Он целует его пальцы. Медленно, настойчиво, проводя языком по ним и между ними, вбирая в рот, посасывая, облизывая костяшки, перебираясь от фаланг к ладони, прихватывая зубами косточку за косточкой, тонкую кожу, вплетенные сосуды.
Подняв глаза, первое, что он видит — пылающее личико Атсуши, его горящие щеки, уши, шею, блестящие глаза. Влажную испарину на висках и бешено подрагивающую, проступившую на шее жилку.
Дазай чувствует, как у него дрогнули губы.
— Понравилось, Атсуши-чан? — он замирает и ждет ответа. Вопрос актуальный — он никогда не ласкал никого так. Не хотел. Не испытывал потребности. Не любил так жадно и головокружительно, до ломоты и слабости в теле, когда очередной сон оказывался — к несчастью — лишь сном, а влажные видения оставались не более чем следами на белье.
Атсуши молчит, но рубленый нервный кивок Осаму устраивает. Он улыбается с облегчением и идет дальше — целует и лижет запястье, прикусывает кожу, пробирается поцелуями к локтевой впадине, где под кожей темнеют сосуды и кожа самая нежная, тонкая, горячая. Он лижет ее и не понимает, когда, вскинув голову, сталкивается нос к носу с разгоряченным, взъерошенным подростком. Тот дышит тяжело, открытым ртом, но жадно, глубоко, кадык вздрагивает.
Чужое дыхание горячее, как их кожа, как эта атмосфера между ними, как забытый на столе свежий чай. Дазай обоняет запах сладкого ванильного сахара, в котором они изваляли вкусные кусочки резаного рахат лукума, чтобы не лип к пальцам, и тянется вперед, не закрывая глаз.
Глаза вместо него закрывает Атсуши, и первый поцелуй — сладкий, а влажная исцелованная рука цепляется за жилетку. Осаму лишь опускает взгляд, ресницы у него дрожат, темные и густые, бросая тени на все творящееся — они мешают видеть, но он не уверен, что хочет.
Чувствовать ему нравится куда больше.
Сладкий язык сплетается с его, яблочный вкус вызывает обильную слюну — они жадно целуются, влажно причмокивая и посасывая губы. Совсем не противно — оба погружены в сбор сладкого и ласку, оба жмутся, цепляются, и даже Накаджима быстро учится делать то, что делает, получая от процесса тягучее удовольствие, которое копится между ног. Дазай хмыкает, когда, вжавшись бедрами в чужие, слышит стон, и оборотень отшатывается, тяжело дыша, пылая.
— Не бойся, этим мы не ограничимся, если не захочешь, — торопится заверить его Осаму, снова переходя в наступление, ловя парня за плечо и притягивая к себе. — Это ведь ты сказал, чтобы мы больше целовались, потому что ты плохо умеешь и хочешь попробовать научиться? Теперь не убежишь.
Атсуши отворачивается, пряча пылающее лицо. Шатен кусает губы, чтобы не рассмеяться — у их разговора не было никаких предпосылок, никто и не думал, что в своих смелых откровениях они зайдут так далеко и даже... Поспорят.
Дазай доказал, что сможет возбудить одним только баловством губ с чужой рукой, Атсуши — что еда отличное подспорье в поцелуях, когда учишься. Поэтому стрескал почти весь лукум и перемазался в пудре, не имея теперь ни сил, ни особого желания болтать больше нужного — и без того все жутко смущало.
— Я не уверен, что... — Дазай замирает, ловя себя на гипнозе чужого горла, когда Атсуши начинает идти на попятный. — Слишком далеко — это тоже плохо. Давайте остановимся на поцелуях? — это почти не вопрос даже — мольба.
Дазай согласно мотает головой и подается вперед, кладет ладонь на щеку парня и целует другую, пробираясь к пылающему ушку, прихватывая и облизывая, прикусывая — Накаджима вздрагивает и вжимает голову в плечи, прижимается теснее. Это напоминает, что следует сесть ближе и как можно удобнее, так что Осаму ловко подхватывает парня и усаживает на себя. Теперь они на одном уровне, и целоваться от этого еще более сладко.
— Осаму, — хнычет парень, когда тот вопреки планам накрывает рукой оттопыренную ширинку и сжимает пальцы. Малыш в ответ куксится и ерзает. — Пожалуйста...
Это «пожалуйста» можно трактовать как угодно — шатен трактует так, как удобно ему, и расстегивает молнию и пуговицу на штанах, запуская руку в белье. Член в руке мгновенно твердеет, Атсуши сопит в плечо и поддает бедрами. Кажется, он уже забыл, что у них только поцелуи. Кажется, он забыл, что все еще не дал согласия на прямо предложенную ему попытку построить отношения.
Кажется, Дазаю совсем не надо выпускать Накаджиму сегодня из своей квартиры. Особенно пока тот не будет согласен хотя бы попробовать остаться у шатена на эту ночь, чтобы можно было праздновать как можно дольше, вместе проспать оставшиеся часы до будильника, а потом, все-таки проснувшись, поторопиться проверить, кто самый заспанный и милый.
(Осаму просто хочет увидеть тигра милым и беззащитным — от такого зрелища даже сахар в крови сам собой взлетит до запредельных значений — и в этом нет ничего нового.)
(Осаму любит Атсуши больше, чем свое же собственное желание уйти из жизни, больше, чем даже крабов в масле, больше, чем бинты и «Полное пособие по самоубийству», почетно лежащее сейчас возле кровати.)
Дазай солнечно улыбается этой мысли и целует его за ухом, зарывается носом в волосы, глубоко дышит и слышит надрывный стон, спрятанный в воротник рубашки. Атсуши колотит перед разрядкой, рваные движения худых бедер учащаются и — через мгновение по руке уже стекает солоно пахнущая горячая сперма. Подросток пылает до кончиков ушей, прячет лицо и не дает отстраниться — относительная свобода появляется, лишь когда тот отшатывается сам, едва натянув трусы и застегнув штаны на пуговицу.
— Это все вы виноваты, — тыкает он Осаму в плечо спустя минут пятнадцать, когда они сидят под одним пледом и греют руки о теплые чашки. От стыда мальчишка даже забывает, что они на «ты» — сейчас шатен ему это прощает, слишком довольный.
— Я, — соглашается Дазай и вдруг, согнувшись почти подобострастно, трется губами о бледную кисть, держащую чашку на уровне груди, прихватывает зубами тонкую кожу, привлекая внимание запылавшего Накаджимы к часам на столе одним проникновенно-хитрым взглядом и махом головы. — С днем рождения, малыш. Можешь теперь не стесняться и заглядывать ко мне почаще — я люблю быть так виноват, — шатен расплывается в улыбке и напоследок чмокает чуть оттопыренный мизинец.
С горящим лицом Атсуши забивается под плед по самые глаза и тихонько сопит оттуда, ворча в ответ на тихий смех партнера.
Несколько минут как наступивший день рождения, проведенный пока что только со сладким и с чаем в руках, определенно обещал удаться. Льнущий, словно хитрый кот, Дазай всегда добивался своего и сегодня отступать не собирался — планы и желания в его голове плодились быстрее микробов.
Главной задачей, поставленной им вдруг, теперь было сделать так, чтобы ночью Атсуши спал достаточно крепко и Осаму смог побыть виноватым еще и в других смущающих подростка вещах. Например, утром они, по его задумке, проснутся голыми и обласканными друг другом после необычайно реалистичного мокрого сна!
(Угадайте, кто задаст его динамику!)
В незнании того, что все от первого и до последнего поцелуя являлось реальностью, Атсуши будет прикидываться дурачком еще пару месяцев...