Беда

Ичиго в целом очень часто вляпывался в проблемы, так что к их присутствию в своей жизни привык и относился как к данности. Но он, похоже, всё равно умудрился вляпаться в беду.

Как-то так случайно получилось. Просто Кодзима принялся размышлять вслух о том, что ему нравится в девушках, а Асано поддержал разговор. Выяснилось, что первый любит большие, упругие сиськи, а второму больше нравятся длинные волосы и пухлые губы. Ичиго на любые попытки его опросить кривился и принимался распекать их, на чём свет стоит. К сиськам он был равнодушен, как и к длинным волосам или пухлым губам. Просто так вышло.

Кодзима, похотливый козлина, разумеется, принялся набрасывать варианты того, что Ичиго может любить: в ход пошли задницы, длинные ресницы, рост, носы, ноги, даже цвет кожи и наличие или же отсутствие очков. Он отмахнулся от этого отвратительного списка и поспешил домой, заниматься.

По правде говоря, он сломался на «ногах».

А если уж совсем честно, то, похоже, он сломался на Рукии.

Просто он как-то раз — в школе, кажется, — поймал себя на том, что сидит и прямо на уроке изящной словесности пялится на её лодыжки. Короткая юбка школьной формы позволяла, потому её по-дурацки сложенные ноги было так хорошо видно. Она сама занималась тем, что старательно рисовала в альбоме всякие глупые рисунки. Ненадолго же хватило её прилежности…

Когда Ичиго понял, что пялится на ноги Рукии, он отругал себя и сосредоточился на учёбе. Просто человеческое внимание — штука сложная и сложно контролируемая, поэтому, как бы строго он себе ни запрещал, всё равно возращался туда, откуда начал.

К ногам Рукии.

Да чего в них особенного? Ноги как ноги: у его одноклассниц, небось, абсолютно такие же. Просто Ичиго на них никогда не обращал внимания, вот так и вышло. Неловко. И тем не менее, было в них что-то особенное. Как будто и бёдра Рукии, и колени были идеальной формы, такие… закруглённые где надо. А где не надо — не закруглённые. Изящные такие. Бледные, как будто Рукия на солнце не выходила никогда, даром что всё свободное время только и делает, что по улице шляется и рубит с Ичиго пустых тут и там.

От озарившей его внезапно догадки Ичиго чуть не хлопнул себя ладонью по лбу: точно, она ж обычно в форме шикигами бегает туда-сюда! А тут, в смертном мире, она едва ли недели три находится. Вот и бледная такая.

А когда она бегает, мышцы у неё на ногах напрягаются. И даже случайные царапины и синяки не портят того, как офигенно они выглядят.

И за одни эти мысли о ногах Рукии Ичиго хотелось побиться головой о стену.

Это всё было неправильно. Батя ему все мозги проел своими тупыми разговорами о пубертате и гормонах, и поддаваться ему и его идиотским предположениям Ичиго не собирался. И… и… Рукия не должна была быть осквернена этой звенящей пошлостью!

Поэтому он изо всех сил не думал о её ногах. И после этого дурацкого разговора с похотливыми псами Кодзимой и Асано — тем более.

А всё-таки нет-нет, и просачивалось в его душу.

Нет, Ичиго не мастурбировал. Даже в самые тяжелые периоды своей жизни. Даже когда он нашёл Рукию на заднем дворе, отрубившуюся прямо под деревом — июньская жара была сильна. Она полулежала под деревом, положив руку себе на живот, и спала, а ветер слабо-слабо трепал её лёгкое платье и волосы. Рядом валялся томик какой-то девчачьей манги про школу и первую любовь. Под платьем слабо угадывались очертания её худощавого тела и маленькой груди.

После увиденного Ичиго молча вернулся домой и залез под ледяной душ.

Только через полчаса, когда он весь уже окоченел, он подпрыгнул и понёсся обратно, чтобы разбудить её — мало ли, на задний двор выйдет батя и обнаружит там Рукию. Ох, не дай бог. Тогда Ичиго уже никогда не отделаться от шуток о «пылкой юности» и тому подобной хрени, ни насильственными методами, ни какими-либо ещё.

Сама мысль о том, что он может мастурбировать, думая о Рукии, казалась ужасной. Она была неправильной от начала и до конца, неправильной, как совершенно неуместные намёки отца и рассказы Кодзимы о том, как он «снял пару девочек». Быть причастным к подобному Ичиго совершенно не хотелось, так что он с удвоенной силой засел за зубрёжку, а пустых бить стал с удвоенным рвением.

И всё как-то само собой приходило в норму, пялиться на ноги Рукии он стал пореже, залезать под ледяной душ — тоже. Пришла новая проблема, от которой Ичиго захотелось лезть на стену и царапать обои.

Ему стало сложно смотреть Рукии в глаза.

Нет, в бою всё было нормально: там и не поглядишь особо друг на друга, не покраснеешь лишний раз и всё такое. Но вне боя он решительно не мог смотреть Рукии в глаза долго. Так и казалось, что чем дольше он на неё смотрел, тем выше становился у него шанс быть раскрытым, выдать свои самые постыдные и глупые мысли. Так что он особо не разбрасывался взглядами в повседневной жизни, общаться с Рукией стал пореже и даже иногда слушать, что за белиберду несёт Кон. Потому что иногда Кон говорил о «сестрёнке», и как бы получалось, что Ичиго ни о чём пошлом не говорит и не думает, а всё-таки это нечто существует, и послушать восхищение Рукией он может и от кого-то другого. Пусть этот «кто-то» и недалёкий озабоченный плюшевый медведь.

Пусть Ичиго себе в этом признаваться и не собирается.

Иногда он даже завидовал Кону. Этот бесстыдник всё-таки мог позволить себе многое, в том числе и восхищение ногами Рукии. А иногда она ещё и наступала на него, тут уж вообще туши свет и гаси пожар. От воплей, наполняющих комнату Ичиго, разумеется. Хотя он иногда и пропускал иногда крамольную мысль о том, что этими ногами Рукия может и сдавливать, как в приёмах дзюдо, сдавливать и…

Это звено размышлений всегда было в мыслительных цепочках Ичиго фиинальным, и после него он всегда находил себе новое занятие, отнимающие у него ресурсы, которые он тратил на такую фигню. Всё лучше, чем смотреть на красивые ноги Рукии, смотреть в глубокие глаза Рукии, выслушивать похабные речи Кона и всё такое.

Хотя один раз Ичиго всё-таки не выдержал.

— Пап, — однажды угрюмо начал он разговор, пока его отец рубил огромным ножом, предназначенным для разделки курицы, лук для рамена, — а тебя что привлекало в… маме? Вообще, ты…

— О-о-о-о-о! — взревел тот, громко снося с доски лук ножом прямо в кастрюлю. Ичиго готов был поклясться, что батя вместе с луком смёл туда и слой самой доски. — Мой мальчик познаёт грани юношеской влюблённости?! Что я слышу?

— Пап, — угрожающе начал Ичиго, но был бесцеремонно проигнорирован.

— Кто эта красотка?! Да ладно, я оставлю тебе личное пространство! Не буду выпытывать детали! Живи себе спокойно! Когда ты приведёшь эту девушку домой?

— Я…

— Знаешь! В твоей матери было прекрасно абсолютно всё! Всё!!! Каждая деталь её облика была совершенна, а смех, её смех… В тот момент, когда я увидел её глаза, я влюбился! Ты тоже, должно быть!

Ичиго не стал пояснять многого. Того, что увидел глаза Рукии тогда, когда попытался её вымести из своей комнаты. А ещё — что она живёт в его шкафу. И что он, вообще-то, не влюблён, а просто поинтересовался, чтобы…

— И — самое главное! Сын мой, — отец поднял вверх устрашающий кухонный нож с налипшим на лезвие колечком лука, — не забывай использовать презервативы! Девяносто пять процентов венери…

Ичиго готов был поклясться, что слышал, как хрустнула челюсть отца под его пяткой.

Больше он с ним о влюблённости никогда не разговаривал.

Да и не был он влюблён. Ичиго всегда был умным парнем, который рос не на манге, а на медицинских книгах и анатомических справочниках. Ну, ладно, мангу он тоже иногда читал, но не слишком много — Рукия перечитала всю, что у него была в наличии, за полторы недели. Так что Ичиго знал, что всё-таки его возраст и уровень развития его организма влияют на его действия, и влюблённостью назвать это не мог и не хотел.

Просто так вышло, что у Кучики Рукии оказались очень красивые ноги, а ему не повезло их в какой-то момент разглядеть. Только-то и всего.