— Тебя убьют.
— Не убьют, — фыркнул Вольфганг, проверяя своё оружие и поправляя свою форму.
— Глупо соваться туда одному!
— Да-да, я уже понял! — сержант закатил глаза и вышел из участка. Он сел в свой новый Alfa Romeo и завёл мотор.
Поездка по улицам Нью-Йорка помогала успокоиться и в очередной раз продумать свои действия. Многие считали сержанта Моцарта самоуверенным идиотом, который лез куда не следовало, однако он сам считал себя просто довольно смелым человеком, который всегда знал, чего хотел добиться.
В этом городе по-другому никак. Молодость Вольфганга приходилась на расцвет после упадка, который преследовал его в подростковом возрасте, и он жил так отчаянно, будто в любой момент мог всё это потерять. Сухой закон этому вовсе не мешал: что-что, а веселиться и находить проблемы сержант умел и абсолютно трезвым.
Правда, Моцарту повезло больше, чем другим. Его семья была достаточно богата, а потому переехала в США ещё до начала Первой мировой войны. Отец парня избежал призыва из-за серьёзных проблем со здоровьем, которые никак не мешали ему играть джаз на самых дорогих концертах, устраиваемых на Уолл-стрит, и прославиться на весь Нью-Йорк.
Сам Вольфганг избежал призыва только потому, что на момент начала боевых действий был тринадцатилетним мальчишкой, которого просто пожалели, поставив штамп «не годен». После этого отец пытался затащить парня в джаз, Моцарт-младший даже научился прекрасно играть на огромном количестве инструментов, но решил, что за шанс, подаренный ему в тринадцать лет, должен был расплатиться своей работой в полиции.
У этого тоже были причины: отец Вольфганга всегда чётко следил за тем, кто приглашал его играть, и связывался только с проверенными людьми, не входящими в преступный мир, а итальянцев и вовсе избегал, прекрасно зная, кто чаще всего заправлял всем нелегальным бизнесом в Нью-Йорке. Его сын, полностью доверявший отцу, тоже запомнил эти два правила: никогда не связываться с преступниками и никогда не доверять итальянцам.
А потому сейчас перед ним стояла чёткая цель, к которой сержант стремился уже год, то есть с тех самых пор, как получил своё звание.
Посадить Антонио Сальери.
Этот мужчина уже в тридцать лет контролировал весь Манхэттен, сумев перехитрить знаменитые Пять семей и вывести их из игры. Он стал самым молодым доном мафии, и его имя было известно каждому в Нью-Йорке. Абсолютно все также знали, что он незаконно продавал алкоголь, имел в распоряжении несколько борделей, грабил и убивал.
И никто не мог отправить его в тюрьму.
Доказательств не было. По всем документам у дона Сальери была только небольшая квартира в Маленькой Италии, машина Rolls-Royce Phantom досталась ему в подарок, а сам он являлся владельцем одного из довольно популярных театров на Бродвее. Он даже налоги платил вовремя, сволочь!
Тогда Моцарт решил сделать всё наоборот. Сначала — поймать, затем — расследовать.
Благодаря информатору Вольфганг узнал, что дон Сальери сегодня должен был ужинать в одном из самых дорогих ресторанов города, а потому нагло отправился туда, несмотря на все попытки переубедить его. Ведь лучшее, что могло ждать простого сержанта за покушение на свободу дона — пуля в лоб. Или в сердце. Ещё вопрос, какая первой достигнет цели.
В стороне от входа в одно из самых шикарных заведений Манхэттена стояли двое мужчин и курили. Только вот Вольфганг не получил бы звание сержанта, если бы не заметил, что они пристально следили за тем, как он сам припарковался и вышел из машины, направляясь к ресторану. Однако трогать его они не стали, и Моцарту удалось спокойно зайти.
Привыкший к ресторанам на Уолл-стрит из-за того, что часто попадал в подобные заведения с отцом, Вольфганг даже не удивился обстановке, кричащей о богатстве. Деревянные столы с белыми скатертями, вышитыми золотым узором, мягкие, искусственно состаренные стулья, серебряная посуда, огромный чёрный рояль. И ни одного духового инструмента.
Играли классику.
Это сильно удивило Моцарта, привыкшего отовсюду слышать джаз. Он вырос с этим музыкальным жанром и был рад услышать что-то менее привычное, но более любимое.
Вернув себе внимательность, сержант осмотрелся. В ресторане сидели пятеро мужчин, каждый за отдельным столиком. Трое из них сопровождали девушек, и все они были одеты чересчур открыто. Явно из борделя. Для мафии это неудивительно.
Оставшиеся два человека сидели поодиночке. Один из них был напряжён и, как только Вольфганг появился в зале, уставился на него, смотря с подозрением и презрением. Такого жуткого и холодного взгляда сержант не вынес и отвернулся, наконец, увидев дона Сальери.
Им был последний из присутствующих здесь. Он сидел в дорогом тёмном костюме, слегка старомодном, но прекрасно сидящим на подтянутой фигуре молодого мужчины. Его взгляд из холодного стал заинтересованным с того момента, как Моцарт так нагло заявился в ресторан.
В форме.
Только такой идиот, как Вольфганг, мог прийти арестовывать дона в своей рабочей форме в одиночку посреди дня. Эта безбашенность пленила всех, кто его увидел.
Ни страха, ни волнения сержант не показал.
Он гордо выпрямился и прошёл к столу, за которым сидел дон Сальери.
Если бы кто-то сказал, что глава мафии может быть таким красивым, Моцарт бы ни за что не поверил. Он не мог отвести взгляд в сторону ни на миг, пока приближался, и совсем забыл об осторожности. Этот преступник оказался довольно высоким, и его глаза были тёмными, манящими, казалось, что от одного короткого взгляда в них можно было утонуть. Его волосы были собраны в аккуратный хвост, несмотря на то, что моды на длинные волосы у мужчин в Нью-Йорке сейчас не было. И всем своим видом он больше напоминал мужчину, сбежавшего из викторианской Англии, а не итальянца, занимавшегося как минимум нелегальной продажей алкоголя.
— Вас что-то интересует? — дон держал в руке бокал красного вина, неторопливо отпивая по глотку.
Эта невозмутимость раздражала сержанта. Однако Моцарт ничем себя не выдал, только достал пистолет и направил его на Сальери.
— Именем закона, Вы арестованы.
Тот человек, что сидел отдельно и был напряжён, тут же подскочил, выхватывая свой старомодный револьвер, но дон совершенно спокойно одним жестом руки остановил его, заставив опустить руку и убрать оружие, и медленно поднялся на ноги.
— За что? — спросил он и, смотря прямо в глаза сержанта, облизнул губы.
Чёрт, Вольфганга никто не предупредил, что этот Антонио будет настолько горячим.
— За незаконную продажу алкоголя, — ответил он, выдержав этот взгляд. — Грудью на стол. Руки за спину.
Мужчина, которому приказали стоять, зарычал недовольно, однако Сальери скрестил указательный и средний пальцы, и тот замолчал, хотя стоял наготове.
— Так вот какая поза Вам больше всего нравится, — дон усмехнулся и, намеренно медля, завёл руки за спину и опустился грудью на стол.
Всё это время они смотрели друг другу в глаза.
Сержант попытался избавиться от мысли, что его в наглую соблазняли и смущали, и обошёл Сальери, дрожащими от волнения руками надевая наручники. Дон выгнулся и, будто бы специально, развёл ноги чуть шире, чем должен был.
— Даже так? — мурлыкнул Антонио, повернув голову в сторону и вновь поймав взгляд Вольфганга. — Нравится контролировать других?
— Нравится арестовывать преступников, — не остался в долгу Моцарт, а затем и вовсе зарычал: — Вставай. В машину.
Как ни странно, но Сальери послушался.
Что-то тут было не так. Мужчина слишком легко сдался ему, хотя мог пристрелить при помощи того напряжённого мужчины, что успел быстро выхватить револьвер. Реакция полицейского тоже была почти мгновенной, но и он сам сомневался в том, что успел бы выстрелить первым. Да и вряд ли бы это сильно продлило ему жизнь.
Они даже спокойно дошли до машины Вольфганга. Настолько же спокойно доехали до участка, не сказав друг другу ни слова.
В участке каждый сотрудник был в ужасе. Дона Сальери в лицо знал каждый, кто имел связь с законом. Он был их главной целью. А потому от удивления, что сержант Моцарт не только вернулся живым, но и вёл впереди себя главного преступника города, все офицеры и детективы пооткрывали рты, не в силах сказать что-либо.
— Челюсть с пола подберите, — фыркнул Вольфганг. Ему всё происходящее не нравилось.
Слишком просто. Так не бывает. Не с главой мафии.
Моцарт снял с арестованного наручники, и Сальери, зайдя в камеру, потёр запястья. Он вовсе не выглядел напуганным, наоборот, по-прежнему был расслаблен и спокоен.
— Почему ты позволил арестовать себя?
— Потому что я выйду отсюда уже сегодня вечером, сержант, — на лице дона появилась усмешка. Он выходил победителем из ситуации, хотя позволил сержанту почувствовать ровно противоположное на каких-то полчаса.
— Ты сядешь снова, — пообещал Вольфганг, скрывая своё желание врезать прямо по лицу. Он, конечно, сунулся к мафии в форме полицейского, но самоубийцей не был. Да и самосуд не выход для служителя закона.
— Только если меня снова арестуете Вы, — Антонио улыбнулся, позволяя сержанту обыскать его.
Если бы Моцарт был более стеснительным, он бы не выдержал этой дурацкой игры с соблазнением. Но он и сам при желании мог играть так с людьми, а потому даже не покраснел, когда дон отвернулся лицом к стене и прогнулся в спине, едва слышно застонав, пока Вольфганг обыскивал задние карманы его брюк.
— Зачем ты это делаешь? — сержант наклонился к его уху, чуть сжав руку, по-прежнему находящуюся в кармане.
— Ваш взгляд тяжело было не заметить.
— Это был взгляд, полный желания тебя арестовать, — Вольфганг так привык защищаться, что ни за что бы не признался в том, что успел полюбоваться молодым доном одной из самых влиятельных семей во время ареста. И в том, что ему в какой-то степени нравилось происходящие, тоже.
— Я не против, пока мы вдвоём, сержант.
Эту фразу решено было проигнорировать.
Моцарт даже не успел описать пистолет, который изъял у дона, как в участке оказался адвокат Сальери и потребовал его освобождения, указав на незаконность ареста, так как никаких доказательств предъявлено не было.
Честно? Вольфганг знал, что за доном придут в скором времени. Но он даже представить не мог, что это произойдёт настолько быстро.
Этот молодой мальчишка выглядел ещё младше Моцарта, но в документах, казавшихся подлинными, стояла цифра двадцать пять. Вольфганг на всякий случай запомнил, что его зовут Никколо.
Чёртовы итальянцы!
— До встречи, сержант, — усмехнулся Антонио, выходя из участка абсолютно свободным.
— Скажи спасибо, что жив остался, — шепнул кто-то из коллег, как только за доном закрылась дверь участка.
Моцарт поклялся себе, что точно отправит Антонио Сальери в тюрьму на пожизненное.
Теперь это стало делом принципа.