Сказка о лютнях да золоте и серебре в волосах

— Дремучим бором, тёмной чащею старинный замок окружён, — пальцы уверенно перебирают струны лютни. — там принца ждёт принцесса спящая, погружена в покой и сон. Прин-цесса спит сто лет, сто лет, а хра-а-абреца всё нет и нет. И если рыцарь не найдётся — принцесса так и не проснётся.

— Феликс! Ну давай что-нибудь повеселее!

— И если рыцарь не найдётся — принцесса так и не проснётся, — сквозь смех неуёмно продолжает Феликс.

— Феликс! — Минхо возмущается и даже толкает певца в бок, но тот лишь подмигивает ему и с бóльшим азартом дёргает струны.

— Наступит день за ночью лунною, и солнца луч блеснёт в окне! Но крепко спит принцесса юная и улыбается во сне!

Минхо издаёт нечеловеческий вопль возмущения, и Феликс начинает хохотать, перегибаясь через лютню.

— Что ты опять с этой принцессой заладил! Успеешь ещё спеть про неё своим феям, Феликс! Спой про что-нибудь другое, ну вот серьёзно!

Феликс с минуту размышляет, постукивая ногтями по корпусу лютни, и начинает играть новую мелодию.

— По-о-о лазоревой степи ходит месяц молодой, с белой гривой до копы-ыт, с позолоченной уздой! Монистовый звон-н монгольских стремян-н — ветра-а-ами рождён и ливнями прян.

— Феликс!

— Да что ты хочешь!? — Феликс глухо бьёт ладонью по лютне.

— Спой про голубую траву! Или чёрного дрозда — у вас с Крисом хорошо получается! Ну или про горца или ночную кобылу на крайний случай! Как заладишь с грустным мотивом — так не успокоишься!

— Могу ещё спеть, кхм, "он каждую ночью брал уголёк из её глаз…"

— Феликс! — возмущённый Минхо хлопает Феликса по спине, а тот лишь хохочет. 

— Кого опять Минхо пытается убить? — из повозки высовывается тёмная взъерошенная голова Криса.

— Да Феликс опять за своё!

— Ну за какое своё? — посмеивается Крис и спрыгивает на землю.

— Опять эту грустную шарманку завёл про спящую принцессу и монгольские стремена!

— Грустная, но красивая ведь! — возмущается Феликс.

— Ну правда красивая, не вредничай, Минхо, — со смешком Крис присаживается рядом и бережным движением забирает лютню у Феликса. Пальцы проскальзывают по чужой руке, и парни безмолвно обмениваются таящими многое в себе взглядами. Крепкие руки Криса забирают лютню себе, располагают её у живота, и пальцы вскользь перебирают пару струн.

***

— Эй, эй, пой, не жалей ни вина, ни песен! Жить в цепях — не твой удел, волен только тот, кто смел, дерзок и-и-и весел! ХЭЙ! — хохочущего во всё горло и румяного Хёнджина качает из стороны в сторону, а пальцы изрядно плохо попадают по струнам. Только вот голос остаётся удивительно твёрдым, следует отдать ему должное.

— Заберите у него поскорее лютню, он наверняка её сейчас уронит, — шепчет Чанбин Крису на ухо.

— Нас скорее поймают за такие песни про "злодейку-власть, ходящую по рукам", чем Хёнджин уронит лютню, — еле шевелящимися губами замечает Минхо и одаривает Криса ну излишне красноречивым взглядом.

С тихим вздохом Крис выходит к Хёнджину, кладёт руку ему на плечи и со смехом обращается к толпе.

— Кажется, наш друг уже перебрал! Позвольте нам откланяться, уж слишком поздно уже, а нам ехать вновь в другой город! 

— О-о-ох, Хёнджин, — вздыхает Феликс, придерживая флягу с водой у губ друга. Угораздило же его так неаккуратно напиться!

— Хёнджин, ну что ты за олух! — фыркает Минхо, резко садясь рядом и забирая флягу из рук Феликса. — Идите лучше к этим феям. Я с ним посижу, тем более они мне надоели в последнее время, — парень возмущённо хмыкает, пока Крис с Феликсом мельком обмениваются взгляды. 

И странным же бывает этот Минхо. Весь такой ворчун и вредина, а на деле?

***

Ночи у фей всегда шумные, переливающиеся золотом и серебром. Говорят, что их пыльца может не только подарить возможность летать, но и вселить ощущение необычайного счастья в мозг человека. Смех и звон струн лютен, пьяное, не совпадающие с мелодией женское и мужское пение. Жар костров и ослепляющий свет волшебных фонарей фей. От блеска может зарябить в глазах, но Феликсу не в первые, и Феликсу нравится.

— Я помню, как открыл свои глаза и встретил в них тебя. Как первый луч, как тихий звон, — мягко поёт Крис, закрыв глаза.

Шумные лесные создания утихли, одна фея вовсе прикорнула на феликсовом плече, пока тот не сводил взгляда с Криса. Красивого, весёлого Криса с загадочной мечтательной улыбкой на губах. Удивительно, как у такого с виду крепкого человека, который мог бы стать отличным рыцарем, оказался такой нежный тон. У Криса самый сладкий голос на свете, и слушать его хочется вечно, особенно по ночам, когда вокруг лишь тишина.

Их взгляды вновь пересекаются, и Феликс не сдерживает улыбки. Крис манит его к себе жестом руки, но у парня получается лишь слабо кивнуть на задремавшую на плече златовласую фею, мол, не может он, иначе разбудит девушку. Крис беззвучно вздыхает, закатывает почти возмущённо глаза, и Феликс с огромным трудом пересиливает желание засмеяться, слишком Крис забавный, когда начинает негодовать.

— Пошли, — читает Феликс по губам.

— Я не могу, — читает уже Крис и возмущённо дует губы.

— Когда ты стал таким любезным?

— Всегда был вообще-то.

— Что? — улыбка Феликса не даёт считать сказанное.

— Я. Всегда. Был. Лю-без-ным.

Крис хмыкает еле слышно, и Феликс опасливо косится на фею на плече.

— Пойдём со мной, — шепчет Крис, подходя к парню. Он протягивает руку, касается ею бледных пальцев Феликса и смотрит на него с улыбкой. — Не волнуйся, она не проснётся. Феи спят крепче любых существ.

Феликс сомневается, но так хочется сбежать вместе с Крисом, что он решается забыть о дремлющей на плече фее.

К удивлению, Крис не ошибся со словами о том, что феи спят очень крепко — девушка даже не пошевелилась, и Феликса коварно увлекли прочь с поляны в глубину леса.

В лесу тихо, кажется, что даже все насекомые и мышки-полёвки легли спать. Крис мягко проводит по волосам Феликса и тут же удивлённо воззряется на свою ладонь, покрывшуюся золотым переливом.

— Что, опять золото? — смеётся Феликс, прикладывая ладонь Криса к своей щеке.

— Да…

— Ты же помнишь, что это значит? — шепчет Феликс с улыбкой и смазано целует крупный палец руки.

— То, что ты очень счастлив? — Крис не сдерживает усмешки и намеренно ведёт пальцами по щеке Феликса, желая оставить золотой свет блёсток на бледной коже.

— Ага, — Феликс опускает веки и мягко притирается щекой к ладони.

— Твой палящий взгля-я-яд снова полон страшной силы, и ты-ы уже готова отказаться от этой звенящей красоты вышитых подолов. У тебя в руке лук, за твоим плечом стрелы. Посмотри на себя, ты же в платье бе-е-елом! А на нём видно так пятна крови и земли...

— Как же ты посмела? — смеётся Феликс. — Ты одета в бе-е-елое, зачем тёмным верила…, — он опускает голову Крису на грудь и со смешком вздыхает. — Не хочу это петь… Спой мне что-нибудь другое, Крис. Спой, как ты меня любишь, к примеру, — Феликс закрывает глаза и накрывает ладонями широкие плечи, крепче прижимается ухом к груди, вслушиваясь в стук сердца.

— Сотни ночных дорог напомнят мне тебя. Я в них терял свою любовь и заново встречал. Лишь дай мне посмотреть в последний раз в твои глаза, я потерял дорогу к ним, я потерял себя…

Феликс жмётся и жмётся к Крису, не смеет раскрыть глаза, словно всё происходящее может оказаться сном и развеяться волшебной пыльцой, как только он решит оглядеться. Он может лишь обнимать Криса, смотреть ему в глаза и целовать-целовать, бесконечно слушать его мягкое пение и быть с ним вечно. И он будет с ним вечно, он это знает. Будет вечно пачкать ладони Криса золотом волос и позволять ему пачкать свои руки серебром. Они будут вечно странствовать, вечно петь принцессам, рыцарям, пьянчугам и мимопроходящим зевакам. И пусть об этом будут знать лишь они одни. Пусть Минхо, Хёнджин и Чанбин останутся в полном неведении. Пусть. Феликсу нужен лишь Крис, а Крису наверняка нужен лишь он и, может быть, лютня.