Леонардо очень не хотелось снова идти к Антонио. Благодарить за то, что Вольфганг съехал, он не собирался в любом случае. Но нужно было поговорить насчёт Лоренцо. Всё-таки молодой человек заслуживал поощрения за верность семье.
А потому, вздохнув от понимания, что никто другой даже не подумает о благодарности, утром следующего же дня отправился в театр.
Чем ближе было Рождество, тем холоднее было на улице. Да Винчи уже не понимал, как одеться так, чтобы не замерзать за те пару минут, что он добегал от дома до работы. Но, к счастью, ещё на входе в здание ему вручили чашку с горячим кофе.
Художник поднял взгляд и расплылся в счастливой улыбке.
— Джироламо! — тут он понял, что любимый и единственный муж впервые за долгое время не был в компании дона. — Подожди, а где..?
Телохранитель указал на лестницу в сторону зала для репетиций. Там Антонио был в безопасности, так как все актёры в театре были преданы дону мафии и никогда бы даже не подумали пойти против него. Многих он спас — не без помощи да Винчи и Риарио — от потери дома, свободы, а иногда и самой жизни.
Сальери умел быть хорошим. Да что там, он на самом деле был вполне себе добрым человеком. Но никогда не прощал предателей и не боялся использовать грубую силу. Лео думал, что это было последствием пережитого на войне, хотя и не мог сказать точно: никто ему так и не рассказал, что там произошло.
Единственным, кого Антонио ненавидел совершенно искренне без какой-либо на то причины, был Джироламо.
И всё равно держал его ближе всех. Знал, что телохранитель скорее умрёт сам, чем позволит убить дона.
— Почему ты грустишь? — Риарио осторожно коснулся холодной руки мужа, смотря на него с нежностью. Сейчас он был просто уставшим человеком, у которого выдалась пара свободных минут на работе. — Мы же будем вместе на Рождество?
— Это даже не обсуждается, — да Винчи прищурился, сжимая руку в ответ. — Но я не желаю видеть рядом Сальери.
Телохранитель после этой фразы вздохнул и опустил голову.
— Пожалуйста, — тихо попросил художник. Он чувствовал себя виноватым за то, что заставлял мужа выбирать, но по-другому не мог. Дон Сальери и без того проводил с ними всю жизнь. С Риарио так и вовсе почти круглосуточно. — Я хочу побыть с тобой, понимаешь? Только с тобой. Мне стыдно бросать Вольфа одного, но ты важнее. Всегда ты.
— Хорошо, — сдался Джироламо. Если с Антонио спорить было страшно, то с Леонардо — бесполезно. — Мы будем только вдвоём. Он всё равно отправится к этому мальчишке, если они оба останутся одни.
Леонардо ярко улыбнулся, допил кофе и повис на шее мужа, чуть ли не мурча от радости. Наконец-то Рождество, как в далёком детстве, когда жизнь была в разы тяжелее, зато они были в разы счастливее. Потому что были только вдвоём.
Лео и Джироламо коротко поцеловались, и да Винчи, нехотя отстранившись, отправился в зал для репетиций. Хотя сегодняшнее собрание тяжело было назвать репетицией, скорее распределением ролей и отправкой труппы на рождественский отдых до конца года.
Зал был большим, светлым и просторным. Здесь не было мебели, поэтому актёры садились прямо на пол в круг и вставали только тогда, когда до них доходила очередь. Некоторые могли устроиться на подоконнике, но в большинстве случаев там лежали личные вещи или реквизит. Светлые шторы из плотной ткани на окнах тоже были, но закрывали их редко.
Алоизия как раз сидела на одном из подоконников в углу и сверлила Антонио недовольным взглядом. Констанция обнимала её за плечи и что-то шептала, видимо, в попытке успокоить сестру.
Неужели любимица Сальери перестала таковой быть сразу, как Моцарт обратил на неё внимания?
— Почему Ланселота будет играть Риарио? Он даже не актёр! — возмутился кто-то из мужчин.
— Потому что я так решил, — прорычал в ответ Антонио. Актёр только закатил глаза. Они всегда вели себя наглее и свободнее, чем члены семьи. Знали, что Сальери не мог убить их или покалечить. С ними он никогда не позволял себе ничего лишнего, разве что порой бывал вот таким вот напористым и строгим, как сейчас.
Леонардо прислонился спиной к стене, так и не сняв верхней одежды, и сложил руки на груди. Он усмехнулся. Кто бы сомневался, что дон опять всё сделает по-своему. Но Ланселот? Что-то ему не нравилась идея постановки мюзикла об Артуре.
— Осталась только Гвиневра, — Сальери обвёл всех девушек взглядом. Алоизия картинно фыркнула и отвернулась к окну. Лео подумалось, что надо бы узнать, какая роль ей досталась. — Я решил отдать эту роль синьорине Кавальери.
Она искренне удивилась и смущённо поблагодарила дона, а затем виновато посмотрела в сторону Алоизии. Та улыбнулась ей. Не ядовитой и завистливой улыбкой, а самой настоящей. Как бы девушка ни тянулась к славе, она умела радоваться за других.
— Что, Моргана, уже не злишься? — Антонио рассмеялся. Алоизия поднялась, встала прямо перед ним и слабо, но часто-часто застучала кулачками по плечам.
— Какая из меня Моргана? Неужели я похожа эту эту злобную тварь?!
— Ай! — дон даже не попытался отстраниться, хохоча от попытки выразить её праведный гнев. — Не на злобную тварь, а на умную и красивую девушку, которая знает, чего хочет добиться. И не всегда же играть только хороших девочек! Я прекрасно знаю, что ты можешь гораздо больше.
Алоизия прекратила шутливо избивать его, обняла за плечи и поцеловала в щёку.
— Ладно, убедил. Но ты так и не сказал, кто будет играть роль Артура, — она отстранилась и посмотрела с интересом. Мужчины в труппе тоже смотрели с надеждой. Вдруг повезёт? Среди них у Антонио никогда не было любимчиков, и каждый мог получить главную роль. Всё решало только видение хозяина театра.
— Я сам, — ответил Сальери, чем вызвал всеобщее замешательство. Актёры не негодовали, но недоумевали, почему вдруг дон мафии решил рискнуть и выйти на сцену, хотя прекрасно знал, что станет идеальной мишенью для врагов.
А у Леонардо в голове сложилась вся картина. Опять! Опять очередная попытка унизить Джироламо и показать, насколько Антонио бедный и несчастный! Ведь Ланселот увёл у Артура Гвиневру. Чудо, что он не попросил сыграть эту роль да Винчи.
Но ведь никто никогда никого не уводил! Джироламо всю жизнь любил Антонио, а Леонардо всю жизнь любил Джироламо. Это Антонио почему-то решил, что будет хорошим решением сыграть свадьбу. Сказал, что будет счастлив, если два самых близких ему человека станут настоящей семьёй, пусть и не совсем законно.
Художник покачал головой, но мешать не стал. Надо было подумать пару минут, чтобы не ссориться при актёрах. Они многое видели, и добавлять ещё не было никакого желания.
— Теперь понимаете, почему мне нужен Джироламо? Он сможет защитить меня, если что-то пойдёт не так. И я всё продумал. Надену бронежилет под костюм. Плюс расстояние, плюс постоянное движение... Попасть будет трудно, — Антонио вдруг хлопнул в ладоши, отчего шум прекратился. Некоторые актёры даже вздрогнули. — Но думать об этом будем потом! Сейчас я желаю всем счастливого Рождества и отпускаю на заслуженный отдых.
Актёры, переговариваясь между собой, стали покидать зал для репетиций. Да Винчи же долго сверлил взглядом Сальери, который напевал себе под нос какую-то незнакомую художнику мелодию. Видимо, одну из тех, что будет использована в мюзикле.
— Кхм, — художник подошёл ближе. Дон развернулся к нему лицом и улыбнулся.
— Леонардо! Твой сосед съехал?
— Ты прекрасно знаешь, что да, — Лео закатил глаза. — И я пришёл поговорить не об этом. А о Лоренцо. Почему он до сих пор не капореджиме? Такую преданность и профессионализм нужно как-то поощрять, — он успокоился в тот момент, когда речь зашла о работе. С да Винчи такое происходило каждый раз, и Сальери зачастую нагло пользовался его умением переключаться.
Антонио нахмурился и взял Леонардо за руки, которые так и не согрелись за то время, что он провёл в театре в верхней одежде.
— Он не часть семьи. Он работник театра. Я не собираюсь впутывать его во всё это ещё больше. Да и он не станет благодарить, если ты предложишь ему стать капо.
— Он же выполняет задание для семьи, — художник нахмурился, но рук не убрал. Так было теплее.
Он не понимал, как дон допустил до настолько важного задания кого-то постороннего. Лоренцо был бы не первым, кого они отправили работать в полицию. И да Винчи устроил бы всё так, что никто и никогда бы не узнал о связи с семьёй Сальери.
— Он выполняет задание для меня, — поправил Антонио и обнял Леонардо за талию, притягивая ближе. Они обнимались прямо посреди зала, но стояли так, чтобы из окна попасть в них было трудно. — Это не то же самое. Я доверяю ему достаточно, чтобы быть уверенным в том, что он говорит правду о Моцарте. К тому же, он получает деньги за работу в театре и за работу в полиции. И, конечно, отдельную плату за моё задание. Думаешь, этого мало?
Да Винчи прижался, положив холодные руки на шею, отчего Сальери невольно вздрогнул. Когда дело не касалось Джироламо Риарио, дон всегда вёл себя рассудительно и прекрасно справлялся с организацией как самого задания, так и его достойной оплаты. Если был заинтересован в успешном исходе, конечно.
— Достаточно, — кивнул художник и улыбнулся. Ссориться перед Рождеством не хотелось. Он вырос рядом с Джироламо, но и сам Антонио давным-давно был неотъемлемой частью семьи. Всё-таки они провели вместе несколько лет в детстве, и дон заботился о нём не меньше.
Да и Джироламо расстроится, если они в очередной раз поссорятся перед Рождеством, которое для каждого из них значило слишком много.
Стоило о нём вспомнить, как Риарио бесшумно зашёл в зал для репетиций и встал у стены, с усталой, но счастливой улыбкой наблюдая за объятиями. Леонардо повернулся к нему лицом и махнул рукой.
— Иди сюда.
Телохранитель не пошевелился. Он посмотрел на дона, ожидая разрешения. Да Винчи другой рукой чуть царапнул кожу на шее Сальери, злясь от того, что собственного предложения было недостаточно.
Тот тихо зашипел, но жестом приказал Риарио подойти.
Тогда Джироламо приблизился и обнял обоих, полностью закрывая их от окна. Если бы кто-то сейчас решил совершить покушение, до дона и консильери пулям долететь бы не удалось.
Леонардо, воспользовавшись моментом, отстранился от Антонио и почти повис на муже, которому тоже пришлось отпустить Сальери, чтобы не упасть.
— Кстати, твои консильери и телохранитель тоже в отпуске. Вернёмся в январе, — произнёс Лео и, пока никто не успел возразить, повёл Джироламо к выходу. — Счастливого Рождества и удачи в соблазнении Вольфа! — бросил он напоследок прежде, чем за ними захлопнулась дверь.
Антонио с грустью смотрел им вслед.
Впереди было первое за многие годы Рождество, которое придётся провести без семьи.