание, мистер Майлз? — это уже волк мурлычет, положив подбородок на переплетенные пальцы и вперив в меня ехидный взгляд. — И в каких краях?

— В Лондоне. А тему я потом расскажу, там надо графики показывать. Их целая простыня.

Фыркнул, жмурится, кусает губы — доволен, даже покраснел слегка.

— Я хотел остаться в гостинице, но мест не было, а рейс в Нью-Йорк на завтра неудобный…

— Рождество — самый неудачный сезон для путешествий,— авторитетно заявил Эрик, опуская под стол руку с куском мяса.

— Оставайтесь у нас, Весли, места хватит. Или Вас дома тоже родители ждут?

— Мама, я же тебе говорил, у него нет…

— Ох, Весли, мальчик мой дорогой, простите меня. Тогда обязательно оставайтесь, негоже в такой праздник одному быть, еще и в дороге. Я всегда за Джулиана переживала, когда он в Америке один Рождество встречал. Но он хоть на вечеринки ходил с девушками.

Волк согласно закивал головой, показывая мне кулак.

— Мне, право, неловко, Кэтрин, я вам как снег на голову…

— Вот и прекрасно, давно у нас не было снега на Рождество. Джулз, я уберу посуду, а ты переезжай в свою старую комнату. И белье возьми чистое для друга.

Ты свистни — тебя не заставлю я ждать,

Ты свистни — тебя не заставлю я ждать.

Пусть будут браниться отец мой и мать,

Ты свистни — тебя не заставлю я ждать! 

Р.Бернс

Я поднялся из-за стола, Вес подхватил свой кожаный саквояж и пошел за мной, скрипя ступеньками. Едва успели закрыть дверь, как он сгреб меня в охапку и прижал к стене:

— Я скучал.

— Все совещание сидел скучал? Бедняжка. Давай я тебя пожалею.

Я собирался подольше поязвить от радости, но козлик уже заткнул мне рот языком. Еще пара минут — и с нас слетят штаны. Пришлось слегка ткнуть его пальцем под ребра.

— Здесь нельзя, родители спят в соседней комнате. Я потом придумаю, где. И так как ты не предупредил о своем визите, я не успел дом отремонтировать — перед вами аутентичный образец английского интерьера девяностых прошлого века.  Белье сейчас дам.

— Не вздумай даже, я на твоем посплю. Покажи свою комнату. Там можно с тобой?

— Ты в нее не влезешь. Я же говорил, что она меньше твоей гардеробной.

Он, похоже, мне тогда не поверил. Ну вот смотри: шкаф, односпальная кровать и стол со стулом, между ними как раз дистрофик может пройти, если вдохнет поглубже.

— Ты правда здесь жил?

— Правда, правда. Мы здесь поместимся только если я всегда сверху буду.

Вариант не устроил, козлик пошел обратно в гостевую спальню. Я обнял его сзади и поцеловал в шею, нежно, без стеба.

— Я рад, что ты приехал. Душ направо, потом приходи вниз. Отец уже камин растапливает.

****

Небольшая гостиная казалась еще меньше от громоздкой мебели. По сравнению с волчьей квартирой весь двухэтажный дом тесен, как подводная лодка. Джулиан сидел в кресле, его родители — каждый на своем диване. Дейзи спала перед пылающим камином. Я поставил на столик перед диваном по бутылке “Кракена” и “Джентльмена Джека”.

— Вот это я понимаю, разговор настоящих мужиков! — Эрик просиял и потер руки.

— Я принесу стаканы, — поднялась Кэтрин. — Ты будешь, Джулиан? 

— Он же мужик, чего ты спрашиваешь! Садись, Весли, поговорим, — Эрик похлопал по сидению рядом с собой. Я прижался к подлокотнику — для двух больших мужчин диван оказался тесен.

Пил Барнс-старший умело, вовремя подливая и “освежая”. Странно, но в Англии алкоголь пьют комнатной температуры — волчок только руками развел, когда я попросил льда.

— Эх, сын, тебе, может, тоже надо было в армию, — задумчиво протянул Эрик. — Тебя бы взяли.

— Благодарю покорно, — Джулиан скривился: он же не любит ром, зачем отец ему наливает? — Меня устраивает моя карьера. Я принесу гораздо больше пользы, проектируя дома, чем ползая в грязи с автоматом.

— Точно, совсем забыл!

Я сбегал наверх и вручил Кэтрин журнал: 

— Наш новый проект, уже одобренный. Джулиана очень хвалят.

Она впилась в текст глазами, сжимая губы и часто моргая.

— Ну что там, мать? — нетерпеливо спросил Эрик. — Не томи.

— Американский институт архитекторов прочит Джулзу почетную награду в номинации “Проект городского строительства”. “Молодой перспективный архитектор превратит приговоренный к сносу мукомольный завод в элитный жилой дом в стиле “индастриал”. Здание задаст тон применению энергосберегающих технологий в строительстве, а уникальная надстройка крыши из стекла и стали и новый безупречный фасад станут новой иконой городского пейзажа Нью-Йорка”, — она вытерла глаза салфеткой.

— Разреши, я посмотрю, — волчок протянул к журналу руку, но мать, казалось, не слышала его просьбы. — Ну ладно, — вздохнул перспективный архитектор, — потом почитаю. 

— Весли, ты лучше его спортивные награды зацени! — Эрик махнул стаканом в сторону каминной полки, тесно заставленной кубками разного цвета и величины. — Это же в мужике главное: подняться после того, как тебя ударили, и врезать как следует! Согласен?

Я кивнул. Это волк умеет. Молча подняться, отряхнуться и ринуться в бой, роняя на песок капли крови.

Вечером Джулиан отвез нас в паб, где смотрел на меня виноватыми глазами: он стесняется английской кухни. В принципе, не так уж все и страшно, просто к бургеру подали не картошку фри, а запеченные ломтики, и порции у них в полтора раза меньше. Зато местный темный эль — это вещь. В Нью Йорке есть английский паб, но с настоящим, конечно, не сравнить. После ужина Джулиан отвез родителей домой, а меня повел “прогуляться”.

— Джулз, дорогой, Весли ведь устал после перелета.

— Мама, в Нью-Йорке еще четыре часа дня, он устал с вами сидеть, у него скоро задница плоская будет.

Мы шли по темным улицам. В лужах желтыми блинами отражались пятна фонарей, на другой стороне дороги подпрыгивали огоньки светящихся ошейников невидимых псов, и Джулиан смеялся, что это специальная чеширская порода — улыбка без кота, ошейник без собаки. Потом потащил меня куда-то в мокрую траву, к сетчатому забору, огораживающему стройплощадку.

— Это самое романтичное место у вас в городе?

— По-моему, очень символично! Руин у нас нет, туда я тебя попозже отвезу.

Я прижал его спиной к сетке, подложив ладонь под затылок, и начал целовать. Он сразу залез языком мне в рот, перехватив инициативу. Ладно, в поцелуях он всегда победитель, мы пойдем другим путем.

— Что там про плоскую задницу? У тебя самого какая?

— А ты проверь, — мурлыкнул волк мне в ухо. — Принимающая сторона готова.

Намек понял, готовность и правда номер один, когда только успел. Я тоже уже в полной боевой, так что развернул его спиной к себе, стянул джинсы. Прикусил ему шею, как он любит, дождался, пока он не начнет порыкивать от нетерпения, насаживаясь на мои пальцы. Когда я взял в руку его член, Джулиан застонал и замер, прогнувшись в пояснице. Потом он держался одной рукой за сетку, а другой зажимал себе рот, чтобы не пришли сердобольные сограждане с фонариками и советами. Я двигался в нем мощно и с размахом, и он с трудом удерживался под моим напором, поэтому я прижал его к себе, чувствуя под ладонью бешено колотящееся сердце. Скоро волчок выпрямился в струну и перестал дышать, я тоже напрягся. Глухое утробное рычание разнеслось далеко по мокрой темноте — так и рождаются городские легенды. Волчьи зубы цапнули меня за палец, и я убрал руку.

— А ты говорил, что не романтичное! Не место романтизирует человека, а человек… — опять он болтает, потому что стесняется чего-то.

— Ты можешь хоть на минуту заткнуться?

— Я и так молчал все тридцать восемь секунд, пока ты мне в ухо пыхтел!

— Ах ты, поганец! Погоди, доберемся до кровати — три дня слова сказать не сможешь!

— Дал слово — держи! — и ржет весело, уже натянул джинсы и бежит вверх по склону обратно на дорожку.

Робин Бобин Барабек

   Скушал сорок человек, 

И корову, и быка,

   И кривого мясника.

Английская детская песенка

Утром я отвоевал для Веса лишний час сна. Отец психовал, что нам теперь не хватит еды, мама убеждала его, что десятикилограммовая индейка способна спасти от голодной смерти небольшое племя туземцев в Амазонских джунглях. Я заварил родителям чаю и жарил блины, которые в пылу спора уничтожались со скоростью света. В конце концов план был готов: папа едет к знакомому фермеру за свиным окороком, мы с мамой и “настоящим мужиком, которому нужна настоящая еда” отправляемся за овощами и чем дорогой гость прельстится.

А вот и он, звезда Голливуда! Глазенки только покраснели, но белозубая улыбка, синий джемпер и темные джинсы — как на картинке. И прическа — волосок к волоску. У меня с утра на голове тихий ужас, особенно если некоторые моими волосами по подушке елозят всю ночь. Я всегда пытаюсь первым в ванну ускользнуть, чтобы не пугать никого. А некоторым все дается легко, козлятушкам.

— Боже мой, Весли, дорогой, как это Вы до сих пор не женаты? С такой внешностью и карьерой… Куда смотрят американки?

— Они смотрят на вашего сына, Кэтрин. Все наши клиентки хотят работать только с ним.

Я поклонился, скромно отмахнулся от комплиментов половником и пошел на кухню жарить свежую порцию блинов и заваривать кофе.

— Потом расскажешь еще, мне пора! — отец заторопился к машине.

— Большой не бери, Эрик! Килограмма на три хватит!

— Мама, не забывай, у нас одна духовка! 

Дейзи гордо восседала на пассажирском сиденье отцовского фургона, ни дать ни взять благородная дама на выезде. Она вообще в этом смысле скотинка избалованная: Вес ее только на Феррари не возил. Мы тоже его прокатим на экзотическом транспорте, Vauxhall Astra, еще я на ней учился водить. Папа ее купил после аварии как запасную машину, мама все равно дальше магазина не ездит.

Мы успели до давки в супермаркете, когда все голодайки из окрестных деревень слетаются в наш торговый центр. По дороге я объяснил Весу, что завтра он должен будет совершить рождественское чудо и сожрать тринадцать килограммов мяса. Он понимающе кивнул и отправился на разведку в ряды с алкоголем. Мама судорожно опустошала овощной ряд, я возвращал половину продуктов обратно в лотки. Вес вернулся, забрал у нас тележку и покатил ее вдоль рядов с бутылками, складывая в нее каждую третью.

— Кэтрин, какое вино Вы предпочитаете?

— Ой, — засмущалась мама, — я даже не знаю, выберите сами, Весли, дорогой. Для индейки и свиного окорока.

— Хорошо, я возьму несколько видов, на пробу. Теперь шампанское. У Вас есть предпочтения?

Я не стал мешать совещанию сомелье и пошел за мороженым. 

Когда я вернулся, держа в охапке мороженое, две пачки кофе, пакет льда и лаймы, мама уже выгружала бездонную тележку на ленту перед кассиром. Судя по количеству овощей и бутылок, намечался праздничный слет веганов-алкоголиков на стадионе Уэмбли. Мы с мамой раскладывали все по сумкам, а Вес с интересом разглядывал пеструю толпу покупателей, которые голодными стаями рыскали по рядам. Я утешил себя, что в американских супермаркетах сейчас творится то же самое, хотя козлик, конечно, там ни разу не был. Когда я достал карточку, чтобы расплатиться, кассовый аппарат уже тошнило белой лентой чека.

— Весли, милый, это же очень дорого! Не стоило так!

— Что Вы, Кэтрин, — козлик галантно приобнял маму за плечи, — это мой способ отблагодарить вас за гостеприимство. А за вашего чудесного сына я с вами вообще никогда не смогу расплатиться, — и подмигнул мне, скотина. Я, по-моему, покраснел, а мама радостно захихикала.

— Он правда такой незаменимый?

— Вы даже не представляете…

Ну все, “довольно, пора уж забыть этот вздор” [Г.Гейне], я решительно толкнул тяжеленную тележку к выходу. Надеюсь, машина с места стронется.

Папа вернулся быстро, с буханкой свежего хлеба, куском копченого мяса и скромным окороком на пять кило. Хорошо хоть, морозильная камера в гараже большая. Я сконструировал Эйфелеву башню из бутербродов, зеленый салат и литр кофе, а сам закрылся на кухне — надо все успеть до темноты, друга английской молодежи и американских миллионеров. 

****

Скормив Дейзи остаток бутерброда, Эрик довольно откинулся на стуле.

— Скажи-ка, Весли, как у него там с девушками? 

— Полный порядок. Это у меня от его девушек голова болит, — и сердце ноет, как подумаю, что надоем ему… — Мне пришлось выдать ему рабочий мобильник, потому что на личный не дозвониться.

— Он всегда был у баб популярен, — Эрик довольно потер большие ладони, — я его сам учил, ни одна отказать не сможет. Так ведь, мать?

— Я тебя умоляю, дорогой, не мели ерунду. Весли, милый, у Вас тоже кто-то есть?

— У меня есть кое-кто, да. Уже пять лет как.

— У Джулиана девушки не задерживаются, — вздохнула Кэтрин. — Он говорит, что сначала надо сделать карьеру, а ведь ему скоро уже тридцать.

— Пусть парень развлекается, успеет еще ярмо на шею навесить. Ему от баб только ведь одно нужно, остальное он все сам умеет: и жрать приготовить, и в морду дать. Ты, Весли, видел, как он дерется? Он у меня чемпион графства, в национальной сборной! 

— Я видел, конечно. У нас даже спарринг был.

— И как? — Эрик восторженно скрипнул стулом, облокотился на стол.

Да так, что я, капитан морских пехотинцев, кончаю под этим чемпионом регулярно. И он подо мной воет в голос.

— Стили у нас разные, но получилась ничья. А в паре мы непобедимы.

Эрик явно жаждал подробностей, но во входную дверь постучали, и он пошел открывать, по дороге успокаивая лающую Дейзи.

— Весли, дорогой, пойдемте в гостиную, можно уже камин разжигать.

— Я помогу.

Кэтрин села рядом со мной и, косясь в сторону прихожей, где смеялись мужские голоса, как-то опасливо спросила:

— Джулз ничего своим девушкам не пишет?

— Только если сообщения, — не понял я. — А так он пишет техзадания…

— Значит, не нашел никого, — Кэтрин огорченно вздохнула. — Хоть бы на полгода какая-нибудь задержалась.

— Каждый месяц новая, если раньше не надоест, — сейчас-то никакой нет, но репутация у моего кобеля, видимо, устоялась по обе стороны океана.

— У него была одна…

Тут в комнату ввалился Эрик, с открыткой в одной руке и бутылкой в другой. Собака радостно улеглась на заботливо положенную подстилку у разгорающегося камина. Эрик заговорщицки показал мне бутылку, и я согласно кивнул. Он, старательно избегая взгляда жены, выскользнул из гостиной.

— Вы говорили, Кэтрин?

— Да, у него …

Эрик стукнул об кофейный столик стаканами, разлил скотч. 

— С Рождеством! О чем вы тут?

— Я пытаюсь рассказать, что у Джулиана литературный дар. Ему даже грант дали в университете, он закончил факультет мировой художественной литературы, его умоляли идти в магистратуру.

— Он мне не рассказывал, — я принял от Барнса-старшего полный стакан. Опять без льда, но потерплю. 

— Он вообще никому ничего не рассказывает, — Кэтрин глубоко вздохнула. — Мы даже не знали, что он поступил на архитектурный после первого курса литфака, и оба факультета умудрился закончить. И до сих пор не говорит, откуда деньги взял.

— Не переживай, мать, есть ведь уже один Джулиан Барнс-писака, зачем их два?

— Он и про это не сказал? — Кэтрин улыбнулась. — Это мой любимый автор, я Джулза назвала в его честь — надеялась, он станет знаменитым литератором.

— Не мужское это занятие — книжки строчить, — скривился Эрик. — Мужик должен работать, тогда дурь никакая в башку не полезет. Я своего сына с малолетства к труду приучал, он сам себе на альбомы с карандашами зарабатывал. Поэтому и вырос человеком, а не как некоторые — не пойми, что.

Кэтрин поднялась:

— Пойду помогу Джулиану на кухне. Вам что-нибудь принести?

Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом. 

А. Пушкин

Я решил приготовить окорок сегодня — завтра индейка будет торчать в духовке часов семь, времени останется только на овощи. Пришла мама — отец ее опять расстроил — и помогла подготовить все для гарнира. Я сбегал в сад за розмарином, запихал индейке в зад вместе с апельсином, высокохудожественно выложил на птицу полоски жирного бекона, завернул в фольгу и засунул обратно в холодильник. Дав маме подробные инструкции по надзору за потеющим в духовке окороком, снял фартук и пошел за козликом — надо вывести его погулять. Папа уже был хорош, Вес держался молодцом — пить офицерский состав учат, наверное, на курсах повышения квалификации. 

На улице была типично английская рождественская погода: темно и мокро, но мы все равно пошли.

— Эрик сказал, ты работал с детства?

— Я не дитя викторианской эпохи, — расхохотался я: голос у козлика был озабоченный. — Просто газеты с утра перед школой на велике развозил, иногда помогал отцу в саду у клиентов, они меня конфетами кормили. Я по альбому в день расходовал, так что карманные деньги были нужны.

— А почему ты не сказал, что у тебя два образования? — да что он до меня докопался сегодня, какая разница, сколько я учился?

— Это бесполезная информация. Такие, как Стивенс, отправили бы меня колумнистом работать в местную желтую газету, про НЛО писать. И вообще, я для мамы пошел, и потому что бесплатно было. 

— А на архитектурный где денег взял?

— Ты чего это о днях моей ушедшей юности вдруг забеспокоился? Кредит взял студенческий, как и все.

Не поверил, судя по молчанию, но я не собираюсь ему рассказывать про клетку, вдруг ляпнет завтра за столом. Отец от гордости лопнет, маму сразу с инфарктом на "скорой".

— Вон там хорошее место, кроме маньяков никого нет, пошли, — я потянул его под железнодорожный мост — хуже нет, когда в мою жизнь кто-то лезет.

****

На завтрак мы ели окорок с жареным яйцом — нехилая такая тренировка перед праздничным обедом, но Эрик умудрился впихнуть в себя две порции. 

— Поехали, Джулз, я обещал Саймону, что ты его проконсультируешь. Он хочет амбар перестроить под жилье.

— Это ты просто хочешь с ним выпить, и чтобы я тебя обратно довез.

— Ну невежливо же отказываться. А ты с Эбони пока поболтаешь.

— Сейчас возьму блокнот и карандаш. Я лучше сразу кирпичи класть начну, чем с ней разговаривать. А то опять напридумывает себе свадьбу, страхолюдина.

— У тебя слишком высокие стандарты.

— А как же! Надо чтоб и грудь, и попа, — наклонился ко мне, мурлыкнул, — и удар поставленный.

Кэтрин помыла посуду — у них тоже нет посудомойки, хотя в такую кухню даже волк, наверное, ее не впишет.

— Весли, хотите, я покажу его детские фотографии? Ой, простите, может, Вам неинтересно…

— Я с удовольствием посмотрю, я бы и сам попросил.

Волчок в панамке строит песочный замок на пляже, держит в обеих руках огромную тыкву, смеется из окна отцовской машины. Некоторые фотографии обрезаны, осталась только ладонь на плече или “рожки” из пальцев над головой. Поссорился с другом? Потом только снимки на спортивном пьедестале, в основном на первом месте. Улыбок уже нет, лицо сосредоточенное. Вот он с матерью и другой женщиной на берегу моря.

— Это моя сестра, Лиз. Мы Джулза отвозили к ней на лето. А это он на выпускном в школе.

Взгляд у пятнадцатилетнего волка такой же настороженный, как в наши с ним первые встречи. Это Джулиан в своем частном колледже — опять как мисс Вселенная среди отбросов галактики. Из альбома выпала фотография, где он улыбается во весь рот, держит за руку девочку, а на плечо ему оперся белобрысый парень.

— Это его первая любовь, Оливия. Джулз был в выпускном классе, они учились в одной школе. Он так за ней красиво ухаживал, с цветами и стихами. Я, когда нашла его черновики, не поверила сначала, что он сам их написал. Они, по-моему, даже до поцелуев не дошли, когда стало известно, что она беременна от его лучшего друга, вот он стоит. Джулиан, бедняжка, очень сильно переживал, закрылся у себя в комнате на три дня и в школу не ходил. А потом собрал все свои стихи, блокноты с ее портретами, даже карандаши, которыми их рисовал — и сжег вот в этом камине. После экзаменов мы отвезли его к моей сестре, а осенью отправили в Оксфорд, в колледж-интернат, чтобы ничего ему тут не напоминало…

— Но сейчас у него с девушками нет проблем, Кэтрин, не переживайте.

— Он уже через неделю нашел себе новую подружку, — она махнула рукой, — чтобы мы успокоились. Они на него сами вешались гроздьями. А вот друзей у него больше не было, так что я очень рада, что вы смогли с ним подружиться.

— Я тоже очень этому рад, — ответил на полном серьезе. — А почему он эту фотографию не сжег?

— Он попросил ее оставить, как предупреждение, если еще раз захочет влюбиться. Как раз недавно на нее смотрел.