Ни один человек в здравом уме не захотел бы соваться в театр не ради музыкального представления, а ради встречи с самим Сальери.
Однако у Моцарта выбора не было. Да и он, кажется, успел смириться со своей смертью и больше переживал за Леонардо, чем за себя. Вроде бы художник не упал. Вроде бы успел убежать. Но вдруг его всё-таки случайно задело одной из пуль?
Джироламо провёл Вольфганга по помещениям театра к сцене, перед которой стояли столики. За ними можно было перекусить прямо во время представления. Чуть дальше располагались обычные ряды партера, а выше находились ложи.
Всё было украшено тёмно-красным: занавес, закрывающий сцену, скатерти на столиках, обивка на стульях. Свет же был приглушён, из-за чего в зале было достаточно темно. Но это и правильно, ведь всё внимание посетителей должно было сосредоточиться на сцене, а не на других гостях.
Если честно, Моцарт подумал, что его проведут за занавес и устроят представление из его смерти. Это было бы жестоко, но показательно.
Однако сержанта оставили у столика в самом центре, где уже расположился дон и сейчас лениво курил сигару в ожидании.
— Спасибо, Джироламо, — спокойно произнёс он.
Телохранитель, коротко поклонившись, безмолвно отошёл к стене, готовый в любой момент начать действовать.
Только тогда Антонио обратил внимания на полицейского.
— Ты не ранен, сержант?
— О, я в полном порядке, — фыркнул Вольфганг и сел напротив дона. — А вот мой друг мог пострадать из-за вашего пса!
— Друг? — Сальери усмехнулся, после чего выдохнул дым. — Уверен, он в порядке. Если бы мой телохранитель хотел, этот человек был бы уже мёртв.
— Я что, ещё благодарить его должен? — возмутился Моцарт и потянулся вперёд, отнимая сигару и откладывая её на пепельницу. Он с предыдущей встречи возненавидел эту отраву не столько из-за противного вкуса, сколько из-за того, что она делала мужчину ещё более красивым и горячим. Если это вообще было возможно.
Любому другому подобную дерзость Антонио бы не простил, однако наблюдение за сержантом даже забавляло. Он был пьян, это невозможно было не заметить. Но то, каким дерзким становился молодой человек в таком состоянии, восхищало. Хотелось увидеть, насколько далеко готов зайти этот мальчишка и что ещё он осмелится сегодня высказать.
Вопрос остался без ответа.
— Лучше скажи, подумал ли ты о моём предложении?
На этот раз Вольфганг откинулся на спинку стула и засмеялся.
— А у меня есть выход? Конечно, я согласен. Только вот понять не могу, зачем же дону такой бесполезный друг, как я? Я не комиссар, а простой сержант, и, как бы я ни старался, моей власти не хватит, чтобы посадить тебя. Твой консильери слишком хорошо путает следы.
— О, я знаю, — засмеялся Сальери. — Он молод и умён, и я благодарен ему за то, что он помогает оберегать мой бизнес и мою семью, — мужчина подался вперёд, смотря прямо на Моцарта. — А тебе я хочу показать, что не делаю ничего плохого, только и всего. По-моему, наша дружба отлично этому поможет.
— Конечно, ничего плохого! Только убийство ни в чём не виновных, — фыркнул сержант, закатывая глаза. — Неужели ты думаешь, что это нормально? И это я молчу о многократных нарушениях закона!
— Закон нарушал и ты. Например, когда забрался на стройку, — спокойно напомнил Антонио.
Вольфганг похолодел. Конечно, весь этот месяц за ним следили! Было бы глупо думать, что этого не происходило. Но как молодой человек не смог заметить слежки?
Он просто надеялся, что Леонардо в порядке.
— А убийства, — продолжил дон так, будто говорил с ребёнком. — К сожалению, неизбежны. Только так можно заставить людей делать то, что ты от них хочешь. Страх вызывает уважение.
— Уважение? Да ты жалок, если не можешь заслужить уважение честным путём, — полицейский посмотрел на своего врага с ненавистью.
— Сказал человек, которого не уважают даже его коллеги, — Сальери усмехнулся. — Или что, они резко поверили в то, что я так легко тебя отпустил уже дважды?
— А это уже не твоё дело, — прошипел Моцарт.
Конечно, несколько человек из полиции извинились перед ним, зная, что сержант был слишком честным, чтобы лгать или купиться на обещания дона. Но большая часть всё ещё опасалась его или недолюбливала. И это несмотря на то, что некоторые давным-давно переметнулись на сторону дона и получали от него деньги за сведения. Или за молчание.
— Всё, что происходит в Нью-Йорке, моё дело, — Антонио произнёс это таким тоном, что любой другой бы умер от испуга. Но Вольфганг, во-первых, по-прежнему был пьян, а во-вторых, смирился со своей смертью, а потому только засмеялся, тоже подаваясь вперёд.
Между ними оставалась только пара сантиметров.
— Тогда почему тебе так нужен я? — прошептал полицейский.
— Ты хочешь остановить меня. А я хочу, чтобы ты передумал, — тоже шёпотом ответил дон.
— Лучше убей меня, — Моцарт усмехнулся и отстранился, на миг смотря на телохранителя.
Джироламо стоял у стены, и в его глазах, наполненных кровью, было столько ненависти и желания замучить сержанта до смерти, что на секунду Вольфгангу снова стало страшно.
— Нет. Мы друзья, — Сальери тоже перевёл взгляд на Риарио, и тот тут же вытянулся, скрывая свою ненависть и снова выражая собой леденящее душу спокойствие. — А ты продолжаешь меня бояться, — дон снова посмотрел на полицейского.
— Тебя? Я не боюсь тебя. Я боюсь его, — Моцарт мотнул головой в сторону телохранителя.
— Джироламо принадлежит мне. И слушает меня. До тех пор, пока ты будешь моим другом, он тебя не тронет, — пояснил Антонио.
— Тогда я и вовсе ничего не боюсь, — Вольфганг смотрел прямо в глаза мужчины, всем своим видом показывая, что страха в нём не было.
— Покажи мне, что не боишься. Что на самом деле принимаешь мою дружбу, — дон ухмыльнулся и медленно облизнул губы, не сводя взгляда с сержанта.
Моцарт вспомнил слова да Винчи. Тот предложил поцеловать Сальери, и это выглядело достаточно дерзко, чтобы убедить мужчину в отсутствии страха.
Что же, сейчас или никогда.
Перегнувшись через стол, Вольфганг потянул за ленту в волосах Антонио, распуская хвост, и запустил в них руку, притягивая к себе. А после поцеловал.
Джироламо зарычал, доставая револьвер, и был готов застрелить наглого мальчишку. Однако дон одним жестом показал, чтобы тот не смел шевелиться, и ответил на поцелуй.
Они целовались жадно и даже сейчас боролись, желая вести. Оба хотели сорваться на стон, но считали, что в этом случае проиграют, а потому сдерживали себя, в качестве мести чуть прикусывая друг другу губы.
Моцарт даже не думал, что этот поцелуй продлится дольше пары секунд, считая, что его застрелят сразу же. Однако этого не произошло.
Они отстранились далеко не сразу, и оба тяжело дышали, ухмыляясь.
— Вот теперь я верю, что ты не боишься, — хрипло ответил Антонио.
— Твоя лента, — Вольфганг протянул её дону, стараясь забыть о возбуждении, которое накатило с новой силой после такого поцелуя.
— Оставь себе, — мужчина быстро пришёл в себя и снова стал совершенно спокоен и холоден. — На первый раз с нас хватит. Мои парни довезут тебя. До твоего друга?
— Я дойду пешком, — кивнул сержант, тоже вернув контроль над собой, хотя всё ещё ждал пули в висок после настолько дерзкого поступка.
Моцарт на самом деле поцеловал дона Сальери.
И остался жив.
Он и сам не верил, что подобное вообще возможно.
Вольфганга на улицу вывел один из мужчин, работавших на Антонио, и спросил, точно ли тому не нужно добираться на машине. Полицейский отказался и ушёл, до сих пор не веря, что остался жив после встречи с доном.
В очередной раз.
Сам же Сальери продолжил сидеть за столиком. Его сигара, которую отнял Моцарт, давно потухла, и ему принесли другую.
Он нервно курил, поражённый тем, насколько смелым мог быть сержант, если его напоить. В этом наглом мальчишке было что-то притягательное. Он привнёс в жизнь мужчины что-то новое и необычное, развеяв скуку от одинаково проводимых дней.
А ещё он отлично целовался.
— Антонио, — тихо позвал телохранитель, заставляя мужчину вернуться из своих мыслей в реальность.
— Да, Джироламо?
Риарио, выдохнув, чтобы успокоиться, приблизился и встал на колени рядом с доном. Он даже не представлял, чем обернётся этот разговор. Вряд ли его предложение будет одобрено, но стоило хотя бы попытаться.
Сальери посмотрел в глаза телохранителя. Спокойный, даже скорее уставший взгляд совершенно без крови, как это было ещё несколько минут назад. Значит, точно можно было выслушать.
Антонио подал знак, разрешая мужчине заговорить.
— Давай прекратим всё это? Всего одна пуля, и он будет мёртв. Антонио, пожалуйста, я не могу на это смотреть. У нас ведь достаточно доказательств для того, чтобы посадить мальчишку. Он целовал и тебя, и...
Чем больше Риарио говорил, тем сильнее злился дон, а в конце и вовсе не выдержал, из-за чего прервал речь телохранителя.
— Хватит, Джироламо, — он резко схватил мужчину за волосы, потянув назад до хруста в шее. — Я хочу поиграть с сержантом, ясно? И ты не посмеешь лишить меня этого удовольствия, ведь так?
— Да-а, mio signore, — ответил телохранитель, заскулив от боли. Зря он затеял этот разговор. Оставалось надеяться, что наказание окажется не слишком жестоким. Впрочем, как и каждый раз, когда дело касалось этого мальчишки-полицейского.
— И ты хочешь, чтобы мне было хорошо, я прав? — хватка стала сильнее, а сам Сальери зло ухмылялся, что не предвещало ничего хорошего.
— Конечно, mio signore, — выдохнул Риарио, смирившись. Ему конец. Будет чудом, если на следующий день получится встать.
Свободной рукой Антонио дал мужчине пощёчину.
— Тогда больше никогда не смей предлагать мне отказываться от развлечений.
— Клянусь, что не буду, — совсем тихо ответил Джироламо, не смея смотреть на дона.
— Хороший мальчик. А теперь извинись, — Сальери за волосы притянул телохранителя лицом к своему паху, и Риарио облизнул губы.
Он прекрасно знал, что от него требовалось.
И это наказанием точно не считал.
Расстегнув брюки дона, Джироламо коснулся рукой его члена и медленно провёл по всей длине.
— Быстрее, — зарычал Антонио, сильнее сжимая руку в волосах, и силой заставил мужчину взять в рот.
Риарио снова заскулил, подавившись, но не посмел противиться. Он расслабил горло и послушно позволил трахать себя. По щекам текли слёзы, однако Джироламо двигался только быстрее, помогая себе языком.
Он хорошо умел извиняться.
Сальери же наслаждался, ничуть не смущаясь того, что их могли услышать или застать. Если посмеют, то получат две пули: одну из пистолета Антонио и одну из револьвера Джироламо.
Он громко стонал, позволяя телохранителю двигаться самому, но не убирая руку из его волос. Вскоре мужчина кончил, и Риарио вновь чуть не подавился, сглатывая.
— Я ещё нужен, mio signore? — хрипло произнёс телохранитель, аккуратно вытирая платком собственные губы и приводя Антонио в порядок.
Было заметно, что Джироламо возбуждён, но это нисколько не заботило мужчину. Именно это и было небольшим, но заслуженным наказанием за совершенно неуместное предложение.
— Нет, — ответил Сальери.
Тогда Риарио кивнул, спокойно принимая отказ, и поднялся на ноги, оставляя дона в одиночестве.
Антонио ещё нужно было обдумать следующую встречу с сержантом.