Для Вольфганга предложение поговорить прозвучало хуже, чем приказ застрелить его. Честно, этот поступок хотя бы был понятным в их ситуации. Но, видимо, дон решил сначала поиздеваться над своей жертвой, и сержанту придётся тщательно обдумывать каждый свой ответ. Что, если честно, всегда выходило плохо.
Он неторопливо затянулся, на этот раз не подавившись, и ухмыльнулся, стараясь показать, что был абсолютно расслаблен.
— И о чём же с простым полицейским хочет поговорить сам мистер Сальери?
— Синьор, — недовольно прорычал Антонио, но после вновь натянул доброжелательную улыбку.
— Ох, так? — Моцарт понимал, что мог нарваться на проблемы, но решил рискнуть. — Если уж мы решили вспомнить про родные языки, то, пожалуй, я буду называть вас герр.
От этого обращения преступник вздрогнул и скривился.
Полицейский на всякий случай обернулся на телохранителя. Джироламо сжал руки в кулаки, украдкой наблюдая за происходящим и явно подслушивая. Ему подобное обращение тоже не понравилось, и Вольфганг вполне мог понять, почему. Это был очередной вызов и полное отсутствие уважения.
— Как пожелаете, — спокойно ответил дон, быстро скрывая своё раздражение. — Поймите, сержант, я вам не враг.
— Ты обещал не пытаться меня подкупить, — напомнил полицейский и снял форменную фуражку, кладя на стол.
— Я и не пытаюсь, — Сальери вновь затянулся, медленно выдыхая дым, а затем продолжил, резко изменив интонацию. — Мне не нужно сотрудничество с тобой. Я даже не собираюсь просить тебя не лезть в мои дела. Ты просто вызвал во мне интерес, сержант, и я хочу, чтобы нам удалось подружиться.
Вольфганг рассмеялся. Но прежде, чем Антонио успел что-либо ещё добавить, официант принёс разнообразные закуски и бутылку вина. Полицейский посмотрел на алкоголь с неприязнью и быстро успокоился. А дон решил вернуться к вопросу только после того, как их бокалы наполнят.
Официант справился довольно быстро и отошёл в сторону, готовый в любой момент снова подойти по одному жесту Сальери.
— Что смешного в моём предложении?
— То, что между врагами не может быть дружбы? — Моцарт недоверчиво посмотрел на вино и закуски. Есть хотелось просто ужасно: он не завтракал и полдня проторчал на улице, выжидая грузовик. Но он не испытывал к преступнику ни грамма доверия, а потому не решался ничего попробовать.
— Спорное утверждение. Враги мы только на работе. Но, стоит тебе снять форму, а мне отпустить моих ребят, и мы вполне обычные люди, которые могут общаться на отвлечённые темы. Например, о музыке. Или о машинах. Ведь, если я не ошибаюсь, та машина, на которой ты довёз меня до участка, твоя?
— Подарок отца, — выпалил Вольфганг быстрее, чем успел остановить себя. Вот же идиот! — И как ты себе представляешь наши встречи? Если я сниму форму, то буду простым парнем, да. Но вот ты от смены костюма менее узнаваемым и уважаемым не станешь. Ты же единственный, кто в тридцать лет возглавил мафию!
— В двадцать семь, — поправил Антонио, скрывая довольную улыбку от того, как от удивления вытянулось лицо полицейского.
— Почему об этом нигде не сказано? — сержант стал судорожно вспоминать все статьи и материалы, которые только смог найти. Везде была информация только за 1925 год. И ни одной более ранней даты.
— Потому что я держался в тени, — дон пожал плечами и положил сигару в пепельницу. Моцарт повторил его действие, наконец-то избавившись от настолько противной на вкус отравы. — Дату рождения скрываю по той же причине. Тридцать мне исполнилось совсем недавно, — добавил Сальери. — Но Нью-Йорку известен только год, не число и месяц.
— Ты человек-загадка, герр Сальери, — Вольфганг не стал скрывать восхищения и, сдавшись, всё же попробовал закуски. Он слишком сильно проголодался, а еда находилась так близко и так вкусно пахла, что удержаться было невозможно. Глупо и опрометчиво, но голод оказался сильнее разума.
Дон некоторое время молчал, позволяя своему врагу перекусить и лениво поедая закуски. Он закрыл глаза и прислушался к музыке, неосознанно постукивая пальцами по столу в ритм. Моцарт тут же поднял заинтересованный взгляд на Антонио. Неужели мужчина не лгал, когда сказал, что они могут поговорить о музыке?
— Слушай, — внезапно продолжил Сальери. — Я понимаю, что не заслуживаю твоего доверия. Не так сразу. Но предлагаю выпить вместе и поцеловать друг друга, чтобы дать обещание, что у нас есть шанс на дружбу. У вас этот обычай, кажется, называется Dutz trinken. Ты согласен?
Сержант, не став спорить, хитро посмотрел на преступника, после чего перевёл взгляд на свой бокал. Затем он настолько же хитро улыбнулся и поднёс руку к бокалу, чуть сдвигая его к краю стола.
— Что ты делаешь?
Снова ничего не ответив, Моцарт ещё раз чуть-чуть подвинул бокал к краю, кинул быстрый взгляд на Сальери и, осмелев, лёгким толчком скинул бокал со стола, разбивая и разливая вино.
Музыка тут же остановилась. Официант с ужасом посмотрел на полицейского, кинувшись к разбитому бокалу, чтобы собрать стекло и вытереть красную лужу. Телохранитель, всё это время просто наблюдавший, почти незаметно поднёс руку к револьверу, готовый в любой момент выстрелить.
Сам Вольфганг нагло смотрел на Антонио, стараясь не думать о том, что сердце от страха могло остановиться в любой момент.
Все ждали, как отреагирует дон.
— Отказываешься? — спокойно спросил мужчина, ничем не выражая каких-либо эмоций.
— Да, — кивнул сержант.
Сальери покачал головой и вздохнул. Ничего, он ещё добьётся своего. А то, что Моцарт так легко не сдался, только больше раззадорило. Увидеть сержанта в суде и услышать, каким будет вердикт, теперь хотелось ещё сильнее, чем раньше: мальчишка обязательно расплатится за все вымотанные нервы. Зря он вообразил себя котом. На деле же мальчишка был только мышкой, которая рано или поздно наткнётся на кусочек сыра в мышеловке.
— Подумай о моём предложении. Встретимся через месяц. А пока скажи, нужно ли довезти тебя до дома?
— Спасибо, я сам, — Вольфганг, снова надев фуражку, поднялся на ноги и вышел из ресторана, ожидая, что сейчас ему в спину прилетит пуля.
Но этого не случилось, и полицейский спокойно добрался до дома на такси, прямо за дверью своей комнаты падая на колени и начиная рыдать.
Такого напряжения он не испытывал никогда.
Моцарт, шатаясь, поднялся на ноги, отыскал ножницы среди всего хлама, что лежал на его столе, и со всей силы врезал ими по лицу Сальери на одной из фотографий на стене.
— Ненавижу тебя!
Молодой человек, переодевшись в домашние брюки и рубашку, упал на кровать в ожидании возвращения своей сестры.
Нужно было предупредить хотя бы её.